– У тебя лицо скривилось,- настороженно сообщила Лиса, когда они словили такси и уже ехали в больницу.

О том, что это у него такая улыбка, Матвей предпочёл промолчать.

На город, в котором ещё прошлым утром жила его семья, опускались сумерки. Загорались фонари, резали глаз яркие неоновые вывески, теряющиеся в такой же непривычно яркой южной зелени. Люди здесь напоминали муравьёв – такие же деловитые и вечно куда-то спешащие. Здесь жизнь не останавливалась с приходом темноты, улицы начинали гудеть, как потревоженный улей. Может, так даже лучше – нет тёмных подворотен, где обязательно притаился забулдыга или насильник, и недостроенных заброшенных зданий, полных озверевших от ничегонеделания мужиков, тут тоже нет. Мать говорила, Яр любит рисовать. Это и не удивительно – в утопающем от зелени и красок приморском городке наверняка найдётся много красивых пейзажей. Возможно, живи Матвей здесь, а не в своём «элитном» кусочке пространства, где от природы осталась разве что клякса водохранилища да заросший одичавший парк вокруг, он бы тоже рисовал, мог видеть красоту, а не только уродство окружающего его мира. Яр рисовал русалок и дриад, Яр до сих пор верил в сказки. А Матвей учился драться, чтобы не давать себя в обиду уличной шпане. Яр любил горячий шоколад. Матвей ел всё, что было, если было что – не раз и не два он оставался без денег в кармане и куска хлеба на столе. Просто потому, что отец завеялся на дольше, чем планировал. Может, он потому так отчаянно жаждал увидеть свою вторую половинку, в живую убедиться, что есть в мире человек – его внешняя копия – живущий обычной жизнью, умеющий улыбаться и нормально общаться. Когда-то давно они были неразлучны. Матвей смутно помнил то время, но из писем матери точно знал, что характер Яра не сильно изменился. Его брат по-прежнему был весёлым и добрым. Да, таких много, но с таким же лицом – нет. Это будто твоё собственное отражение, живущее так, как ты всегда мечтал. Хотя, скорее, это ты отражение, исказившееся и непохожее…

…Палата была небольшая, но светлая и оттого более-менее уютная. Матвей потянул на себя дверь, но кто-то изнутри успел первым. Сухопарый мужчина с высокими залысинами. Увидел Матвея, округлил глаза. Странная реакция, обычно на него иначе реагируют, и тут же понял в чём дело.

– Ты брат Яра,- даже не спросил, а уточнил мужчина. Тот кивнул. Мужчина выдохнул, то ли облегчённо, то ли просто потому, что при взгляде на парня задержал дыхание.

– Как он?

– Он… спит,- мужчина покосился в палату, но всё же из дверей не вышел и Матвея внутрь не пустил.- Так и не приходил в себя, просто обморок перешёл в сон… Отец тоже здесь?

Матвей покачал головой. Собеседник нахмурился, но промолчал, только хмыкнул, будто так и думал.

– Что у тебя с рукой?

Матвей непроизвольно спрятал повреждённую кисть за спину, но за спиной притёрлась Лиса, зыркающая на всех огромными выразительными глазищами. Матвей был в слишком возбуждённом состоянии, чтобы хотя бы просто о ней помнить, поэтому тычок разбитой рукой о плечо спутницы оказалось неожиданным и болезненным.

– Пожалуй, нужно отвезти тебя к травматологу,- решил мужчина, взглянув на исказившееся, и без того не слишком дружелюбное, лицо парня.

– Я хочу увидеть Яра.

– Слушай…- собеседник замялся,- твой брат не знает, что у него есть близнец. А сейчас он даже не знает, что у него нет матери. Думаю, ему и так будет тяжело первое время.

– И?..

– Может, он бы мог… у меня?..

Мужчина неуверенно глянул на Матвея, увидел ответ в его глазах и поник.

– Хотя бы первый месяц,- всё же сказал он.- Ему надо выйти из больницы и хоть немножко прийти в себя. Меня он знает с детства, вхож в мой дом, думаю, в знакомой обстановке ему будет легче.

Матвей молчал. Он прекрасно понимал, что собеседник прав и так будет лучше. И всё же чувствовал, как сдувается последний воздушный шарик внутри. Он как гончая мотался по городу, искал способ добраться до брата, увидеть, наконец, свою подаренную небом половинку, а сейчас, стоя всего в пяти шагах от него, он должен был уйти и забыть о нём ещё на месяц. Целый месяц! Смешно, но Матвей опять поверил, как когда-то на медосмотре, что всё будет хорошо и в его жизни что-то изменится. Пусть он ведёт себя как маленький, непременно желая получить желаемое здесь и сейчас – он так устал быть взрослым, он так хочет побыть хоть немножко эгоистом, сделать то, чего действительно хочет.

Отодвинул мужчину, прошёл в палату, недвусмысленно захлопнув за собой дверь. Мамин друг хорошо постарался – выхлопотал отдельную палату, наверняка и больница какая-нибудь частная, где оборудование лучше и персонал человечнее. Обязательно надо узнать, сколько он за всё это выложил – и во что бы то ни было отдать! Чтобы ничем не быть ему обязанным. Не потому, что Матвею мужчина не понравился. Обычный человек, возможно, нет – наверняка искренне любил их мать. И всё же у Яра есть Матвей, даже если тот и не знает.

Прошёл к кровати.

И замер.

Кто сказал, что больница – это место боли и скорби? Перед Матвеем лежала его бледная, почти безжизненная копия, с поцарапанным лицом, тощая… живой призрак. Перед Матвеем лежало его искажённое изображение – на заострившемся лице даже сейчас блуждала улыбка, та самая, которая у Матвея всегда напоминала оскал и распугивала тех немногих, кто отваживался пробиться в его тесный угрюмый мирок. Волосы блестящей волной рассыпались по подушке, каштановая прядь легла на глаза. Матвей не удержался, потянулся к ней, убрал с лица, осторожно коснулся бледной кожи.

И в тот же миг полупрозрачные веки дрогнули. Матвей хотел отдёрнуть руку, но прикипел к чистым янтарным глазищам. Даже забыл, как дышать.

Вот Яр сейчас увидит склонившегося над ним человека с собственным лицом и жуткой аурой и вздрогнет.

Яр недоумённо хлопнул густющими ресницами, внимательно посмотрел на него.

– У тебя глаза грустные,- шепнул он пересохшими губами. И улыбнулся.

А Матвей так и остался стоять, протянув руку к его лицу. Оглушённый, растерянный… счастливый.