– Да что-жъ, что мсто нежилое, отвчалъ терпливо Николинька, вдь и здсь когда-то мсто было нежилое, а вотъ живутъ, и тамъ вотъ ты только первый послишься съ легкой руки.

– И, батюшка, Ваше Сіятельство, какъ можно сличить, съ живостью отвчалъ Чурисъ, какъ будто испугавшись, чтобы Князь не принялъ окончательнаго ршенія, это мсто съ тамошнимъ: здсь на міру мсто, мсто веселое, обычное и дорога, и прудъ теб блье что ли баб стирать – скотину ли поить и все наше заведенье мужицкое, тутъ и гумно, и огородишки, и ветлы вотъ, что мои родители садили здсь, и ддъ мой, и батька здсь Богу душу отдали, и мн только бы вкъ тутъ свой кончить, Ваше Сіятельство, больше ничего не прошу. Будетъ милость ваша избу поправить, много довольны вашей милостью, a нтъ, такъ и въ старенькой свой вкъ какъ-нибудь доживемъ. Заставьте вкъ Богу молить, – продолжалъ онъ съ чувствомъ и низко кланяясь, не сгоняйте меня съ гнзда нашего. Тутъ гнздо наше, Ваше Сіятельство.

Въ это время старушонка выскочила впередъ и въ слезахъ упала въ ноги совершенно сконфуженному Николиньк. – Не погуби, кормилецъ, ты нашъ отецъ, ты наша мать, куда намъ селиться, мы люди старые одинокіе, какъ Богъ, такъ и ты…

Николинька пришелъ въ сильнйшее волненіе: онъ вскочилъ съ лавки, морщился, краснлъ, не зналъ, куда дваться, и никакъ не могъ уговорить бабу перестать.

– Что ты! встань, пожалуйста. Коли не хотите, такъ не надо, я принуждать не стану, – говорилъ, разчувствовавшись Николинька, и безъ всякой причины махая руками.

Невыразимо грустное чувство овладло имъ, когда онъ слъ опять на лавку, и въ изб водворилось молчаніе, прерываемое только хныканьемъ бабы, удалившейся подъ полати и утиравшей слезы рукавомъ рубахи; онъ понялъ, что значитъ для этихъ людей разваливающаяся избенка, обваленный колодезь съ лужей, гніющія ветлы передъ кривымъ оконцемъ, клевушки и сарайчикъ. Онъ понялъ, что какое бы ни было ихъ гнздо, они не могутъ не любить его. Пускай вся жизнь ихъ прошла въ немъ въ тяжеломъ труд, гор и лишеніяхъ; но все-таки это было ихъ гнздо, въ немъ выражалась вся 50-лтняя трудная ихъ деятельность.

– Какже ты, Иванъ, не сказалъ при мір прошлое Воскресенье, что теб нужна изба, я теперь не знаю, какъ помочь теб. Я говорилъ вамъ всмъ тогда, что я посвятилъ свою жизнь для васъ, что я готовъ самъ лишить себя всего, лишь бы вы были довольны и счастливы. – Слова эти ясно доказывали неопытную молодость Николиньки. Онъ не зналъ, что общанія такого рода не прибавляютъ никакой цны ихъ исполненію, что, напротивъ, благодянія безъ приготовленій гораздо силъне дйствуютъ на душу тхъ, которые ихъ получаютъ; не зналъ, что слова эти запомнются и въ случа неисполненія ихъ, вселятъ недовріе въ его мужикахъ и въ немъ самомъ удвоятъ тяжелое чувство поздняго раскаянія. Онъ не зналъ и того, что такого рода изліянія не способны возбуждать доврія ни въ комъ и въ особенности въ русскомъ человк, любящемъ не слова, a дло и не охотник до выраженія чувствъ, хотя глубоко воспріимчивомъ. – Но простодушный Николинька не могъ не излить благородное чувство, преполнявшее его душу.

Чурисъ погнулъ голову на сторону и медленно моргая, съ принужденнымъ вниманіемъ, слушалъ Николиньку, какъ человка, котораго нельзя не слушать, хотя онъ и говоритъ вещи, совершенно до насъ не касающіяся и нисколько неинтересныя.

– Но вдь я не могу всмъ давать все, что отъ меня требуютъ. Ежели-бы я не отказывалъ всмъ, кто у меня проситъ лса, скоро у меня ничего не осталось, и я не могъ бы дать тому, кто истинно нуждается. Затмъ-то я и отдлилъ заказъ и опредлилъ его для исправленія крестьянскаго строенія. Лсъ этотъ теперь ужъ не мой, а вашъ – крестьянскій, и ужъ я имъ не могу распоряжаться, а распоряжается міръ, какъ знаетъ. Ты приходи нынче на сходку, я міру поговорю о твоей просьб, коли онъ присудитъ теб избу дать, такъ и хорошо, а у меня ужъ теперь лсу нтъ. Я отъ всей души желаю помочь, но дло уже не мое, a мірское.

– Много довольны вашей милостью, – отвчалъ смущенный Чурисъ, – коли на дворъ лску ублаготворите, такъ мы и такъ поправимся.

– Нтъ, ты приходи.

– Слушаю.

Николиньк видно хотлось еще спросить что-то, онъ не вставалъ и посл довольно непріятнаго для него молчанія, онъ робко спросилъ, заглядывая въ пустую нетопленную печь: – Что вы ужъ обдали?

Подъ усами Чуриса обозначилась нсколько насмшливая и вмст грустная улыбка, онъ не отвчалъ.

– Какой обдъ, кормилецъ? – тяжело вздыхая, проговорила баба: – хлбушка посндали, вотъ и обдъ нашъ. За сныткой нынче ходить неколи было, такъ и щецъ сварить не изъ чего, что кваску было тамъ – ребятамъ дала.

– Нынче постъ голодный, Ваше Сіятельство, – вмшался Чурисъ, – хлбъ, да лукъ, вотъ и пища наша мужицкая. Еще слава-ти Господи, хлбушка-то у меня, по милости Вашей, по сю пору хватило, а то сплошь и хлба-то нту, а луку нын взд недородъ, у Михаила Брюхина за пучокъ по грошу берутъ, а покупать нашему брату не откуда. Съ пасхи, почитай, что и въ Церкву не ходилъ: – свчку Микол не на что купить.

Николинька зналъ въ какой бдности живутъ крестьяне, но мысль эта была такъ невыносимо тяжела для него, что онъ противъ воли забывалъ истину и всякій разъ, когда ему напоминали ее, у него на сердц становилось еще грустне и тяжеле.

– Отчего вы такъ бдны? – сказалъ онъ, думая вслухъ.

– Да какъ-же намъ и быть, батюшка, какъ не бднымъ? Земля наша какая? вы сами изволите знать, глина, бугры, да и то, видно, прогнвали мы Бога, вотъ ужъ съ холеры, почитай, хлба не родитъ. Луговъ и угодьевъ опять меньше стало, которыя позаказали, которыя попридрали. Дло мое одинокое, старое…, гд и радъ-бы похлопоталъ – силъ моихъ нту. Старуха моя больная, что ни годъ, то двчонокъ рожаетъ. Вдь всхъ кормить надо. Вотъ одинъ маюсь, а 7 душъ дома. – Гршенъ Господу Богу, часто думаю себ: хоть-бы прибралъ ихъ Богъ поскоре, и мн бы легче было, да имъ то, сердечнымъ, лучше, чмъ здсь горе мыкать. – Вотъ моя подмога, вся тутъ, продолжалъ онъ, указывая на блоголоваго, шаршаваго мальчика лтъ семи, который съ огромнымъ животомъ въ это время робко подошелъ къ нему и, уставивъ изъ подлобья удивленные глаза на Николиньку, сморщился и изо всхъ силъ ковырялъ у себя въ носу. – Вотъ и подсобка, – продолжалъ звучнымъ голосомъ Чурисъ, проводя своей шаршавой рукой по лицу ребенка, – когда его дождешься; a мн ужъ работу не въ мочь. Старость-бы еще ничего, да грыжа меня одолла. Въ ненастье хоть крикомъ кричи; a вдь ужъ мн давно въ старики пора, вонъ Данилкинъ [?] Ермишка – вс моложе меня, а ужъ давно земли сложили. Ну мн сложить не на кого, вотъ бда моя, а кормиться надо, вотъ и бьюсь, Ваше Сіятельство.