Шрифт:
Колян потупился, сглотнул слюну и с отчаянием выкрикнул:
– Я – старший группы.
– Вопрос: сколько наводок дал вам Йоханн Фишер из Дюссельдорфа?
– Где-то около пятнадцати.
– Вопрос: как эти наводки реализовались?
– Обыкновенно. Мы выезжали к клиентам и прессовали их, пока они не отдавали деньги.
– Вопрос: все наводки были так реализованы?
– Все, кроме одной – с вами.
– Вопрос: кто-нибудь из ваших клиентов умер в результате “прессования”?
– По-моему, нет. При нас никто не умирал.
– Вопрос: назовите всех ваших “клиентов”, когда и на какие суммы вы их “отпрессовали”?
Колян понурым голосом стал перечислять, удивив Олега Ивановича тем, что Колян хорошо помнил имена и адреса всех “клиентов” и все даты “прессований”.
– Вопрос: куда переводились деньги ваших жертв?
– На счета в банках Лихтенштейна и Каймановых островов.
– Вопрос: кто распоряжается этими счетами?
– Лопата, то есть, Лопатин Павел Фёдорович.
– Вопрос: какое вознаграждение получала ваша группа исполнителей?
– По-разному. От десяти до двадцати процентов от полученной суммы.
– Вопрос: кто давал команды на реализацию наводок от Фишера?
– Шеф Лопатин Павел Фёдорович.
– Вопрос: то есть, фактическим руководителем и организатором деятельности вашей группы был Лопатин?
– Да. Мы без его ведома или команды ничего не делали. Да он бы нас тут же замочил.
– Вопрос: то есть, вам известны случаи убийств, организованных вашим шефом?
– Люди говорят, что у шефа есть свой киллер. Но я его не знаю, и кого он приказал убить, тоже не знаю. Просто, у него такая слава, что он спуску не даст и перед убийством не остановится.
На этом вопросы закончились. Олег Иванович перенастроил камеру на план поменьше и сам подошёл к Коляну, присев рядом с ним. Глядя в камеру, он произнёс: “Я, Дудинский Олег Иванович сегодня, девятого августа 2010 года, произвёл данную запись и подтверждаю, что она подлинная и монтажу не подвергалась. Настоящим я прошу органы прокуратуры возбудить уголовное дело против группы лиц, состоящей из Лопатина Павла Фёдоровича, Мягкова Николая Каллистратовича, Нечипоренко Олега Осиповича и Галузяна Виктора Оганесовича. Первые двое из указанных лиц мною задержаны на территории моей научной станции и будут удерживаться связанными до прибытия наряда милиции. Остальные поджидают первых на слиянии рек Вента и Тарея. Настоящим я также подтверждаю, что Мягков Николай Каллистратович чистосердечно раскаялся и добровольно дал правдивые показания”.
– Поздравляю, Коля! Ты облегчил себе душу, и у тебя есть шанс после возвращения начать жизнь честного человека. Я найму тебе сильного адвоката, будут у тебя и деньги. Все свои деньги я тебе не оставлю, но пяток миллионов завещать готов. Ты не возражаешь?
С Коляном случилось нечто, ему до сих пор неведомое. Он едва не задохнулся от внезапного прилива родственных чувств к Олегу Ивановичу. Он разрыдался, как мальчишка:
– Дядя Олег, простите меня! Гадом буду, я завяжу с этой бандитской жизнью. На зоне буду молиться на вас. А выйду, уйду в монахи, буду служить богу и людям, буду грехи свои замаливать и возвращать долги тем, кого в жизни обидел…
– Поплачь, Коля, поплачь. Слёзы душу лечат. Нагрешил ты немало. Но есть у тебя ещё время и на добрые дела.
– Дядя Олег, простите, Христа ради простите! Ой как мне тошно от жизни моей непутёвой…
Олег Иванович посмотрел на Коляна и внутренне содрогнулся от того, что перед ним теперь сидел не жалкий лгунишка, попавшийся на лжи и надеющийся исправить впечатление о себе новой ложью. На лице Коляна была написана вселенская боль от осознания своей вины и раскаяния. Такие лица Олег Иванович встречал на полотнах живописцев позднего Возрождения, изображавших кающихся грешников. Жаркая волна сочувствия опалила его сердце, и он ответил, повинуясь не разуму, а чувству, удивляясь сам себе:
– Да я-то тебя прощаю, Коля…
Олег Иванович перехватил дыхание и продолжил, уже вполне рассудительно:
– … Но простят ли тебя те, кого ты “прессовал”?… А что ты меня всё дядей зовёшь? Мы же братья, хоть и двоюродные.
– Не знаю, как-то само собой так назвалось. Можно, я вас так буду называть? Какой я вам брат… Вот смотрю на вас, ведь мы же похожи, мы же родня. Вы – вон какой… А я… Я ведь тоже мог бы быть, как вы, а во что я превратился? Вы вправду прощаете меня, дядя Олег?
Олег Иванович посмотрел Коляну в глаза и вновь ощутил, что Колян переживает катарсис неописуемой силы. Нечто подобное переживал и он сам. Внезапное тёплое чувство к сгораемому от раскаяния вызвало прилив крови к голове, в ушах его молотом стучало собственное сердце.
– Ну конечно же, Коля. Вижу, что ты не спектакль играешь, а вправду каешься.
– Ой, дядя Олег, что же это со мной? Никогда такого не было. Жжёт меня что-то в груди. Как мне стыдно…
– Потерпи, Коля, сейчас я тебе валерьянки принесу.
Олег Иванович заспешил к дому и через минуту вернулся с таблетками с экстрактом валерьяны. Лопата частично слышал вскрики Коляна и пытался раскусить, что там происходит. “Наверное, разыгрывает кающегося грешника. Что-то я не помню, чтобы Колян так мастерски комедию мог ломать. А что? Вдруг получится. Чёрт! А вдруг он и в самом деле раскаивается? Ну точно! Это же дурень непробиваемый. Дед ему наплёл чего-нибудь про совесть, вот он и поплыл. Нет, пора Коляна увольнять. Интересно, чего он там на камеру наговорил?”.