— Я уже читал ее, — отозвался юноша.

— Тогда возьми «Анабазис» Ксенофонта.

— С этой книги я по совету учителя начал изучать эллинский язык. Мне хотелось бы что-нибудь по истории Рима. Ведь писали же что-нибудь эллины о нас?

— Писали, и немало! В этом я убедился, разбирая книги. Стихами и прозой! Но как? Я внимательно прочитал историю Тимея из Тавромения. Она написана в Афинах, где он как изгнанник провел большую часть жизни. В Риме Тимей никогда не бывал и о твоем народе сообщает лишь басни, которые он нашел у других верхоглядов. Есть, правда, история Фабия Пиктора, римлянина, писавшего по-эллински.

— Я начал ее читать, но она мне показалась очень слабой.

— Я с тобою согласен, — кивнул Полибий. — Твой соотечественник так чернит Ганнибала, что диву даешься, как тот мог одержать столько побед. Но что тебе больше всего по душе?

— Еще я люблю охоту. Отец после окончания войны разрешил мне побывать в лесах под Олимпом. Кажется, Персей совсем не интересовался охотой. Звери попадались на каждом шагу. Я убил двух бурых медведей и огромную медведицу с желтовато-белой шкурой.

— Сирийский медведь в Македонии? — удивился Полибий.

— Македонянин, который меня сопровождал, уверял, что такие медведи водятся и во Фракии. Видимо, моя медведица спасалась в Македонии от фракийских охотников.

— И попала под римский меч… Так бывает и с людьми. Ждешь беды с одной стороны, а она настигает с другой.

— Я убил ее копьем, — пояснил юноша. — Это был очень сильный и свирепый зверь.

Полибий подошел к полке и достал футляр. Раскрыв его, он извлек свиток.

— Надеюсь, ты этого не читал. «Охота с собаками» Ксенофонта.

— Я даже не слышал об этом сочинении. Мне казалось, что Ксенофонт — только историк и философ.

— Стихия Ксенофонта — не история и философия, а охота и война. И трудно сказать, в чем он был более опытен. Читая Ксенофонта, ты словно вместе с ним травишь зайца, поднимаешь кабана, подкрадываешься ко льву…

— А в его время в Греции можно было охотиться на львов? — спросил Публий.

Полибий улыбнулся:

— Конечно, нет! Последнего льва в Элладе видели за сто лет до Ксенофонта. Царя зверей привлек запах верблюдов, приведенных персидским царем Дарием. Любопытство стоило льву жизни. Но Ксенофонт описывает не только свою охоту в Элладе. Он побывал в Азии и там видел львов и охоту на них. Возьми для начала эту книгу. Другие я подберу позже.

— К тебе можно приходить?! — обрадовался юноша.

— Разумеется! Тебе конечно же известно, что здесь я одинок, а твое общество мне приятно. Буду рад побеседовать.

Мощеная дорога уходила к невысоким пологим холмам и терялась среди них.

Скрипели колеса. Мулы помахивали хвостами, отгоняя слепней. Андриск шагал рядом с Макком и внимательно слушал.

— Я попал в труппу едва ли не в твоем возрасте. А Папп — его настоящее имя Тит Ампелий — был моих нынешних лет. Всем, что имею, я обязан ему. Какой же это был актер! Ничто не проходило мимо его взгляда. Помню, как-то вечером мы приехали в один городок. Распрягли мулов и отправились в харчевню. Малый принес нам поесть и выпить. Проголодавшись, я набросился на еду и ничего не видел за краями тарелки. Папп же медленно тянул вино, поглядывая на хозяина харчевни. Моя тарелка была уже пуста, а он за свою и не принимался. В глазах его мелькали озорные огоньки.

— Ты что-нибудь вспомнил, Тит? — спросил я.

— Нет, — отозвался он, не спуская глаз с хозяина. — Кажется, так будет лучше.

— Представление давали на следующий день. Пьесу «Папп-либертин» мы играли до этого много раз, и Папп не изменил в своей роли ни одного слова. Но у него появились какие-то новые повадки. Он иначе двигался на помосте, по-другому качал головой. Когда по ходу действия ему давали асс, он как-то по-особому пробовал его на зуб. Я бы счел эти изменения случайными, если б не публика. Она ревела от восторга. Я терялся в догадках, но не мог понять, что вызывает у зрителей такой смех. Это делало мою игру скованной. Заметив мое замешательство, Папп шепнул: «Хозяин вчерашней харчевни».

— За болтовней мы и Рим пропустим! — послышался ворчливый голос Буккона.

Андриск поднял голову. Да, это Рим. Но он его не узнавал. Тогда он был слишком потрясен, чтобы всматриваться в город, оскорбивший и унизивший его.

Теперь он жаждал встречи с Римом, как мечтает о схватке с ненавистным противником.

Андриск хлестнул мулов, и фургон рванулся вперед.

— Держи правей! — крикнул Макк.

— Свернуть с дороги? — удивился Андриск, останавливая мулов. — Но ведь Рим впереди.

Макк догнал повозку и, положив руку на плечо юноши, сказал:

— Дорога для тех, кого ждет Рим, а нас ждет вот тот пустырь.

— Ты хочешь сказать, что мы будем играть на пустыре? — Андриск остановил мулов. — Не для них ли? — Вскинув голову, он указал подбородком на стаю ворон, с карканьем пролетавшую над дорогой.

— Нет! — ответил актер с улыбкой. — Стоит нам сколотить помост, как тотчас появятся зрители.

— А почему бы нам не сделать этого в Риме? — не унимался Андриск.