— Витя, сколько там на часах? — спросила из ванной Зоя (она что-то торопливо там достирывала), и Виктор Иванович посоветовал закругляться со стиркой. Время еще есть, но лучше спокойно посидеть, чай допить. Да и выйти пораньше. Хотя до вокзала недалеко, всего четыре остановки на троллейбусе, но поехать надо пораньше; Русанов, как всякий военный человек, терпеть не мог опаздывать и догонять, лучше на вокзале посидеть. К тому же время вечернее, транспорт ходит хуже, так что…

— Сергей, ты мать поедешь провожать?— спросил Виктор Иванович сына, уже поужинавшего и гонявшего магнитофон в своей комнате.

— Па, мы на десять вечера с ребятами в кино собрались, я сейчас ухожу. Может, ты сам, а?

Сергей пошел в ванную, сказал то же самое и матери.

— Мам, ты не обижайся, ладно? Кино хорошее, ребята билеты уже взяли… И потом, любящие супруги должны на прощание сказать друг другу какие-то теплые слова, а взрослый сын может помешать, — он лукаво улыбнулся.

— Взрослый сын тоже должен сказать матери эти слова, — Зоя замахнулась на Сергея мокрой тряпкой, улыбнулась. — Ишь, умник!

Сергей обнял мать.

— Дорогая мамочка, за нас не волнуйся, отдыхай, лечись. Нам без тебя будет, конечно, трудно, но трудности быта мы преодолеем. Подполковнику госбезопасности и сержанту ВДВ к трудностям не привыкать. Позвони, как доедешь. И если увидишь там, на юге, кроссовки фирмы «Адидас» — покупай смело: тебя ждет искренняя благодарность любящего сына. А отцу купи сигарет.

— Да, Зоя, — поддержал Русанов-старший. — Сигареты если попадутся, привези.

— Ладно, ладно, — обещала Зоя, развешивая на кухне выстиранное. — Витя, снимешь потом, — сказала она мужу. И позвала Сергея, стала дотошно расспрашивать его:

— Сережа, ты с кем идешь в кино? Со Светланой? Говори честно.

— Мам, я иду с ребятами, чес-слово!

— Сережа, ты знаешь, я хорошо относилась к этой девочке, когда вы учились в школе. Принимала ее в доме, привыкла к ней. Но теперь, после всего случившегося… Разбитое — не склеишь.

Сергей повесил голову на грудь, молчал.

— Я хочу тебе добра, сын, — настойчиво и мягко продолжала Зоя. — Это очень ответственный шаг — союз мужчины и женщины. Ты уже взрослый человек, много читал, видел. Я должна с тобой говорить откровенно, как женщина-врач и мать.

— Я ее люблю, мама.

Говоря эти слова, Сергей видел Светлану перед собой — ту, лесную, ласковую и покорную ему, чувственно-прекрасную и одновременно раздражающе чужую, сказавшую ему на прощание жесткое: забудь меня! Но для него эти слова совершенно ничего не значили, он понял их по-своему, они только придали ему силы. Да, Светлане стыдно перед ним, она не хочет обременять его своей дочкой, она виновата. Но что все это значит теперь, когда он познал ее как женщину, наговорил ей столько хороших, ласковых слов, и они, эти слова, были правдой, истиной, выразили его отношение к ней, несмотря ни на что! И как он теперь может отказаться от них? Он готов повторить их, говорить всегда, утром и вечером, днем и ночью, добиваться того, чтобы она, Светлана, могла их слышать, чтобы она всегда была рядом — егоженщина, еголюбовь. Почему этого не хотят понять родители — умные, образованные люди? Разве они сами не были молодыми, разве они не помнят себя двадцатилетними? Ведь Светлана попала в беду, доверилась проходимцу, легкомысленному человеку, что ж теперь?! Он, Сергей, готов простить ее и простил, готов воспитывать ее маленькую чудную дочку, помогать Светлане во всем. Разве мало он пережил, ждал, думал о пей в армии, в госпитале?! Зачем же снова говорить об этом? Пусть Светлана успокоится, он поговорит с ней откровенно, по душам, убедит ее в искренности и надежности своих чувств…

— Сережа, я могу тебя понять… — начала было Зоя. Но сын мягко попросил ее:

— Мам, не надо об этом сейчас, ладно? Я потом тебе все скажу. Ты езжай, отдыхай…

Голос Сергея был взволнованным, заметно дрожал, в ласковых его больших глазах блеснула нежность.

«Бог ты мой, да он просто без ума от нее!» — с содроганием подумала Русанова, понимая, что действительно нужно сейчас прекратить этот серьезный разговор, отложить его на потом. Вот вернется она из отпуска, сама пойдет к Светлане, поговорит с ней, как женщина с женщиной. Скажет ей недвусмысленно и прямо: оставь нашего парня, милая. У тебя была возможность стать ему подругой жизни, ты же плюнула ему в душу. Зачем теперь будоражить прошлое, зачем бегать к нему на свидания, соблазнять?

«Я найду, чтоей сказать, найду, — решительно размышляла Зоя, гремя в раковине посудой. — Пусть обижается на меня, ее право. Но ты не кошка, чтобы ластиться к каждому, должна была подумать о Сергее, если питала к нему хоть какие-нибудь чувства…»

Думая так, Зоя одновременно и корила себя за конечно же грубые мысли (она понимала, что Сергей может поступить по-своему, и ей придется с этим смириться), но все равно чувство оскорбленности не покидало ее, жалость к сыну умножала ее силы к сопротивлению, ярко зримая картина — Светлана входит в их дом с ребенком — пугала Русанову до холодного пота. Нет-нет, этому не бывать! Жизненный и профессиональный опыт подсказывал ей, что Светлана подает себя Сергею лучше, чем есть на самом деле, а он, глупый, верит.

«Да открой ты глаза, Сережа! — хотелось ей крикнуть. — Посмотри на свою Светлану глазами родителей — что в этом плохого?! Мы ведь прожили уже по две твоих жизни, знаем за десятерых! Почему же ты упрямишься, не хочешь прислушаться к тому, что говорит само сердце твоей матери? Оставь Светлану, найди другую девушку!… Да, и мы с отцом были молодыми, и мы сходили с ума, но человек потому и человек, что контролирует свои поступки, помнит и заботится о чистоте и нравственности, о принципиальности и долге…»