Я оглядываюсь в полутьме гостиной Саманты; на обычные предметы ее обихода падает жутковатый свет, и я вижу групповые фотографии на журнальном столике, стопку журналов на полу, ряд свечей на подоконнике.

В голове вдруг вспыхивает воспоминание о такси, переполненном людьми.

Отслаивающийся синий винил и липкие коврики. Я пряталась на полу такси, несмотря на протесты водителя, который все повторял — "Не больше четырех". Нас вообще-то было шестеро, но Саманта все уверяла его, что это неправда. Кто-то истерично смеялся.

Затем преодоление пяти лестничных пролетов, и больше музыки, и телефонные звонки, и парень, накрашенный, как Саманта, и где-то после этого я, наверное, должно быть упала на диван и заснула.

На цыпочках я иду в комнату Саманты, обходя открытые коробки.

Саманта переезжает и в квартире беспорядок. Дверь в крохотную спальню открыта, постель не убрана и пустая, пол был усеян горой обуви и предметами одежды, как будто кто — то пытался примерить всё, что есть в ее гардеробе каждый кусок и бросил в спешке.

Я дошла до ванной комнаты, и пробравшись сквозь дебри нижнего белья, переступила через край ванной и включила душ.

Итак, вот план на сегодняшний день: узнать, где мое предполагаемое место проживания, не спрашивая у папы.

Мой отец. Тошнотворный привкус вины наполняет мое горло. Я не позвонила ему вчера. У меня не было возможности.

Он, наверное, волнуется до смерти сейчас. А что если он позвонил Джорджу? Что если позвонил моей домовладелице? Возможно, полиция ищет меня, очередную девушку, загадочно пропавшую в Нью-Йорке.

Я помыла волосы. Я ничего не могу сделать с ними сейчас. Или возможно я не хочу.

Я вышла из ванной и склонилась над раковиной, наблюдая в отражении, как сквозь медленно рассеивающийся пар, проступает моё лицо.

Я выгляжу все также. Но чувствую себя совсем по-другому.

Это мое первое утро в Нью-Йорке!

Я помчалась к открытому окну, вдыхая холодный, влажный воздух. Шум дороги напоминал звук волн, мягко бьющихся о берег. Я стала коленями на подоконник и, опираясь ладонями о стекло, смотрела на улицу — словно ребёнок, рассматривающий большой снежный шар.

Я застыла там надолго, наблюдая за тем, как оживает день.

Сначала грузовики, двигаются вниз по авеню, словно динозавры, скрипучие и голодные, поднимая свои заслонки для сбора мусора и подметая улицы с помощью щеток.

Затем начинается движение: одинокое такси, за которым следует серебристый Кадиллак, а затем небольшие грузовики c изображениями рыбы, хлеба и цветов, далее ржавые фургончики, а за ними парад тележек.

Парень в белом пальто крутит педали велосипеда, с двумя ящиками апельсинов, прикрепленных к крылу.

Небо уже не серое, а стало лениво белое.

Бегун бежит, потом другой; человек в синей рубашке для медиков отчаянно ловит такси. Три маленькие собачки, привязанные к одному поводку, тащат пожилую леди по тротуару, а торговцы подымают со стонами металлические ворота на витринах.

Полосатый солнечный свет освещает углы зданий, а затем толпа людей шагает с тротуара.

Улицы наполнятся шумом людей, автомобилей, музыкой, бурением; собаки лают, слышен крик сирены, это 8 утра.

Пора идти.

Я обыскиваю поверхность вокруг матраца в поисках моих вещей.

За подушкой спрятан тяжелый кусок чертежной бумаги, край слегка жирный и мятый, как будто я лежала, прижимая его к груди. Я изучаю номер телефона Бернарда, цифры аккуратные и искусные.

На вечеринке, он сделал большое шоу из написания записки и вручил ее мне с заявлением: — На всякий случай. — Он демонстративно не просил мой номер, как будто мы оба знали, что снова увидим друг друга, по — моему, решению.

Я осторожно ложу бумажку в мой чемодан и нахожу записку, закреплённую якорем из под пустой бутылки шампанского. В ней сказано:

«Дорогая Кэрри,

Твой друг Джордж звонил. Пыталась тебя разбудить, но не смогла. Оставила тебе двадцатку. Отдашь, когда сможешь.

Саманта»

И под этим — адрес. Квартиры, куда я должна была прийти вчера, но не смогла. Видимо, я позвонила Джорджу прошлой ночью.

Я держала в руках записку и искала ключи.

Саманта пишет ужасно по — девичьи, как будто часть мозга, отвечающая на правописание, никогда не прогрессировала выше седьмого класса. Я неохотно надеваю костюм габардин, беру трубку телефона и звоню Джорджу.