— Я. — Он исправил. — Одна из многих вещей, которые вы выучите в этой программе — это приведённая грамматика. Вы поймете, что это улучшает вашу манеру говорить.

Я краснею. Я в классе всего пять минут и уже произвела плохое впечатление.

Райан поймал мой взгляд и подмигнул, как бы намекая: "А я тебе говорил".

— А, вот и Лил. — Виктор Грин кивает, поглаживая свои усики. — Все ли знакомы с мисс Элизабет Ватерс? Она одна из самых многообещающих писательниц. Я уверен, что мы еще многое от нее услышим.

Если бы Виктор Грин сказал что-нибудь этакое обо мне, я бы волновалась, что все в классе меня возненавидят. Но Лил не такая. Она спокойно приняла похвалу Виктора, как будто привыкла, что ее таланты всегда восхваляются.

В эту секунду я ей даже завидую. Я стараюсь уверить себя, что все в этом классе талантливы. Ведь иначе они бы не были здесь, верно? Включая меня. Может быть, Виктор Грин просто не знает, насколько я талантлива? Пока не знает.

— Вот так вот работает эта программа.

Виктор Грин ёрзает, как будто он что — то потерял и не может вспомнить что.

— Тема на это лето — дом и семья. — В последующие 8 недель вы напишите 4 коротких истории, или роман, или 6 поэм, изучая эти темы. Каждую неделю я буду выбирать три или четыре работы для чтения вслух. Далее мы их обсудим. Есть вопросы?

Рука, принадлежащая худому парню в очках и с гривой светлых волос, взметнулась вверх. Несмотря на его сходство с пеликаном, он все равно решил произвести впечатление, будто думает, что он лучше остальных в этом классе.

— Насколько длинными должны быть эти короткие истории?

Виктор Грин трогает свои усики. — Настолько, чтобы хватило рассказать историю.

— Так это значит две страницы? — спрашивает девушка с угловатым лицом и рыжеватыми глазами.

На ней задом наперед надета бейсбольная кепка, из-под которой видна шикарная копна черных волос, а на шее множество ожерелий из бисера.

— Если вы сможете рассказать целую историю в пятистах словах то, пожалуйста, — ответил Виктор Грин мрачно.

Девушка довольно кивает.

— Просто мой отец — художник. И он говорит, что...

Виктор вздыхает. — Мы все знаем кто твой отец, Рэйнбоу.

Минуточку, Рэинбоу? Это что за имя такое? И кто этот художник, ее отец, которого все знают?

Я сижу, сзади сложа руки. Парень с длинным носом и светлыми волосами ловит взгляд Рэйнбоу и кивает, двигая свой стул немного ближе к ней, как если бы они уже были друзьями.

— У меня вопрос. — Райан поднял свою руку. — Можете ли вы гарантировать, что после прохождения это курса мы станем писателями?

От этого вопроса Виктор Грин сгорбился еще сильнее. Мне стало интересно, не уйдет ли он так совсем под землю.

Он напряженно трогает свои усы обеими руками.

— Хороший вопрос. Но ответа нет. Скорее всего, девяноста девять и девять процентов из вас вообще не станут писателями.

Класс стонет.

— Если я не стану писателем, я потребую назад свои деньги, — шутя, говорит Райан.

Все смеялись, кроме Виктора Грина.

— Если ты так думаешь, ты должен связаться с канцелярией.

Он завивает кончики усов пальцами. Эти усы сведут меня с ума. Интересно, если Виктор Грин женат, то, что его жена думает о его поглаживании усов. Жить с этими усами, это все равно, что жить с еще одним человеком. Может у них даже имя есть, и они питаются отдельно. И внезапно, я загораюсь со страстью. Меня не волнует, что Виктор Грин говорит: Я собираюсь сделать это. Я собираюсь стать настоящим писателем, если это даже меня убьет. Я осматриваю класс и своих одногруппников. Теперь судить только мне.

— Слушай, — говорю я, шлепаясь на кровать Лил. — А кто отец Рэинбоу?

— Барри Джессен, — ответила она со вздохом.

— Кто, черт возьми, этот Барри Джессен? Я знаю, только то, что он художник и все.

— Он не просто какой-то художник. Сейчас он один из самых важных художников в Нью-Йорке. Лидер одного нового творческого движения. Они живут в заброшенном здании в Сохо.

— Рейнбоу живет в заброшенном здании? — удивленно спрашиваю я.

— У них есть проточная вода? Отопление? Она не выглядит как бездомная.