Шрифт:
– Я никогда не шла против закона. Закон и справедливость! Борьба за право и равенство и за улучшение законов! Наш народ добивается свободы слова, но знаете, еще так верит в колдунов.
«Какая приятная и красивая девица!» – подумал Алексей. Она ему сразу понравилась. Очень хороша. И так умно шутит и с достоинством держится.
– Какой приятный у тебя офицер, – сказала Розалинда, обращаясь к поникшему Янке.
Он все видел и слышал, тут же был. Заметил, как она оживилась, разговаривая с лейтенантом. Понравился ей. И у лейтенанта глаза заиграли. Так же она оживлялась, когда приходили в гости мои товарищи. Ей нравятся другие!
– Тебе нравятся мужчины?
– Да! – гордо ответила она.
– Это потому, что ты не живешь со мной как с мужем. А только смотришь на меня.
– Он не барон?
– Офицеры хуже баронов!
– Я, так же как вы, Ян, мой дорогой жених, не желаю ехать ни в какую Австралию. – Она устремила глаза в пространство и продолжала тоном богослова: – Тогда мы с вами долго и терпеливо, ради нашей любви и наших будущих детей, будем вместе ждать. Так долго, как это необходимо. Сколько бы ни пришлось! Даже годы!
– Да, действительно, – печально сказал Янка. – Вы это можете.
– А вы? – вспыхнула Розалинда.
– И я! – спохватился Янка.
«Что тут поделаешь? Конечно, и ей тяжело. Но она права. Как же она детям скажет, что жила с мужем до свадьбы? Но ведь я-то – матрос! Мало ли что со мной может случиться? Ведь я-то всю жизнь не свой человек! Пока она ждет, а меня убьют... или что еще...»
Глава 29
ГОНКОНГ ПРАЗДНУЕТ ПОБЕДУ ПОД СЕВАСТОПОЛЕМ
...войско, как море в зыбливую мрачную ночь, сливаясь, разливаясь и тревожно трепеща всей своею массой, колыхаясь у бухты по мосту и на Северной, медленно двигалось в непроницаемой темноте прочь от места, на котором столько оно оставило храбрых братьев, – от места всего облитого кровью; от места, 11 месяцев отстаиваемого от вдвое сильнейшего врага, и которое теперь велено было оставить без боя. ...Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам.
Л. Толстой, «Севастополь в августе 55 года»Борта кораблей дымятся, и доносятся первые раскаты победного салюта. Отвечает крепость и форты. Весь Гонконг превращается в ряды дымящихся батарей. А восток горит зарею новой.
На трехэтажном здании торговой компании «Джордина и Матисона» над витринами в тентах сплетены огромные вензеля из красных и белых китайских роз: «V» и «А». Королева Виктория и принц Альберт!
Люди на улице с флажками в руках. Все поздравляют друг друга. Усатый джентльмен раскидывает руки, хочет обнять Алексея, обхватив, поцеловать...
– В чем дело? – яростно отвечает Сибирцев. – Я пленник этой войны!
Англичанин с недоумением смотрит в его покрасневшее лицо, разводит руками и уходит; голова над толпой китайцев долго еще видна.
Шиллинг ушел в горы. Матросы подавлены, сегодня работы прекращены. Некоторые затеяли стирку, но в большинстве лежат на своих подвешенных койках в знак молчаливого протеста или с кажущимся безразличием наблюдают, стоя на палубе. Пушкин и поручик Елкин с ними. Мичман Михайлов, юнкер Урусов и Гошкевич у себя в отеле, не хотят выходить на улицу.
Сибирцев оделся в костюм, сшитый для Кантона, и отправился в гущу толп.
Гремит оркестр, из ворот крепости марширует пехотный полк. Щетина ружей движется среди толп китайцев и массы моряков со всех кораблей мира.
Управляя оркестром, степенно шагает усатый дирижер с жезлом в руке.
Алексею вспоминается, как входили в деревню Хэда моряки погибшей «Дианы»: тоже гремел оркестр, пели трубы, били барабаны и литавры, и во главе первой роты морских гренадер маршировал он сам. Теперь великолепный экипаж разобщен, разбросан чуть ли не по всему миру, оркестра больше не существует, а половина команды в плену. Промелькнувшая страница жизни! Короткая пора дружбы с добрым и трудолюбивым деревенским народом. Что же теперь? Всякий плен позорен, а плен у достойного противника, как сегодня кажется, позорен вдвойне. Как сегодня заликовал и воодушевился Гонконг!
Слышно, кричат «хура» на кораблях, расставленных в проливе. Несутся восторженные крики из открытых карет, из которых, как из лож, солидные люди с семьями глядят на зрелище, женщины выкрикивают что-то и бросают букеты цветов. Из толпы китайцев тоже кидают цветы, кричат. Там многие с бумажными флагами, змеями, шарами, рыбами и разными фигурками, как на праздничном карнавале.
В карете с гербами медленно движется среди войск и ликующей толпы губернатор сэр Джон Боуринг. Его цилиндр, в синем и красном, обтянут победившим имперским флагом.