Она села рядом с Меган и украла у той сырную палочку.

Меган шутливо шлепнула ее по запястью.

— Купи себе свой собственный ланч. Такой красивой фигуры я добилась не из-за того, что делилась едой.

— Угощайся ланчем Райана, — сказал Коннор. — Он не против поделиться.

Райан улыбнулся.

— Что смешного? — тихо спросила его я.

Он наклонился ко мне.

— Если я скажу, почему считаю поведение Коннора сволочным, ты просто ответишь, что я не прав и мне только кажется. Но я уверен, что все дело в том, кто с кем пойдет на бал.

— Шептаться некрасиво, — сказал Коннор.

Райан пересекся со мной взглядом. Я пыталась не улыбнуться.

— Билеты уже в продаже, — сказала Эми, утаскивая с тарелки Меган еще одну палочку. — Всем ясно, что мы с Мэттом пойдем вместе. Хотя он меня еще и не пригласил.

— Ты и сама можешь его пригласить, — произнесла я. — Двадцать первый век на дворе. Женщинам не нужно ждать, пока их пригласят.

— Могу, но не обязана.

Мэтт закатил глаза.

— Эми, ты пойдешь со мной на бал?

— С удовольствием, Мэттью. — Она самодовольно улыбнулась. — А что насчет тебя, Эдем? С кем ты пойдешь?

— Не думала еще об этом, — пожала плечами я.

— Да, точно, — закатила глаза Эми. — Все вокруг обсуждали этот вопрос неделями. — Она взяла у Меган еще одну палочку. — С кем ты хочешь пойти, Мегс?

На щеках Меган появились ямочки, когда она улыбнулась.

— Есть кое-кто на уме.

— Меган? — произнесла я.

— Скажу позже, — рассмеялась она.

— А ты, Вестленд? — Эми повернулась к Райану. — Избавишь, наконец, Хлою Мэйсон от страданий?

— Смелости у меня не хватит, — рассмеялся Райан.

Эми легко толкнула его локтем.

— Ты должен пойти. — Она быстро взглянула на меня. — Хлоя — не единственная одиннадцатиклассница, которая расстроится, если ты не пойдешь.

— Когда будет бал? — спросил он, притягивая к себе испачканный жиром плакат.

— Двадцать третьего июня, — ответила Эми.

Глаза Райана заблестели.

— Вообще-то, думаю, что пойду.

* * *

— Сохранил для тебя особенное местечко, — с ухмылкой сказал Коннор, передавая мне черный фломастер, и показал на свою грудь.

— Левый сосок? — я скорчила гримасу.

— Свое сердце, — произнес он, хватаясь обеими руками за грудь, и мелодраматично вздохнул. — Ты — мой самый давний друг. Я сидел рядом с тобой в первый день на приеме в школу.

— Самые счастливые дни нашей жизни, — сказала я. — Зачем люди так говорят? Мы что, должны думать, что раз школьные будни закончились, все пошло под откос?

Я сняла с фломастера колпачок и написала на рубашке: «Коннор и Эдем, 2000-2012».

— Я так ясно помню первый школьный день, — сказал Коннор. — Ты пришла с мамой, оставила ее у входа и, взяв головоломку, села за стол. Ты сразу же позабыла о маме, а она стояла там и долго за тобой наблюдала.

Хотела бы я и сама это помнить. У меня не было никаких настоящих воспоминаний о матери, только то, о чем рассказывала мне Миранда, когда мы просматривали старые фотографии.

— Я тебя тоже помню. Ты описался.

— Спасибо, Эдем. Всегда можно положиться на тебя, если хочется вспомнить старые добрые времена.

— Друзья для этого и нужны. — Я вернула ему фломастер. — Твой черед.

Он взглянул на мою рубашку. Практически все белое пространство было заполнено надписями и подписями.

— Тут места нет.

— С внутренней стороны рукава, — сказала я, вывернув руку, чтобы открыть обратную сторону.

Места было немного. Он написал то же, что и я: «Коннор и Эдем, 2000-2012».

— Не очень оригинально, — произнес он. — Но я вдохновлялся одной из лучших.

— Надо запечатлеть момент. — Я вытащила из сумки телефон. — Встань на лестнице, под вывеской.

Он подошел к ступеням и повернулся ко мне. На его лице растянулась широкая, счастливая улыбка, а светлые волосы сияли в солнечном свете.

— Скажи сыр, — сказала я, подняв телефон, и сделала пару снимков.

— Моя очередь, хочу нашу совместную фотку.

Одной рукой он приобнял меня за талию и прижал к себе, а вторую вытянул, держа в ней телефон.

— Пообещай, что удалишь их, если мы получились ужасно.

— Да ни за что. Не наступит время обеда, как они уже будут онлайн.

В сером облаке выхлопных газов на парковку въехал школьный автобус.

— Вот и все, — сказала я.

Сентиментальность угрожала показать свое тошнотворное лицо.