Ехали мы как-то электричкой. Долго ехали, и моя сестрёнка Катя стала скучать, вертеться, а потом и вовсе захныкала. Мама пыталась её успокаивать, обещала, что скоро приедем, - да какое там скоро! Ещё полтора часа, не меньше. Пассажиры ворчат: потащили, мол, ребёнка в такую даль, а она и сама не спит, и нам спать не даст капризами.

– Не извольте беспокоиться, судари и сударыни!
– сказал папа.
– Сейчас мы устроим спектакль усыпительного характера - наискучнейшее представление на свете. Выступает кукольный театр «Храпят все!».

– Яне хочу спа-а-ать!
– заканючила Катя.

– Т-ссс!
– театральным шёпотом шикнул папа.
– Ты и не будешь, ты мне нужна как ассистентка.

Крекс-пекс!
– папа достал прямо из воздуха куколок, двух - наряженных крестьянками - надел себе на

руки, третью - добра молодца - Кате дал. Хихикая, они забрались в соседнее купе, спрятались за спинкой сиденья и давай представление показывать.

– Здорово, Пятровна! Ты чаво-то это мне корыто разбила?!
– ругался папа резким высоким голосом и смешно дёргал косичками.

– И тебе поздорову, Николавна! Да не брала я твово корыта!
– отругивался он же, но уже низким грудным женским басом, оправляя белый передник.

– Да, да! Не брала она ничего!
– весело повторяла за папиным шёпотом Катя, лихо заламывая красную шапку, и то и дело высовывалась из-за сиденья: посмотреть на реакцию зрителей, честно пытавшихся на «скучнейшем представлении» поспать.

– Да как же не брала, когда брала?!

– Да, да! Ничего не брала!

Страсти на сцене накалялись, пассажиры постепенно бросили попытки заснуть и повернулись в нашу сторону - кто недовольно, кто с интересом. Папа тоже забылся, вошёл во вкус, и матерчатые хозяйки ругались друг на друга всё громче и громче.

– Да не брала я твово корыта. А когда вернула, так оно целое было!

– Да чтоб твоей головушке быть такой целой, каким ты мне корыто вернула!

– Да у меня самой корыто дыряво, стала бы я тебе почти целое возвращать!

Петровна подождала поддержки со стороны добра молодца, но тот, ранее охотно ей поддакивавший, что-то загрустил, безвольно повесил тряпочные руки, перестал выглядывать из-за «кулис», а потом и вовсе упал. Махнув рукой - что с этих мужиков взять!
– Петровна с Николавной пошли доругиваться сами.

– Да оно всегда было разбитым, корыто это твоё! Нужно оно мне такое!

– Что, не возьмёшь больше?!
– угрожающе гудел голос Николавны.

– Не возьму!
– дав «петуха», взвизгнул и без того высокий голос Петровны.

– Ах так! Ну, не хочешь брать, так я тебе сама не дам! Ишь, гордая выискалась!

Напоследок дав друг другу пару оплеух, куколки разошлись по сторонам, и на сцене показалась папина голова - кланяться. Все аплодировали, кричали «Браво!», папа улыбался, махал руками и всё приговаривал:

– Да вы, спите, граждане пассажиры, спите!

– А Катя?! Где же Катя?
– вдруг заволновалась мама.

Папа не ответил, но только загадочно ухмыльнулся.

Перегнулись мы через сиденье - а Катя, растянувшись на лавке, спит пуще того добра молодца на сцене.

Спектакль-то взаправду усыпительным оказался.

Поехали мы раз на дачу. И разумеется, машина наша в весенней луже застряла. До дома ещё километров пять, бабушка ждёт, а у нас огромный груз - мы шкаф и кучу других вещей перевозили. Папа крикнул: «Я на минутку!» - ив лес. Выходит через полчаса с огромным медведем. Он разные животные языки знает, я не говорил ещё?

– Вот, - говорит, - Мишаня: он нам вещи донести поможет. Я ему наобещал с три короба, он и согласился.

Объяснил он Мишане по-медвежьему, что делать, дал халат свой и штаны - зверь не зверь, а неудобно в посёлок без штанов как-то. Ну, медведь машину из трясины вытолкнул, шкафчик подхватил и понёс - не извольте, дескать, беспокоиться.

Мы за ним, да по грязи быстро не поедешь: обогнал нас медведь, бабушку напугал. Ещё бы: представьте, выглядываете вы в окно: «Что-то мои никак не доедут!» - а там огромный медведь калитку ломает - она на замке была, так он её с петель снял, - шкаф в сарай заносит и давай в него книжки из связки расставлять.

Поставил Мишаня шкаф, книжки, а сам не уходит. Два пальца кое-как загнул, остальные показывает: дескать, как обещал, давай три короба.

Пришлось ему три большие коробки с консервами дать.

А лужу ту мы гравием засыпали. Папа сказал, нехорошо будет, если Мишаня каждую весну туда будет ходить, приработок искать. Папа-то с ним договорится, а другие люди по-медвежьему ведь не понимают. Ещё пристрелят, думая, что он напасть хочет.

Так мы больше Мишаню и не видели. Только долго потом по всему лесу комки жёваной жести находили: медведь же консервные банки не вскрывает, целиком в рот запихивает.