– Чем вы меня порадуете, Деррес?
– осведомляюсь я у визитера.

Стряпчий водружает органайзер на стол и садится.

– Минуту, милорд, я включу конус тишины, - кивает он. Приборчик начинает тихо жужжать.
– Дело в том, что сегодня я получил письмо.

Я вздергиваю бровь. Письмо? Что за письмо? Голова ноет мерзкой болью - вчера я переусердствовал с препаратами.

– Электронное, - поясняет Деррес в ответ на безмолвную пантомиму.
– Без подписи, милорд, и весьма загадочное. В нем говорилось о каком-то долге за стакан воды и содержалась просьба передать моему давнему клиенту два слова. Точнее, слово "Аурея" и ряд из восьми цифр. Безусловно, я не представляю, кто его автор и почему он захотел передать мне сообщение столь странным способом...
– Деррес улыбается.
– "Аурея", грузовик известной торговой компании, отбыл в рейс с указанным номером с Ро Кита на Комарру немногим более суток назад. Не знаю, почему, но мне показалось, что этот факт может вас заинтересовать.

Я откидываюсь на спинку кресла и некоторое время смотрю на суховатого законника, не в силах выразить ни радости, ни облегчения. Сбежал. Ушел из-под удара и из-под моей, как никогда слабой, руки.

– Когда этот грузовик прибудет на Комарру?
– тихо спрашиваю я.

– Через пять без малого суток, - сверяется Деррес с бумагами.
– И, конечно же, опередить его прибытие может лишь скоростной курьер либо сообщение по прямому лучу.

Мой адвокат прекрасно умеет отвечать на невысказанные вопросы.

– Именно о пересылке подобного сообщения я вас и попрошу, - киваю я. Эрику как можно скорее необходимо узнать, что Цетаганда для него означает гибель... но что весь прочий мир - безопасен, до некоторой степени.
– Я хотел бы, чтобы к прибытию корабль на Комарре ожидало письмо.

– Вы оставите мне указания по составлению или передадите точный текст?
– уточняет адвокат. Электронное стило выжидательно замирает над поверхностью органайзера.

– Скопируйте наше с миледи соглашение, оно же судебный вердикт, - морщусь. И спрашиваю честно: - Деррес, вы уверены, что вас и меня не обманывает надежда?

– Я ничего не утверждаю, милорд, - говорит Деррес твердо, - и не могу быть уверен ни в чем, не подкрепленном проверенными фактами. Списки пассажиров можно затребовать у перевозчика разве что по суду, о каковом речи не идет. Я бы предложил оставить в пункте прибытия сообщение до востребования, именное, с уведомлением получателя. И почти уверен, что из соображений безопасности ответа на него не будет. Из тех же соображений я рекомендую и вам, как моему клиенту, не поддерживать более подобной переписки вплоть до полного окончания тяжбы в вашем доме.

Дилемма. И риск, но кто еще мог знать о пресловутом стакане воды, за которым недоглядел в полиции адвокат и в котором Эрик выпил наркотик?

– Так и поступите, - решаю я. Жаль, денег с почтовым лучом не передать.
– Не будем рисковать понапрасну, но и терзать адресата неопределенностью его статуса тоже. И, Деррес...

Юрист поднимает бровь, ожидая моей просьбы.

– Начните готовить документы о моем разводе, - суше, чем обычно, требую я.

– С выделением Лероя Эйри в отдельный дом?
– понимающе осведомляется Деррес.
– И что я должен указать в качестве формальной причины разрыва?

Дробить клан? Может быть, так и придется поступить. Но пока я ни в чем не могу быть уверен. Может быть, родичи не захотят довольствоваться частью, имея возможность со временем получить все.

– Предусмотрите все возможные варианты, - прошу я.
– Я выберу подходящий.

***

Восстановив самообладание в достаточной степени, чтобы не испугать своим видом хозяина дома, куда я намереваюсь напроситься в гости, я набираю въевшийся в кончики пальцев номер и прошу Нару о вечере на двоих. Просьба звучит жалобно и даже, пожалуй, жалко, но сейчас я себе прощу. И милорд простит: от своих боли не таят. А оставаться в пустом доме я не способен.

Да и Нару не проявляет недовольства: у него на лице такое выражение, словно только лишь безупречное воспитание удерживает его от непрошеных соболезнований, и он не задает вопросов о том, ждать ли меня одного.

Ранние сумерки, накрывшие город, превращают мерцающие в вечернем тумане фонарики в саду в неслучайный символ убежища. От собственных мыслей? От собственного дома? От меня самого?

Покровитель не комментирует мое одиночество, отметив его лишь коротким взглядом и милосердно ограничившись парой вежливых приветственных слов, а сразу ведет меня во внутренние покои к неизменной чашечке с чаем. Я грею пальцы о чашку, чай чуть горчит приятной травяной терпкостью, но что в него подмешано - кто знает.

– Все прошло ужасно, - наконец, говорю я.
– Но я действительно в состоянии об этом говорить, и это действительно не смертельно.

– Да, - спокойно соглашается Нару.
– Надеюсь на это, и знаю, что тебе это под силу. Ты в состоянии мне рассказать, что произошло?
– и после короткого молчания добавляет.
– После.

Да ведь он считает, что я исполнил приговор!

– Эрик сбежал, - развеиваю я недопонимание.
– Милорд, вы можете считать мое малодушие преступным, но даже если бы его вина была доказана безоговорочно, я бы не смог исполнить приговор.