Как тебя занесло на Цетаганду, Эрик Форберг? Расскажешь - не поверят.

Да я и сам не верю. Две недели полета в информационной изоляции отнюдь не подготовили меня к тому, что я встречу здесь. Все это время я видел перед собой только стены медблока и затылки охраны, и фразу "передать на попечение клана Эйри" привычно переводил как "и поместить в хорошо охраняемое заведение за счет...". То, что меня кто-то действительно сочтет родственником, мне и в кошмарах не снилось.

Вчера я уже имел счастье познакомиться с типом, который намерен меня в дальнейшем дрессировать под местные обычаи. Холеный, самодовольный, с брезгливыми складками у губ и синюшным гримом во всю физиономию. Старший как-то там на "И", не помню точней. Не воевал, иначе вел бы себя поосторожнее. Желает одеть меня в местные тряпки, научить пользоваться здешними ножом и вилкой, подштопать для пущей респектабельности и вывозить в свет - похвастаться новым экспонатом зверинца. К моим естественным пожеланиям, чтобы ко мне не лезли, относится чуть с меньшим вниманием, чем к мяуканью приблудной кошки. Пустое сотрясение воздуха. Вроде проигнорированного заявления, что я не желаю отдаваться в руки их медиков.

Непрошеный врач заявляется вскоре. Высокий, крупный, но не толстый, и немолодой уже тип, с нераскрашенной физиономией - ну, не гем, так их слуга, - спокойный, как удав на холодке. Разговаривает с легкой профессиональной издевкой - "дражайший", "юноша" да "будьте добры", - и явно в силах меня скрутить, если я начну швыряться сапогами в дверь.

Касание чужих рук при осмотре, пусть по-врачебному аккуратных, оставляет инстинктивное чувство гадливости. Терпеть не могу, когда меня лапают. Да и ничего нового, кроме туманных запугиваний, я сейчас не услышал: разве что у доктора термины понаучнее, чем у бесцеремонного медтехника в лагерном лазарете. Да: давнее осколочное ранение в поясницу, травматическое воздействие, пережатые нервные корешки, и все прочее.

Врач, с явным удовлетворением от ясного и показательного диагноза, пугает: - ... И резкие движения вам противопоказаны; могут сместиться отростки, и вам придется терпеть не только еженедельные врачебные осмотры, но и сиделку, выносящую за вами судно.

Я, с ядовитой иронией, которую он может и не понять, парирую: - Последние несколько месяцев я провел... на курорте, предоставляющем большое количество физических упражнений. И как видите, еще жив.

Нет уж, не пущу одних цетагандийцев попрактиковаться там, где прежде поработали другие. Может, сейчас мне и несладко, но пережить могу - а перекраивать меня под наркозом по своему вкусу здешние коновалы не будут. Пусть лучше остается... как напоминание. Довольно почетное, в отличие от прочего.

Остаюсь один. Лежу. Думаю. Стараюсь хоть немного пробиться через захлестывающие эмоции. Ох, на каких качелях меня мотает из стороны в сторону, фигурально говоря...

Так. Я сам согласился сюда приехать. Никто не мешал мне по дороге, в транспорте, соорудить петельку из брючного ремня или еще дома воззвать к милосердию родного конвоя и получить от них последнюю возможность смыть кровью, благо неподконтрольного оружия на Барраяре сейчас больше, чем блох на собаке. Но нет, я возжелал быть последовательным в своих ошибках, и убедил себя, что глупо расставаться с жизнью просто так. Значит, выживем всем назло.

Выбор невелик. Или продолжать заниматься самоедством, как будто в дополнение к больной спине мне так уж необходимо проедать собственную печенку. Или перенести эту злость вовне, на тех, кто ее по-настоящему заслуживает. Чем считать себя домашним рабом цетагандийского семейства, лучше представлять себя диверсантом в стане врага. Избыточно романтично, зато для моральной поддержки сойдет. А если я, как мне прозрачно намекнули, пятно на их безупречном гербе - это отнюдь не мои проблемы, и сочувствия у меня не вызывает. И, кажется, будет истинным удовольствием выгрызть у них зубами кусок жизни взамен потерянной; это даже если не переносить долги в масштабах планеты на мою личную войну.

Конечно, легко и немного смешно со стороны храбриться сейчас, в комфортной обстановке и с предупредительными слугами. Но будем уж последовательны, их роскоши я не просил и все разносолы здешней кухни отдал бы за несъедобный бифштекс из конины - лишь бы дома. Не поддаваться на расслабляющий комфорт - только первый шаг. Первый шаг к тому, чтобы вести себя как должно, а не как вынуждают обстоятельства. Может, тогда я вновь научусь себя уважать. За компромисс с одним цетом я уже дорого заплатил; когда-то надо сказать себе "стоп".

Старательно накручиваю себя. Так, программа-максимум: брать от этой жизни все, что захочется, и упорно не корить себя за любопытство и жадность. Вести себя не как пленник, а как победитель в разграбляемом городе. Позиция жертвы - недопустима. Не забывать, что это мы выиграли войну... ну да, а лично я - проиграл. Но это мелкая подробность. Логика и еще раз логика, и вроде бы забываешь про беспомощность, чувство унижения и полуинвалидность...

Воспарив на крыльях боевой злости, как-то пропускаю момент, когда открывается дверь.

Принятое решение, как ни странно, успокоило. Позволяет теперь смотреть на мир не налитыми кровью глазами, как я делал до сих пор, а разглядывать то, что вижу, и подмечать подробности. Итак, вот этот человек - вопрос, люди ли цетагандийцы, отметаем как неконструктивный - отныне претендует на родство со мною. Высокий; волосы – привычка оценивать скальп у меня осталась, что ли?
– черные с явно крашенными выбеленными прядями, и эта шевелюра скручена в замысловатый узел, закрепленный кучей булавок и гребней, каким позавидовала бы любая тщеславная леди. Закутан во что-то, что для простоты я назову покрывалом; по мне, чтобы драпироваться в эти накидки, нужно иметь четыре руки и три лишних изгиба позвоночника, что, кстати, возвращает нас к вопросу о человеческой природе моей новой родни. Зовут... да, вспоминаю. Гем-лорд Иллуми. Ну, полного титулования и поясного поклона он от меня не дождется. Обидно и физически больно, кланяться-то.