– Тришер, как я могу поговорить с начальником колонии?

– Сто десять на семьдесят… - буркнула она себе под нос, а потом подняла на меня ядовитые глаза.
– Зачем тебе?

Я замялся, наблюдая, как логианка снимает с моего запястья пневмоленту для измерения давления.

– Ну… чтобы спасибо сказать, - соврал я.

Она улыбнулась хитро и хищно, показав клыки.

– Не трать время, мальчик: наш начальник идет на контакт только по своему желанию.

– И все же, - настаивал я, натягивая на себя комбез, - как я могу с ним поговорить?

Она задумалась, процокала до встроенного в стену шкафа и спрятала там тонометр.

– В карцере он лично проводит разъяснительные работы с провинившимися, - Тришер сверкнула глазом через плечо.

– А как попасть в карцер?

– Устроить драку, - она развернулась ко мне лицом и добавила уже серьезно. – Мальчик, в этот раз тебе может и не повезти.

– Тришер, я не мальчик, я - мужчина, - вздохнул я раздраженно.

Логианка подошла ко мне вплотную, взяла одной рукой за подбородок, запрокинула голову и посветила в глаз тонким фонариком.

– А выглядишь ты как мальчик не достигший порога возмужания, - сказала она, наконец отпустив меня.

– Это по вашим меркам, - возмутился я.

За месяц я все же оброс мышцами - до мистера Олимпия конечно еще далеко, но у меня никогда раньше не было таких бицепсов и выпуклой груди. Я чувствовал, как у меня шевелятся так называемые «крылья» по бокам… Правда, при своих ста восьмидесяти пяти сантиметрах роста я был все равно немного ниже её.

– Ладно, можешь быть свободен, - удовлетворилась она результатами окончательного обследования. – Смотри, не попадайся ко мне в ближайшее время, а то залечу до смерти.

– Я уж постараюсь, - сказал я скорей для себя, нежели для неё.

***

Я успел к началу обеда. Есть мне особо их гадость не хотелось, но пропускать приемы пищи нам не разрешали. Уж о чем - о чем, а о хорошей физической форме заключенных в колонии заботились. За исключением мелких инцидентов.

Все началось еще в очереди. Смешки, толчки, поглаживания и скабрезности. Свора озабоченных ублюдков!

Я заставлял себя не дергаться от каждого мерзкого прикосновения. Кое-как отстояв положенное время к раздаче и заполучив свой обед, я нашел свободный стол и уселся за него.

Естественно, в одиночестве я оставался недолго:

– Куда это ты подевался, красатуля, давно тебя не видно?

Я молча продолжал жевать белковую гадость.

Мой гость наклонился ко мне ближе:

– Я слышал, что кто-то уже порвал твою хорошенькую жопку. Я тоже хочу.

Я медленно повернул к нему голову. Тот самый Зуб.

– По-шел-на-хрен, отморозок, - сказал я по слогам.

Зуб хмыкнул, оголив единственный клык, огляделся по сторонам, наморщив свой толстокожий лоб. Драки здесь не жаловали и не разбирали, кто прав, кто виноват. Мучительно больно будет обеим сторонам.

– Слышь ты, мармазетка, это ты здесь такой смелый. Я ж тебя поймаю и выебу так, что ты харкать моей спермой будешь.

Я плюнул ему пережеванным обедом в лицо. Желтая масса была похожа на рвоту.

Зуб замер. Столовая затихла. Я тихо офигевал от кайфа. Недолго, правда.

Зуб с утробным рыком вскочил с табуретки и вздернул меня за собой. А я улыбался во весь рот. Улыбался, потому что хренов ублюдок больше ничего не успел сделать. Зуб был всего лишь хомо сапиенсом, и мои пальцы безошибочно нашли болевые точки на бычьей шее. Он задыхался, а мне не хватало ужаса на его лице. Я хотел, чтобы бледную, покрывшуюся испариной кожу залило кровью. Звук хрустнувшего под моим кулаком носа оказался для меня симфонией, лучшей из лучших. Я весь звенел от темного разрушительного счастья и небывалого удовлетворения.

– Я НЕ терпило. Я НЕ шлюха, - говорил я спокойно, нанося удары. А потом сорвался.
– И я никогда не буду чьей-то подстилкой! – крик приносил облегчение.

Я бил и бил, не мог остановиться. Даже когда меня оттащили, я все еще пытался достать до него ногами. Потом меня сильно тряхнуло, отдаваясь болью во всем теле.

***

Я пришел в себя в темноте. Уставился в пустоту широко распахнутыми глазами, не понимая: что со мной, почему ничего не вижу, почему у меня болят кисти рук так, будто под пресс попали?