Только дело в том, что от моего здравого смысла осталось очень-очень мало, примерно в таком же соотношении, как один нейрон ко всей нервной системе человека. В данный момент я мог только вскармливать гневом свою обиду, обвинять весь мир и рвать глотки зубами…

***

– Опа-на, какая задница, какие ножки! – сзади засвистели и одобрительно заулюлюкали.

Душ. Первый трудовой день после госпитализации. Отморозки почувствовали свою безнаказанность, здесь слухи летели со скоростью звука и все уже знали, что со мной сделал Звуро. Его не тронули, я видел эту мразь с утра на разводе в главном зале. Целый и невредимый, сука, послал мне воздушный поцелуй и глумливую улыбочку.

Я прошел между кабинок и встал в очередь в одну из них за невысоким мужиком средних лет. Гиены продолжали скалиться за моей спиной.

– Говорят, ты Зубу табло начистил, конфетка. Что-то он совсем сдал, раз позволяет бабам руки распускать.

Я проигнорировал фразу и смешки, её сопровождающие, а вот удар по заднице игнорировать не смог.

– Убери руки, - сказал я развернувшись.

– А то что? – спросил парень: длинный, жилистый, с желтыми зубами и кривым из-за давнишнего перелома носом. – Надаешь мне пощечин?

Свора вокруг загоготала. Мне резко, просто до звезд в глазах, захотелось выбить эти желтые зубы. Я и боли-то в костяшках не почувствовал, когда у придурка пошла ртом кровь.

Чьи-то крепкие руки схватили меня под локти, мне даже под дых успело пару раз прилететь, прежде чем в душевой все, как один, свалились в корчах на пол. Кроме меня. Я, прижимая руки к животу, не в силах еще толком разогнуться, стоял посреди содрогающихся тел и не мог понять в чем дело. Что это? Да неужто кара небесная?

Раздалось уже знакомое клацанье и в душевую вошел один из надзирателей. Он смерил меня пренебрежительным взглядом и сказал:

– 90-36 для вас неприкасаемый: если хоть один из заключенных нарушит это правило, то пойдет работать в сектор G.

Логианец ушел, и зеков в душевой отпустило. Они неуклюже поднимались, болезненно морщась, кто-то тяжело вздыхал, и враждебное молчание медленно затапливало помещение.

Я без очереди вошел в кабинку под тихое шипение в спину:

– Кому же ты задницу подставляешь, блядина?...

Я что-то говорил про «никогда не буду ничьей подстилкой»? По крайней мере, я сам выбрал, под кого стелиться.

***

Ен дал мне неделю. Неделю я отрабатывал свою безопасность только ртом. Дня через три я уже знал, как сосать так, чтобы он кончил быстрее. У него были очень чувствительные яйца, если их обсасывать наравне с головкой… В начале второй недели логианец перегнул меня через стол и трахнул. Просто и без изысков. Я вытерпел первый болезненный раз, а потом приноровился расслаблять тело.

В эти моменты я был всего лишь оболочкой без чувств. У меня не было угрызений совести, ощущения грязи на теле, я не думал о себе как о шлюхе. Я даже отвращения не испытывал к происходящему, но я и не получал от этого удовольствия, ни морального, ни физического. Я просто выживал. Ен брал сполна в качестве платы: укладывал меня в невообразимые позы прямо на столе, вдалбливался и наблюдал за моей реакцией немигающими змеиными глазами.

За две недели нашего «соглашения» с начальником колонии я немного успокоился, почувствовав некоторую, хоть и извращенную, стабильность. Все просто: меня защищают, я расплачиваюсь.

С Клайвом мы почти не виделись: его перевели в другой сектор, а мне дали в напарники хмурого молчаливого парня, с которым мы и парой слов не обмолвились. Мой сосед еще с утра ускользал на построение вперед меня с печальной миной на лице, а вечером приходил ближе к отбою. Меня выворачивало от мысли, что он проводит время с Ториятом и Звуро, поэтому ограниченность нашего общения была как нельзя кстати. Одним раздражителем меньше.

***

Я дежурил в душевой. До отбоя оставалось два часа, я драил полы ультразвуковым пылесосом и нервничал: Ен не звал меня сегодня.

– А вот и моя сладкая девочка.

Я резко развернулся на голос, выставив трубу пылесоса перед собой.

Звуро медленно двинулся ко мне от двери, наблюдая за мной исподлобья.

– Скучал, птичка? – хнурт нехорошо оскалился.

Я сглотнул всухую. По всей колонии распиханы камеры слежения, нас увидят и меня обязательно избавят от его общества. Очень на это надеюсь.

– Отвали, - выдавил я хрипло.