– Осмотри его, - внезапно закончил дебаты рохаэ и вышел из медблока. Похлопав ему вслед ресницами, я направил свой гнев на ту, кто выставил меня полным дебилом.

– Объясни мне, что это был за нафиг?!

– Не горячись. Это всего лишь подарок другу ко дню свадьбы, - пожала она плечами.

– Нельзя дарить людей в идиотских нарядах!

– Да, ну?
– засмеялась Тришер.

Я еще не успел излить на неё всё свое праведное негодование, как из отсека реанимации раздался истошный вопль. Тришер сорвалась с места и кинулась в палату, я метнулся за ней. Узкая койка со смятыми светло-голубыми простынями была пуста, сорванные датчики пищали как потерпевшие потеряв своего подопечного. В дальнем от двери углу съежился трясущийся и поскуливающий Клайв.

Вот он и пришел в себя.

***

Прошло четыре дня с момента, как Везнер очнулся. Я не находил себе места и по нескольку раз на дню отирался возле медблока, но только и слышал от тирана, правящего в лазарете, что «еще рано», и никак не мог попасть в палату Клайва. Совесть и, наверное, сострадание, а может, и чувство вины не давали мне покоя, подстегивая увидеть своего бывшего сокамерника. Думаю, мне стало бы легче, наткнись я на озлобленного, пышущего на меня гневом Клайва, но когда я смог беспрепятственно попасть к нему, то обнаружил безжизненную куклу. Он сидел на кровати, устремив пустой взгляд в противоположную стену, бледные руки лежали поверх одеяла. Словно марионетка с обрезанными нитями.

– Давно он так? – спросил я у стоявшей за мной Тришер.

– С момента пробуждения, - ответила она. – Оставлю вас.

За моей спиной зашипела дверная панель, отгораживая нас с Клайвом от суеты колонии. Подтянув стул к кровати, я сел лицом к лицу с Везнером, он никак не отреагировал на мое появление, продолжая видеть что-то свое.

– Клайв, - позвал я.

Тяжелый ком распирал мне горло и грудь, было очень тяжело видеть его в таком состоянии: красивый замшево-серый цвет его волос словно выцвел, да он весь словно выгорел, превратившись в бесцветное подобие себя.

– Мне очень жаль, - выдохнул я и дотронулся до бледной кисти, лежащей на одеяле. – Мне, правда, очень-очень жаль.

Не дождавшись реакции, я взял его ладонь в свои и слабо сжал. В этот момент губы Клайва задрожали, он вырвался и закрыл руками лицо, всё его тело задрожало от воя. Так ревут дикие звери, когда неимоверно больно и спастись от боли невозможно. Я растеряно хлопал глазами, не зная, что сделать чтобы его успокоить, но прежде чем я до чего-то додумался, Клайв заговорил все еще закрывая ладонями лицо:

– Я любил его. Правда, любил. По-своему. Чем ты лучше меня? Ты такой же. Выбрал себе самого страшного и сильного зверя и влюбился в то ощущение защиты, которое он тебе дал. Я выбрал Торрията. Ты выбрал орх Дагана. В чем между нами разница?! – последнее он проорал мне в лицо.

Я сглотнул сухой комок в горле, увидев мокрое от слез лицо Клайва, того начало потряхивать от обуревающих эмоций.

– Он не мог остановить Звуро, потому что тот был его гайди – побратим, это - связь на всю жизнь, куда брат - туда и ты, эти узы сильнее брачных! …А теперь его нет… Что же делать мне? Что? Ответь мне! – выкрикнул Клайв, метнулся ко мне и вцепился в плечи: – Как мне дальше жить без него?!

– Попробуй найти другого самого страшного зверя в этой колонии, - выдавил я из себя первую разумную мысль.

Клайв еще пару секунд безумно смотрел на меня, а потом горько усмехнулся:

– Как ты не понимаешь, другого такого нет.

На этом наш разговор был окончен, Везнер словно сдулся, будто выпустил все клокотавшие внутри чувства и остался совершено пустым.

– Уйди, пожалуйста, - сказал он и снова принял безучастный ко всему вид.

Выйдя из его палаты я встретился взглядом с Тришер, подпирающей косяк в коридоре.

– Думаешь, он справится? – спросил я.

– Увидим, - ответила она мрачно.

Придя в медблок на следующий день, я обнаружил логианку в палате Клайва. Вокруг его койки опять сновали и пищали датчики состояния здоровья, аппарат искусственного дыхания качал воздух в его легкие, закрывая пол-лица прозрачной мембранной. В груди разлился неприятный холодок:

– Что произошло?

Тришер пальцами отодвинула ворот больничной пижамы, и я увидел опоясавший шею кровоподтек.

– Пытался повеситься. На моих же трубках от капельницы.

Я ошибочно полагал, что, выплакавшись, Клайв смирится с ситуацией. Видимо, нет.

Следующий день не принес никаких изменений. Мне хотелось завыть где-нибудь в углу. Уже поздней ночью, когда тяжелая рука прижала меня к сильной широкой груди, я осознал, что свернулся кренделем на самом краю нашей с Еном кровати. В этот момент я глупо разревелся в подушку, ощущая молчаливую защиту и поддержку обнаженной спиной.