– Да, сэр, чем-то ещё занимался, только я об этом ничего не знаю.

– А где теперь вещи вашего покойного мужа? Я имею в виду – книги, бумаги, какие-нибудь чертежи?

– Почти всё было у него в комнатке над гаражом, всё там и осталось. Зачем мне это, я ничего не понимаю в механике. Все бумаги остались у господина Фицгилберта.

– А вы не знаете, над чем трудился ваш муж? Ну, может быть, он был изобретателем, придумывал что-то, какие-то новые машины? – настаивал Суон.

– Нет, ничего он не изобретал, – с удивлением ответила вдова, отрываясь от работы, – просто делал какую-то работу для хозяина, вот и всё.

– Значит, он выполнял какие-то задания барона?

– Да, сэр! Иногда всю ночь работал. Не дома, конечно. Иногда его превосходительство приезжал из Лондона довольно поздно, и Тома вызывали в гараж. А одевался он не так, чтобы работать в гараже, а как если бы шёл в свой кабинет – чисто одевался. А возвращался только утром. Смотрю – Том возвращается, а через минутку и барон по дороге в Лондон, на службу. Том много работал, очень. Но и платили ему неплохо, мы не нуждались.

– Вы не знаете, что случилось между вашим мужем и Фицгилбертом накануне покушения? Я помню, вы говорили, что муж был чем-то сильно раздосадован, что тогда произошло?

– Ах, это!.. Было такое. Судья всё спрашивал – не было ли ссор у Тома с господином бароном. Была одна ссора. Где-то за неделю до того случая.

– И из-за чего же они поссорились?

– Да из-за каких-то чертежей. Нехорошо как-то вышло: я утром вышла в сад, нарвать цветов, тогда как раз только-только появились нарциссы, смотрю – барон едет в город. Так, как обычно. Только он вдруг подъехал к нашему дому, остановился и вышел из машины. Том был в доме, и господин барон в дом вошёл. Окна были раскрыты, но я, сэр, половины не слышала, о чём они говорили. Но барон был чем-то очень недоволен, даже голос повышал. «Где, – говорит, – чертежи, Том!?» Ну, потом вроде как ещё о чём-то поговорили, и барон уехал. Том весь день был очень, очень злой. Вообще-то, он никогда про барона худого слова не говорил. Ну, тут буркнул что-то, вроде как «старый осёл», вы уж простите меня, инспектор. Он вообще обидчивый был, горячий. Все беды от этого. И на одном месте не мог долго усидеть. Он перед самыми этими событиями говорил мне: «Скоро у нас будет много денег, и мы уедем отсюда». Ну, конечно, барон хорошо платил, но чтобы «много денег»…

Я и подумала, что Том что-то не то сделал с бумагами барона, его превосходительство его обвинил в краже, а Том задумал ему отомстить. Я-то надеялась, что на суде муж расскажет про эти бумаги, будь они неладны, всё как-нибудь разъяснится, а он – ни слова, и барон ничего не сказал про них. Ну, я подумала, что, в конце концов, это было не так важно… хотя… мне тогда казалось, что ссора была именно из-за чертежей. Я просила Тома рассказать об этом на суде, но он запретил мне об этом говорить. Сказал, что будет только хуже.

– И поэтому вы просили заступничества у баронессы Фицгилберт и уверяли её в том, что ваш муж – не вор?

– Да. Баронесса… она прекрасная женщина. Я знаю, она пыталась нам помочь, но его превосходительство был… такой принципиальный, такой взыскательный человек. А баронесса – чудная, чудная женщина.

– И давно ли у вашего супруга открылась болезнь желудка? – спросил Суон.

– Никогда не жаловался, – пожала плечами вдова. – Но тюремная еда кого хочешь доконает, – вот, что я думаю. Я, конечно, посылала ему кое-что поесть, что было можно. Том вообще-то был здоров. Жаловался только, что глаза сильно устают. Особенно, после того, как работал ночью в гараже, в кабинете. А на желудок – не жаловался.

– Простите, мадам, а вы не испытывали к барону Фицгилберту неприязни? Ведь, собственно из-за него…

– О, инспектор, разве я не понимаю, к чему вы клоните? Уж за что мне было ненавидеть барона? Всё же было ясно: это сделал Том… Хозяин, надо сказать, очень хорошо к нам отнёсся. Том ещё был жив, а господин барон сам сюда пришёл и принёс чек, очень щедрый чек. Сказал, что мы лишились кормильца, что он на нас зла не держит, ну, всё в этом духе. А потом – оплатил похороны Тома, и каждый месяц присылал деньги, и нашему старшему на учёбу. Как вы думаете, мадам Фицгилберт будет присылать деньги за колледж Джимми? Она очень добрая женщина. Вот, теперь, как и я, – вдова, – миссис Биссет сокрушённо покачала головой, перекусила нитку и стала расправлять шов.

– Значит, барон приходил сюда после ареста вашего мужа?

– Да, как я и сказала… Он очень просто держался. Поговорил со мной очень по-доброму. Ещё сказал, что давал Тому какие-то книги, спрашивал – нет ли их в доме. Я поискала везде, но я же знаю – дома Том никогда не работал. Но всё-таки посмотрела везде, и сказала барону, что наверняка книги в кабинете над гаражом, вот и всё.

Миссис Биссет отложила работу и потёрла веки сухими, костистыми кулаками.

– Вот и у меня глаза теперь болят, от шитья этого…

– Но ведь вам нет особой нужды работать, ведь Фицгилберт назначил вам что-то вроде пенсии?

– Надо же и о старости подумать, инспектор. Вот теперь его не стало, а что там решат его наследники – я не знаю. Нет, ничего не скажу, – вся семья у них очень благородная, но ведь раз так вышло… У меня только приходящая кухарка и няня для младших девочек, так что мне приходится чинить одежду самой.

Суон выразил надежду, что семья Фицгилбертов не оставит её своей щедростью и вышел во двор. Небольшой садик с несколькими грядками примыкал к низкой каменной ограде, за оградой шла дорога, по которой барон ездил из имения на службу.