Мог ли Михаил Бурдаев тогда предполагать, что через какое-то время сам он сознательно предложит свою жизнь для великого дела освоения космоса, но она никому не будет нужна?! Впрочем, об этом чуть позже. Сначала – история прихода в космонавты этого необычного человека.

Его путь в отряд космонавтов был довольно нестандартен и совершенно не связан с детской розовой мечтой о полете, что было бы не удивительно в то время. А связан оказался с его профессией.

После первых полетов людей на орбиту Земли в Советском Союзе довольно быстро научились делать специальные космические аппараты для военных целей. Стало совершенно ясно, что это направление в освоении космоса способно вывести страну на совершенно новые горизонты в области обороны. Появилась необходимость проведения на орбите соответствующих разнообразных экспериментов. Их заказывали и разрабатывали в различных военных НИИ, а выполнять во время полетов приходилось пилотам и летавшим время от времени туда инженерам космической техники. И вот кому-то из высоких начальников пришла в голову весьма светлая мысль: «Чем учить сложным военным экспериментам пилотов – людей случайных в этой области, – не лучше ли послать в космос тех, кто к этому ближе стоит? Послать военных ученых, подготовив их по программе космонавтов».

Так в 1966 году в войсках ПВО СССР был проведен отбор научных сотрудников в отряд космонавтов. Наш герой работал в это время в одном из НИИ ПВО страны, где ковали космический щит Родины. Занимался космической баллистикой и ни о каком полете за пределы планеты не помышлял. Получив приглашение на этот необычный конкурс, он не верил, что пройдет его, и отправился на первичный медицинский отбор только для того, чтобы проверить свое здоровье. Медицинская комиссия проводилась в два этапа. После первого Бурдаеву сказали, что он «временно негоден», вырезали зачем-то гланды и вернули в институт. Однако, через некоторое время в НИИ пришло письмо из военного госпиталя с недоумением – почему это Бурдаев не приезжает на второй этап медицинского отбора? Его вызвал начальник института и строго потребовал объяснений.

– Не хочу я быть космонавтом! – чуть ли не на колени упал подчиненный. – Зачем мне это? У меня прекрасная тема в институте, хорошие перспективы по работе: я уже старший научный, вот-вот получу отдел. Ну, куда мне в космонавты с ростом 183 и весом 93 кг, кто меня туда возьмет?

– Да ты что! – взорвался начальник. – На все войска ПВО нашли только трех таких пригодных по здоровью, а ты отказываешься…

В общем, задумался Бурдаев крепко. Раскинул все свои карты, возможности. Обнаружил на руках одни козыри: классное образование, опыт работы по космической тематике, научная степень и ученое звание в этой области. А еще, как выяснилось, и крепкое здоровье. То есть по всем параметрам именно ему лететь в космос. И он решил воспользоваться таким раскладом звезд и карт. Но с самого начала условился со своим руководством: полтора года подготовки, полет на орбиту и… назад в институт. Начальство согласилось.

Эх, знал бы блестящий военный специалист Михаил Николаевич Бурдаев на что идет?! С первых дней он и немногочисленные его коллеги увидели, что все в отряде космонавтов не так, как представлялось со стороны, как пишут в газетах. Началось с того, что пришедшие до них в отряд претенденты на полет заявили: мы пришли раньше, мы раньше и полетим – это негласный закон тут! Бурдаев взял на себя смелость возразить от имени новичков:

– Нет, должно быть иначе. Кто окажется лучше готов, лучше покажет себя на тренировках, тот и имеет право лететь в первую очередь. Я не собираюсь стоять в очереди за полетом, как за колбасой в магазине. Мы здесь все делаем работу государственной важности, поэтому давайте вместе трудиться, совершенствоваться и конкурировать по делу, а не заниматься хождением по начальству, анонимками и тому подобным…

Увы, аналогично мыслящих в отряде оказалось очень мало. Несколько лет спустя, уже достаточно насмотревшись на творящиеся кругом интриги и несправедливости, он откровенно сказал о своей позиции чуть ли не самому главному человеку, от которого зависело, кто полетит, а кто нет – помощнику главкома ВВС по подготовке космонавтов Николаю Каманину. Тот столь же честно ответил:

– Я тебя хорошо понял. Но таких, как ты предлагаешь, в отряде я найду от силы 2–3 человека. Куда остальных-то дену?

– Николай Петрович, жизнь суровая и серьезная штука, – возразил Бурдаев. – И если не тянешь, то уступи место. Найдутся более достойные.

– Нет, – решительно подвел черту Каманин, – так не будет…

Конечно, Бурдаев мог в любое время уйти из отряда, вернуться в институт и продолжить там научную работу. Но когда набираешь такой разгон, нацеливаешься на такое большое дело, как полет в космос, то очень трудно резко сворачивать в сторону, а тем более, идти назад. К тому же возвращаться, не выполнив космическую миссию, для которой его призвали, было сродни признанию поражения. И, вообще, он не видел причин уходить из отряда космонавтов. Ведь он не был болен, слаб или в чем-то хуже других. Правда, дважды его пытались списать по состоянию здоровья, но он отчаянно боролся и выходил победителем. Главное же, он еще верил, что истина восторжествует. Тем более что начиналась наша лунная программа, и в случае удачи он мог рассчитывать на место в этой интереснейшей космической экспедиции.

Но надо все-таки понять, с чем, с какими такими мыслями пришел в отряд космонавтов Михаил Бурдаев – быть может, тогда станет понятно, почему так не вписывался он в сложившуюся там систему взаимоотношений и почему так и не состоялся его полет?

Специалист по космической баллистике, Бурдаев много лет занимался тем, что пытался разработать практическую, летную небесную механику для пилотов кораблей. Чтобы подготовленный таким образом человек мог взять ее на вооружение, лететь в космос и работать там подобно пилоту или штурману самолета. А то ведь у нас просто нет в космических полетах штурманов. Летаем в космосе по принципу известного литературного героя Митрофанушки, которого мама наставляла примерно так: «Зачем тебе, сынок, географию учить – тебя извозчик довезет». Кстати, один из космонавтов после полета заявил: «Недостаток подготовки – нас в отряде не учили географии…».

А был еще случай, едва не закончившийся трагедией. Два наших известных космонавта, герои, получили во время полета на борт радиограмму на коррекцию орбиты, состоящую их двухимпульсного маневра. И в ней оказалась элементарная техническая ошибка, указывающая один из импульсов в противоположном от нужного направлении. Любой летчик на самолете обнаружил бы подобную грубую ошибку моментально, поскольку прекрасно понимает, что делает. И либо уточнил бы все у руководителя полетов, либо сам изменил команду. Космонавты же летают очень абстрактно – законы небесной механики пока еще от них далеки. Большинство из них, даже бывшие летчики, не ощущают космический полет, как ощущает его пилот истребителя. И эти космонавты спокойненько отработали коррекционный импульс двигателя… не в ту сторону. Хорошо, он был всего-то величиной 5 метров в секунду, и, быстро заметив ошибку, ЦУП ее тут же исправил. А если бы дали 50 метров в секунду?! Этих космонавтов пришлось бы искать на половине дороги к Марсу!

Он прекрасно понимал, что вся околоземная космонавтика с позиций даже масштабов глобуса – не более чем елозанье брюхом по Земле. Вот полет к Луне да еще с высадкой на ее поверхность – это настоящая космическая миссия, требующая иной баллистики, иной подготовки.

Вообще Луна в космической одиссее Бурдаева занимала особое место. Когда шли лунные полеты американцев и весь мир, кроме Китая и СССР, затаив дыхание, следил за ними по прямым трансляциям из США, наших космонавтов возили по ночам в Останкино. И там, в специальной комнате, они тоже приобщались к победам землян в космосе. Со смешанными чувствами зависти, восхищения и возмущения от того, что это довелось делать не им. А в начале 70-х годов в Звездный городок приезжал один из героев тех полетов – Ф. Борман. Каманин попросил навести о нем справки, чтобы понять, кому его встречать, и весь отряд космонавтов бегал по знакомым и библиотекам. Оказалось, что этот участник лунных экспедиций имеет еще и две ученые степени, семь сбитых советских истребителей в Корее да 700 часов космических полетов! И кому же выходить к нему навстречу, чтобы соответствовать по учености и космическому налету? Таких в нашем отряде не было. Отрядили космонавтов Берегового и Феоктистова – пилот и инженер, которые по сумме этих показателей хоть как-то уравнялись с американским гостем.

Бурдаев искренне удивлялся нелепостям, которые творятся в нашей пилотируемой космонавтике. Например, зачем мы тянем полеты до года и более – якобы, готовимся к межпланетным экспедициям, но там ведь человека ожидают совсем другие условия, там нужна другая подготовка.

Эти и другие недостатки нашей космонавтики прекрасно видел Михаил Бурдаев, честно пытался их исправить собственным участием и, конечно же, иногда откровенно говорил о них. Той же насущной необходимости участия штурманов в космическом полете, соответствующему обучению будущих космонавтов он даже посвятил подробное выступление на одном из собраний в отряде. Но ровным счетом ничего не изменилось. Разве только его собственный полет отодвинулся чуть дальше, чем даже в то время, когда он только пришел в Звездный городок. Ему еще раз дали понять в отряде, что он может расти до любых профессиональных высот, до самого высокого уровня готовности, а будет все дальше и дальше от своей цели, поскольку такие самостоятельные и инициативные сейчас не нужны.

Впрочем, в какой-то момент Бурдаев оказался очень близок к полету. Связано это было с… чужой диссертацией. Многие наши космонавты-герои после завершения пилотской карьеры обзаводятся степенями. Не всегда, однако, диссертации их становятся плодом исключительно собственной работы. Бывает, герой-соискатель не знает не только темы своей работы, но и тех, кто ее писал. Бурдаев принципиально отказывался помогать обращавшимся к нему искателям легких путей к ученым степеням. Не исключено, что сия принципиальность сыграла свою роль в отлучении его от космического полета. Но один раз его обманули. Пришел хороший приятель, работавший в одном из отделов Звездного городка, и попросил написать для него часть отчета по научно-исследовательской работе. По-дружески попросил, и Михаил Николаевич не смог отказать. А потом нашел свой материал в диссертации очень известного космонавта-героя. Через две недели после сдачи работы он был включен в экипажную подготовку – это всего один шаг до полета. Но, увы, опять чем-то не вышел перед начальством.

Шел уже десятый год его пребывания в отряде космонавтов. Хлебнув всяких гадостей и подлостей, Бурдаев держался с большим трудом. Жена порой не понимала, что вокруг происходит, что творится с ним. Сам-то он уже ясно осознавал, что в этом бедламе, куда его занесла судьба, в этой не борьбе даже, а в свалке без правил ему к своей цели не пробиться. Тем более, если он явно вылезает из общей мерки и не умещается в прокрустово ложе понятия «советский космонавт».

А ведь он очень многим пожертвовал ради гипотетического полета в космос. Не считая того, что ушел из НИИ в самый перспективный для себя момент, еще отказался – уже во время нахождения в отряде космонавтов – от предложения пойти в школу летчиков-испытателей. Когда Герман Титов уходил из отряда в Академию Генерального штаба, то звал с собой и Михаила Бурдаева. Тот снова отверг заманчивое предложение, хотя попадание туда – прямой путь к генеральским звездам.

– Я хочу лететь в космос, – упрямо ответил Бурдаев на предложение Титова.

– Думаешь, полетишь? – удивленно спросил тот.

– Надеюсь.

– Ну, надейся, надейся…

Понять состояние человека, оказавшегося в его положении, очень трудно, почти невозможно, не зная, что представлял собой отряд космонавтов того времени. Нет, не только блестящая «кузница советских космонавтов», как его подавали в печати и по телевизору, а еще и сообщество очень разных людей, собранных сюда для конкретной высокой цели – покорения космоса. Покорения, которое очень часто шло не ради постижения истины, новых достижений в науке или технике, а по идеологическим мотивам. А в них, как известно, не только справедливость, но и сама человеческая жизнь нередко отходят на второй план.

Когда в феврале 1992 года, сдав госэкзамены и получив квалификацию космонавта-исследователя, покидал я Звездный городок с полным пониманием того, что журналистская космическая одиссея завершена и мне от Земли не оторваться, признаюсь, было очень тягостно. Думал, хуже не бывает. Но испытываемые мною гнетущие чувства меркли рядом с теми истинными человеческими трагедиями, которые поджидают здесь человека, решившего посвятить этой высокой мечте жизнь, но по не зависящим от него причинам так и не полетевшего в космос.

Многие из них – мужественные люди и уникальные специалисты – были готовы на любые тяготы и жертвы ради этого полета, ибо он, как мало что другое, способен раскрыть все профессиональные и человеческие качества пришедшего в космонавтику человека. Но они оказывались совершенно беспомощными перед главной пыткой нашей космонавтики – ожиданием заветного полета годами и даже десятилетими. Ожиданием без твердых гарантий его осуществления, видя, как летят в космос другие, обладающие чаще всего качествами, отличными от профессиональных. Когда в первую голову играют роль идеологические, социальные заказы или умение претендента найти общий язык с начальством и быть послушным.

Так уж сложилось в нашей пилотируемой космонавтике, что все, имеющие к ней отношение люди, резко делились и делятся до сих пор на два класса. Летавшие – не летавшие, герои – не герои. Независимо от лет, проведенных в отряде космонавтов, человеческих и профессиональных качеств, первым всегда было: звезда Героя на грудь, масса льгот, мелькание на телевизионных экранах и страницах газет, зарубежные поездки, гарантированные продвижения по службе и в прочих сферах (в том числе и политических). Вторым – безызвестность, раненое самолюбие, существование в профессии «космонавт», но в то же время, фактически, вроде и не космонавт.

От внешнего разделения никуда не денешься – раз есть вершина пирамиды, которая видна издалека, то есть и масса невидимой, но поддерживающей ее породы, без которой самой вершины никогда не было бы. И в космическую эту пирамиду входят не только готовившиеся, но так и не слетавшие в космос пилоты, инженеры, врачи или журналисты. А еще и разработчики, строители космической техники, инструкторы и испытатели, сотрудники ЦУПа… В общем, сотни и тысячи людей, без которых невозможен полет одного человека. Потому и стоит он так дорого, и ценится так высоко. И основная часть этих людей прекрасно все понимает, но глупое это разделение, производимое золотым пятиконечным значком на груди, все же остается. Остаются, к сожалению, и серьезные социальные и моральные разделения слетавших и неслетавших космонавтов на героев и не героев.

Слов нет, есть космические подвиги, которые без оговорок достойны высочайшей награды родины. Несомненно, полет первого в мире человека. Наверняка первый выход за пределы корабля. Возможно, реанимация «умершей» орбитальной станции. Конечно, героическая гибель при исполнении своего профессионального долга в космосе… У нас же повелось развешивать высочайшие награды, звезды десятками, пачками – всем, кто удостоился самой по себе великой чести стать представителем человечества за пределами планеты. И нашим, и чужим (из ушедшего уже в прошлое соцлагеря), а в иных случаях и по нескольку звезд на одну грудь. Как-то незаметно мы проскочили тот рубеж, когда работа в космосе уже десятков людей перестала быть постоянным героизмом, а перешла в разряд пусть еще не массовой, но нормальной профессиональной деятельности. И надо было признать, что далеко не всякий полет тянет на высшую награду – для различных подвигов и просто успешных действий на орбите есть различные же и знаки отличия: например, ордена «За личное мужество», «За заслуги перед Отечеством», «Дружбы народов» или всевозможные медали. Скоро, глядишь, полстраны побывает в космосе – звезд-то золотых на всех точно не хватит!

Впрочем, я опять далеко ушел от своего героя, который, к слову сказать, мечтал вовсе не о генеральских или геройских звездах и не за ними пришел в космонавты. Михаил Бурдаев мечтал о тех самых настоящих звездах, которые когда-то натолкнули великого философа Эммануила Канта на одну из потрясающих земных мудростей и которые заставляют любого человека восхищенно смотреть в ночное небо. Которые неотвратимо манят к себе. И вот ради этих звезд Бурдаев был действительно готов на все.

А надеяться же практически было уже не на что. Себя он переделать не мог. К тому же перспективная поначалу наша лунная программа, участником которой он значился, потихоньку умерла после нескольких взрывов лунных ракет-носителей и шумных успехов американцев. Стало определенно ясно, что наших технических возможностей хватает только для полета до Луны и в лучшем случае для прилунения. И не более! Потому на первый план выходила программа освоения Луны беспилотными аппаратами – луноходами…

Новая идея созрела в душе и голове Бурдаева как-то совершенно естественно и закономерно. Созрела, когда он отчетливо понял, что ситуация с полетом для него совершенно безысходна, а время его, и без того крайне ограниченное, уходит безвозвратно. И вот на одной из «волынок» – регулярном, по понедельникам совещании членов отряда космонавтов, где председательствовал тогда тот самый Борис Волынов, свидетелем драматического спуска которого наш герой когда-то стал, – в очередной раз живо обсуждалась проблема далеких полетов к Луне или Марсу. Окрашенная нашей технической невозможностью посетить иное небесное тело и вернуться назад. Михаил Бурдаев встал и спокойно сказал:

– Я готов лететь без возвращения на Землю. И говорю это совершенно осознанно, без рисовки или желания выделиться. Чем потом на пенсии гнить, лечить накопленные на этой работе болячки, лучше я серьезно сделаю свое дело в космосе и с чувством исполненного долга уйду из жизни…

Он был морально готов к любым крайним последствиям такого странного заявления. К тому, например, что его просто поднимут на смех. Или что вдруг воспримут серьезно и действительно отправят в дальний космический полет – к Луне или даже к Марсу. Ведь он, Михаил Бурдаев, и впрямь редкий в космонавтике специалист по баллистике. К тому же, за долгие годы интенсивного обучения, тренировок и работы в Звездном городке находился в прекрасной профессиональной и физической форме.

Надо сказать, что, осознанно готовый на «полет в один конец», он вовсе не собирался сдаваться на милость сложившимся обстоятельствам и черной бездне без боя. Опытный космический баллист, он прекрасно знал о так называемых «пертурбационных маневрах» космических аппаратов, когда взаимное положение планет может оказаться таким, что проходящий мимо них корабль дополнительно доразгоняется их гравитационными силами не хуже самого мощного двигателя – наподобие камня в праще. Все ведущие специалисты страны в этой области были его хорошими друзьями. Еще раньше, когда у Бурдаева появлялся шанс только приблизиться к космическому старту, друзья-баллистики совершенно серьезно заявляли: «Ты только взлети! А мы тебе так орбиту „вылижем“ – как для себя!» Хоть и выполняют эти специалисты свою работу на «все сто» перед каждым полетом, но известно же, когда для своего товарища делают – это же не сухая формальность, тут могут и на «все сто пятьдесят» сработать! И когда они вместе начинали думать о подобном далеком полете, то появлялись слабые надежды сыграть на этих гравитационных силах и вернуть корабль на Землю. Однако, Бурдаев ясно отдавал себе отчет, что все это хоть и красивые, желанные, но все же фантазии. И если вдруг неожиданная его идея будет принята, то лететь ему придется с билетом в один конец. И он был действительно готов к этому, был совершенно искренен в своем безумном, со стороны, порыве.

«Ведь я же потомственный военный, – снова и снова прокручивал он в уме мотивы своего решения. Солдат, профессионал, заранее согласившийся отдать, если потребуется, жизнь за то дело, которому решил служить и для которого смерть – не фантом какой-то, а реально возможный исход работы. Почти все религии мира призывают не бояться смерти, быть к ней готовым. И, наконец, есть еще профессиональная сторона – интересная задача, работа, которую можно сделать за этот полет. Не просто лететь, чтобы слетать и, прославившись, погибнуть – это полная глупость! – а исполнить перед смертью как можно более серьезное дело. Дело, которое много даст космонавтике, людям!»

Реакция на искреннее, выстраданное и серьезное заявление Михаила Бурдаева превзошла все его ожидания. В отряде пошли разговоры, что он занимается саморекламой, демагогией. Говорит так, точно зная, что его никто в ракету для такого полета не посадит. Пытается на чем-то неожиданном сыграть, получая таким образом дополнительную выгоду к пробиванию к космическому креслу и отодвигая с пути конкурентов.

Ей-Богу, никогда не поверил бы я в то, что в прославленном отряде советских космонавтов возможно такое – гнусные интриги, сплетни, идейное обворовывание товарищей, переворачивание с ног на голову истины ради космического полета – если бы на личном примере не столкнулся с подобным во время подготовки к полету нашей группы журналистов. У нас завершилось одно из весьма серьезных испытаний – двухсуточное зимнее выживание в тундре под Воркутой, которое я проходил в паре, «в экипаже» с украинским журналистом Юрой Крикуном. И вдруг одна из наших коллег начала всерьез рассказывать остальным, будто у нас с ним во время испытания настолько испортились отношения, что дело дошло до… драки. Ничего подобного и близко не было, а вот, поди ж ты, родилось почему-то в воспаленном мозгу конкурента и пошло гулять по отряду.

Так следует учесть, что это случилось уже в пору демократических преобразований в стране, когда наши люди стали себя ощущать куда свободнее, да еще происходило это в весьма либеральной журналистской среде. Можно только вообразить, что творилось в Звездном городке, в отряде космонавтов в худшие годы застоя – расцвета Советской власти! Когда в такой до предела закрытой структуре решался вопрос, кому стать Героем СССР, а кому прозябать в безызвестности.

Тогда, во время нашей космической подготовки, я просто рассмеялся на гнусную и глупую неправду. И позволил себе подыграть клевете, поддакнув, мол, «даже выколол в этой драке Крикуну один глаз – сами посмотрите!»… А что оставалось делать Михаилу Бурдаеву, который, как и многие другие в отряде, лучшие годы жизни положил на подготовку к своему космическому полету, стольким уже пожертвовал ради него?! И который не ради славы, благ или геройской звезды, а только ради служения своему делу готов был отдать и жизнь?! А к нему отнеслись как к карьеристу!

Чуть позже произошел случай, лишний раз объективно подтвердивший искренность намерений Бурдаева. В космосе затевался очередной сложный эксперимент, в котором необходимо было получить глубокие данные о физиологических изменениях в организме человека. В отряд космонавтов пришли медики и предложили: «Нужен кандидат на космический полет, но до него и сразу после возвращения на Землю мы будем вырезать из грудины космонавта по кубику костной ткани. Кто согласен?» Поднялся только один человек – Михаил Бурдаев. Но то было уже несколько иное, чем намерение лететь к Марсу или Луне, не возвращаясь назад. То была готовность к жертве ради полета, которого он ждал более десяти лет, но так и не совершил. Ситуация, когда ты многократно прошел подготовку к нему, абсолютно готов по всем показателям, но сидишь без дела. Тут он осознанно готов был жертвовать кусками собственного тела, чем угодно, лишь бы довести дело до конца – реализовать заложенное в себе за многие годы стремления к одной высочайшей цели. Вот так: вырезайте из меня куски откуда угодно, хоть вообще на части порежьте, но только дайте, наконец, слетать!

Похожее может испытать человек, готовящийся к первому прыжку с парашютом. Этому одновременно и опасному и очень желанному событию. Когда уже в небе стоит он перед открытой дверью самолета, настраивается, затаив дыхание, а инструктор вдруг отодвигает его в сторону и говорит: «Прыгать сегодня не будешь…». Увы, и этот эксперимент – этот его полет в космос по какой-то причине не состоялся.

…С доктором технических наук, профессором и академиком Российской Академии космонавтики Михаилом Николаевичем Бурдаевым мне довелось встретиться, когда он уже перешел из отряда в отдел, готовящий космонавтов к проведению в космосе научных исследований и экспериментов. Любимой своей баллистикой он тоже продолжал заниматься, но уже вне службы. Мы много говорили о нашей космонавтике, о ее ошибках и достижениях, прошлом, настоящем и будущем. Об экстремальных ситуациях в космосе и на Земле. Тут он вдруг вспомнил об одной из них, в которую попал однажды в небе.

Во время затяжного прыжка с парашютом вошел в сильнейшее вращение, отчаянно боролся с ним и не спешил раскрывать парашют, поскольку в такой динамике стропы его могут переплестись, и купол не раскрыться. Это за него сделал автомат, но уже на высоте 500 метров. И парашютные стропы скрутились-таки, как он и опасался. Оставалось несколько секунд, чтобы что-то сделать. За это время Бурдаев успел очень многое пережить, передумать, но страха не было. Билась в голове только отчаянная мысль: «Как же это я, такой развитый, умный, способный – и вот сейчас расшибусь в лепешку?! Думай, думай!!! Ищи выход». И он его нашел. Успел всунуть руки в переплетенные стропы, растянуть их и ускорить обратное раскручивание купола. Между ударом о воздух купола и ударом ног о землю прошла всего секунда. Начни он распутывать чуть позже, было бы наоборот.

Я не мог не задать ему вопроса, который мучил меня с тех пор, как я узнал о его необычной космической одиссее. А если бы сейчас предложили такой полет в один конец – полетел бы?

– Непременно! – не задумываясь ответил он. – И с еще большим желанием и основанием, чем раньше. Мне теперь вообще терять нечего – седьмой десяток идет. Но возвращаясь к тем годам и тому моему заявлению лететь к Марсу или Луне без возврата, я хочу повторить: то была не поза, не обреченность, эпатаж или безумие. Эта была норма военного человека и профессионала, желающего реализовать себя в самой высокой задаче.

Как-то уже после ухода из отряда космонавтов Бурдаев направлялся вечером с космонавтом Г. Береговым к нему в гараж, и тот вдруг сказал:

– Ну что ты, Миша, себя ешь из-за того, что не полетел?

Сильно удивленный такой постановкой вопроса, тот оглядел себя с ног до головы и возразил:

– Почему «ешь»? Вроде немного съел-то…

И после неловко повисшей в воздухе паузы, не вдаваясь в подтекст разговора, серьезно продолжил:

– Посмотри, сколько я уже сделал, чего достиг после того, как меня списали с должности космонавта! Стал доктором наук, профессором, действительным членом Академии космонавтики – в ней ведь нет не летавших космонавтов, а я попал в первый же набор. Это за четыре-то года! А если бы эту энергию, эту силу удалось обратить на пользу нашему космосу для созидательной работы там?!

Береговой тогда замолчал. Сказать на это было нечего.

– Самая страшная, невыносимая ситуация, с которой мне пришлось столкнуться, – воскликнул вдруг Бурдаев в разговоре со мной, – это все пребывание в нашем отряде космонавтов. Нет, не бесконечное ожидание желанного полета и даже не сводящая с ума неопределенность в твоем положении. А то, что летят в космос люди, хуже тебя подготовленные, менее знающие и умеющие! Это оскорбительно и унизительно, когда ты отлично знаешь, чего стоишь, (а я знаю это дело, я – специалист, ученый, организатор, творец!), но сидишь, сидишь, сидишь…