Бычий двор закружился вокруг меня и померк… Возле моих губ оказалась чаша с вином, и старческий голос пробубнил:

– Выпей, поможет.

Распрямившись во весь рост, я стоял, цепляясь за край стола. Язык мой еще ощущал медовую сладость вина; меня окружали лица, открытые рты и глаза. Я отбросил чашу, она разбилась на плитах. Меня обхватили, словно бы я сам не мог устоять: мне казалось, что я превратился в пламя. Череп будто разошелся, выпуская мечущиеся языки синего огня. Мне не хватало воздуха, я набрал полную грудь и выдохнул. Волчий вой заполнил Бычий двор, и это был мой собственный голос.

На меня навалились, меня окружили – лица… руки… Я уже было поднял кулак для удара, когда передо мной появилось лицо Хрисы с ссадиной на щеке, она обняла меня за плечи, и в глазах моих просветлело. Уронив руку, я услыхал отзвуки собственного дыхания и какой-то уцелевшей ниточкой сознания подумал: «А она еще выросла, уже догнала меня».

Тут я услышал ее голос:

– Тесей! Скажи что-нибудь! Что с тобой? Ты знаешь всех нас, Тесей, мы – «журавли». Мы не причиним тебе зла. Все мы – твои люди.

Я яростно сопротивлялся безумию, мне казалось, что эта борьба буквально разорвет меня на части. Однако приходилось держаться, ведь никто, кроме меня, не мог спасти их. И я справился, хотя меня всего трясло. По сравнению с этой борьбой прежние схватки с быком представлялись детскими забавами, но я одолел безумие и понял, что могу говорить. Но сначала я схватил Хрису за руки и стиснул их: ее руки словно помогли мне вновь обрести себя.

– Хриса, – шепнул я, – позови «журавлей».

Послышались голоса:

– Погляди, все мы здесь.

Не выпуская ее ладоней, я смотрел Хрисе в глаза.

– Бегите! – с трудом выдавил я.

Все возопили:

– От чего?

– Тихо! – прикрикнула Хриса. – Устами его говорит бог.

Они смолкли, и я попробовал снова:

– Это предупреждение. Нас ждет великое и ужасное испытание, нависшее над нами тенью огромной горы. Прежде я чувствовал лишь его приближение – так далеко протянулась эта тень. Сюда в черном гневе идет сокрушитель городов Посейдон – мы еще не видели такого. Он придет – не вот-вот, но скоро. Бог приближается. Я ощущаю его шаги по земле.

Послышались невнятные голоса, испуганное бормотание, но жесткие, крепкие руки танцовщицы вливали в меня свою живительную силу. Хриса спокойно сказала:

– Да, Тесей. Что нам делать?

Я казался себе лишь пылающей оболочкой, но ее вопрос породил во мне мысль. Я ответил:

– Дом этот падет. Нам нужно пробиться наружу, иначе придется умереть. – Я моргнул, качнул головой, чтобы как-то стряхнуть эту тяжесть. – Где Фалестра?

Послышался низкий девичий голос:

– Здесь я.

Я сказал:

– Оружие… Берите оружие.

– Видишь, девушек уже ведут спать. Многие уже под замком. Мы – последние, – отозвалась она. И недовольным тоном продолжила: – Двери запираются снаружи. Мы не сможем вернуться.

Голова моя кружилась, но меня поддержали чьи-то руки – Аминтор, всегда готовый помочь, как на арене.

Я проговорил:

– А где наши мужеложцы? – Мне было не до намеков.

Гиппон и Ир отозвались немедленно:

– Мы здесь, Тесей, и знаем, что делать.

Конечно, они понимали, что, владея собой, я не стал бы их оскорблять. Я сказал:

– Дайте девушкам время вооружиться. Кто может что-нибудь сунуть страже? Фалестра, пусть все будут наготове и ждут возле дверей, когда они приоткроются. А потом бросайтесь вперед, не тратьте времени понапрасну; если вас попытаются остановить, убивайте на месте. А потом будем вместе пробиваться наружу. Торопитесь, торопитесь! Бог все ближе и ближе.

Я умолк, задохнувшись. Бороться с безумием – это не то что принимать на копье зверя. В общем гвалте я слышал, как Фалестра обещала выпороть девиц, если они не перестанут, словно распутницы, липнуть к юношам.

Они убежали, перекликаясь высокими голосами: все переспрашивали друг друга, что я сказал. Многие слышали только мой крик. Хриса исчезла, и шум терзал мои уши. Предупреждение, подобно прибою, вздымалось, рушилось и с гулом разбивалось в моей голове, удары сменялись роковым безмолвием, в котором угадывалась поступь бога. Ужас и трепет, подобающие человеку перед лицом бессмертных, гнали меня прочь, как мотылька, спасающего собственную жизнь. Я выстоял перед безумием, но, испепеленный им, не мог более сдержаться. Предупреждение рвалось наружу. Сбросив с себя руки Аминтора, я вскочил на стол посреди битых чаш и прокричал: