Ни Цзань привык работать молча. Он вёл жизнь отшельника и приехал в Цзицин, [7] уступив настоятельной просьбе давнего своего знакомого, инспектора фарфоровых мастерских господина Ян Ци. Он хотел пробыть в доме Ян Ци не больше трёх дней, но задержался из-за его сына. В двенадцатилетнем отроке, лишь недавно расставшемся с детской причёской, угадывался будущий художник. Мальчик умел слушать и хотел научиться видеть. Стоило на день или два прервать свои странствия, тем более что из одного города Ни Цзань отправлялся в другой. Его ждал начальник уезда. Он обещал побыть у него долго, до второй луны будущего года.

Городской сутолоке Ни Цзань предпочитал сельскую тишину. В одиночестве он бродил по берегам рек и озёр, поднимался на холмы.

Возвращаясь домой, он писал пейзажи, или, как принято говорить, «горы и воды». Однажды он увидел затерянный среди волн островок. Вид тонких деревьев, проросших среди камней, тронул душу глубокой печалью, как песня-жалоба родной стороны. Он много раз возвращался к этому образу.

Ветви деревьев в его картинах могли одеться листвой и выпустить звёзды жёлтых соцветий, могли оголиться и дрожать от осенних ветров. Но неизменно пустынным оставался маленький остров. Одинокими высились оторванные от берега деревца.

– Людей нет, но мне кажется, что я сам очутился внутри картины, плыву в лодке по озеру, взобрался на гору, встал рядом с деревьями. Как будто я сразу во всех местах, – проговорил быстрым шёпотом Цибао и тут же добавил испуганно: – Простите, достопочтенный учитель, что осмелился обеспокоить вас, глупыми словами. Сам не знаю, как сорвалось с языка.

– Ты напрасно просишь прощения, – отозвался Ни Цзань. – Картина удалась, если зритель вошёл в её мир и начинает творить вместе с художником. В пустотности белого ты увидел ширь озера, незаполненный верхний край домыслил как небо. В своём воображении ты рисовал вместе со мной, и картину я подарю тебе.

– Что вы, достопочтенный учитель! Ваша слава облетела все южные земли. За ваши картины расплачиваются золотом и серебром. Неужели я посмею принять подобный подарок?

– Об одном сожалею, что отъезд я назначил через два дня и не успею оформить лист должным образом. Ты сам позаботишься о том, чтобы проклеили лист плотной бумагой и сделали кайму из шёлка. Ткань мы выберем вместе. Тогда картина приобретёт законченный вид. Ты будешь смотреть на горы и воды, и созерцание научит тебя человеколюбию, справедливости и светлой радости существования.

Не нашлось таких слов, чтобы выразить благодарность. Цибао поднял к лицу сложенные свечкой ладони и четырежды поклонился.

Картину, написанную на вертикальном полотнище, можно охватить одним взглядом – другое дело, что любая картина требует длительного с ней общения. Но если художник хочет раскрыть события постепенно, как действие в книге, тогда фигуры людей и животных, постройки, горы, озера, леса – все образы и всех действующих лиц он выстраивает вдоль длинной горизонтальной ленты, склеенной из шёлка или бумаги. Разглядывают горизонтальный свиток, как читают книгу, – справа налево. Только в книге переворачивают страницы, свиток – раскручивают по частям. Когда горизонтальный свиток обрамляют узорной тканью, то одну из коротких сторон подклеивают к цилиндрической ручке.

Вертикальные свитки вывешивают на стену, хотя редко надолго. Полюбовались картиной – и пора снимать, иначе вызванное картиной душевное волнение притупится от привыкания. Горизонтальные свитки на стену не попадают никогда. Уложенные в свёрнутом виде в ларцы, они дожидаются своего часа. Наступят дни праздника, возвратится в дом родич или приедет далёкий друг – вот тогда откроются крышки ларцов.

– Встретиться с другом после долгой разлуки и вместе припасть к живому источнику правдивого и поэтичного мира – какая радость способна сравниться с этой?

Инспектор фарфоровых мастерских господин Ян Ци бережно вынул из короба свиток, обвитый вокруг нефритовой ручки, и с поклоном передал своему гостю, прославленному живописцу Ни Цзаню.

– Лучшая картина моего скромного собрания, – добавил Ян Ци с гордостью.

Ни Цзань положил картину на стол, привычным движением сжал в левой ладони ручку и, придерживая правой ладонью свободный конец, откатил свиток влево, открыв для взора первую начальную часть.

– Присутствие друга, чей яркий талант сияет над всеми, подобно солнцу и луне, озарил убогую жизнь служаки-чиновника, – произнёс Ян Ци и с удовольствием оглядел разложенные на столах старинные инструменты и книги в футлярах с костяными и нефритовыми застёжками. На подставке из сандалового дерева высился позеленевший от времени древний бронзовый светильник. За ним на стене висел вытянутый в длину свиток с изображением озёрных цапель, иссиня-зелёных хохольчатых уток, красногрудых пёстроголовых попугаев. Такие картины принято называть «пух и перо». В вазах из старинного фарфора стояли букеты цветов, ветки сосны и сливы. Из курильниц струились волны душистого дыма, смешиваясь с запахом мальв и гортензий, проникавшим через приоткрытую из-за жары дверь. Постройка выходила в сад с грушевыми деревьями, цветником и банановой рощицей, высаженной возле искусственной горки из диких камней. Ничто в утончённом убранстве дома не давало повод поверить в убожество жизни хозяина. Но гость ни словом не возразил в ответ. Скорее всего он не услышал сказанного.

…Громоздились горы, стремительно мчалась вода. Рыбаки вывели лодки на середину реки.

Высоко на круче примостилось жилище, размером с ласточкино гнездо.

«Художник чувствует тонко и обострённо. Он погрузился в созерцание картины, едва развернул свиток», – сказал сам себе Ян Ци и хлопнул в ладони. Слуги внесли чайный столик с подносом холодных закусок и двумя чашками душистого чая.

…Одинокий путник шёл по дороге. Куда лежит его путь – к водопадам и горным высям, чтобы радоваться свободе?