– Скорее, чего копаешься, – нетерпеливо шептал Цибао, пока Гаоэр возился с ключом.

– Успеете, никуда от вас город не денется.

Наконец калитка открылась, они выбежали в узкий проход и побежали задворками. Со стороны могло показаться, что двое мальчиков-слуг в одинаковых синих рубахах торопятся с поручением.

– Далеко ли бежим? – спросил на ходу Гаоэр.

– На рынок, – также на ходу коротко ответил Цибао.

– Дело у нас там какое, что ли?

– Самое главное дело.

Позади остались тихие улицы, горбатый узорчатый мост, оживлённая проезжая часть, идущая от городских ворот. Уже выгибался навстречу многолюдный и шумный мост «торгуем сластями», за ним начинался рынок. Внезапно толпа на мосту расступилась, словно её разделил надвое хлынувший с гор ручей. В освободившемся проходе появились четыре стражника. Между ними со связанными руками и с деревянной колодкой-кангой на шее шёл юный актёр. Вчера он вихрем носился по сцене, сегодня неуверенно переставлял ноги. Из-за канги, охватившей шею огромным, шире плеч воротником, он не видел, куда ступал. А на канге возле щеки своего хозяина сидел горностай – небольшой чёрно-бурый зверёк с белым животиком и чёрной кисточкой на хвосте. Бусинки глаз перекатывались из стороны в сторону.

Зверёк на канге смеха ни у кого не вызвал.

– Расселся, словно в коляске. Не ведает, несмышлёный, в какую беду угодил хозяин.

– Невинных хватают. За песню в тюрьму волокут.

– Что за песня, просветите, пожалуйста?

– Про мышь-обжору. Вчера на рынке пел.

– Донёс какой-нибудь негодяй. Забьют теперь палками.

Говорили все шёпотом, стояли понуро, стараясь не глядеть друг на друга. Цибао прижался к какой-то лавчонке. Он готов был вдавиться в стену, превратиться в собственную течь, лишь бы арестованный его не узнал и не окликнул. Когда мрачная процессия скрылась за поворотом и мост «Торгуем сластями» вернулся к своей суматошной жизни, Цибао с ужасом понял, что испугался он за себя, хотя наступил момент испугаться за брата.

– Я предатель и трус, – прошептал он одеревеневшими губами. Слёзы брызнули из глаз, и он побежал домой, не разбирая дороги.

Гаоэр чуть не силой заставил своего господина свернуть на боковые улицы. Когда вернулись домой, с трудом уговорил переодеться, вымыть лицо и привести в порядок причёску. Цибао рвался к сестре. Отца и мать он любил почтительной сыновней любовью. Сестру считал своим другом. Как он останется без неё, когда сестру просватают и она переедет в дом мужа?

– Я предатель и трус, – с такими словами Цибао вбежал в покои сестры.

Янь Либэнь. Император. Живопись на шёлке. VII век.

В узком золотисто-коричневом платье, под цвет яшмовых шпилек в причёске, сестра сидела на низкой скамейке возле окна с вышиванием в руках. Девочки-служанки разматывали разноцветный шёлк и вдевали нити в иголки. При виде младшего господина, ворвавшегося словно безумный, девочки бросили пряжу и убежали. Сестра усадила Цибао рядом с собой.

– Расскажи, что случилось? На тебе лица нет.

– Помнишь, пять лет назад, когда меня привезли из леса, я всё время просил отыскать бамбуковую дощечку? Все решили, что я брежу, и только ты мне поверила.

– Конечно помню. Рваную кофту, по счастью, не выкинули, думали, что понадобится на суде, как улика, и щепку я обнаружила за подкладкой рукава. Ты весь затрясся от радости, будто к тебе вернулась потерянная драгоценность или чудодейственный талисман.

– Ни то ни другое. Это – знак братства, прочного, как бамбук, и неуязвимого, как ветер. Я сам написал иероглиф «фэн», когда старший брат произнёс слова клятвы. Так вот, сегодня я встретил среднего брата и сделал вид, что незнаком с ним. Теперь мне осталось броситься от стыда в колодец или вонзить в горло нож.

– От мёртвого мало прока. Исправить ошибку способен только живой. Но я до сих пор не пойму, что же случилось?

Цибао принялся рассказывать, как он увидел на сцене танцовщика, когда тот изображал крестьянина.

– У него пальцы тонкие, как побеги бамбука. Мне показалось, что я уже видел такие. Он запел – и голос звучал знакомо. Потом господин Ни Цзань сказал, что облик актёра меняется, как тень от бамбука, когда его треплет ветер. Ветер – знак нашего братства, и я стал думать о той, другой, жизни в доме у старика-торговца. Если бы не старшие братья, я бы там умер.

– Перестань терзать себя мучительными воспоминаниями. Ты сделал, что мог. Отец по твоей просьбе пытался отыскать мальчиков. Но это оказалось так же невозможно, как отыскать в океане капли дождя.

Цибао поднял расширенные от горя глаза:

– Среднего брата арестовали, а я испугался и спрятался.

Он рассказал всё по порядку, нисколько не пощадив себя. Когда он закончил, наступило тягостное молчание.

– Даже ты, сестрица, презираешь меня – а что бы сказали братья? – По щекам Цибао покатились слёзы.

– Как ты мог подумать, что я тебя презираю? – поспешила проговорить сестра. – В древних книгах написано: «Храбрость не даётся от рождения, храбрость взращивают в себе, как рисовый росток». Я молчала, потому что думала, чем отвратить беду. И вот послушай, какой созрел у меня план.

Цибао промокнул слёзы концом рукава и с надеждой посмотрел на сестру.

– Хорошо, что ты не окликнул названого брата. Если б ты выдал себя, тебя привлекли бы к допросу, возможно, заточили в тюрьму. Сейчас ты на свободе и можешь действовать.