Димка захотел познакомиться с автором текста. Гасилов пообещал. А Лека Бархатов на своей просьбе больше не настаивал. Не все ли равно, что поднести Жанне: стихи или новую песню. Гораздо важнее, что предлог теперь уже есть. Только оставалось получить обмундирование.

Жанна тоже готовилась к встрече. Местная комсомольская пресса предоставляла для этого немало возможностей.

– У вас учится такой – Тырва? – однажды спросила у Антона сестра.

– Мы в одном взводе, – сказал Донченко как можно небрежнее и не удержался, чтобы не съязвить: – Помнишь, он тебе еще сказал: «Какой из тебя моряк?»

– Который семафор свободно читает? – отчего-то обрадовалась Жанна. – Посмотри, про него в газете напечатано.

Заметка называлась «По сигналу воздушной тревоги».

«…В особенности хорошо работали юные бойцы. Командиру пожарного звена комсомольцу Роме Тырве шестнадцать лет… В прошлом году, после окончания курсов, он был назначен командиром… У Ромы несколько оборонных значков…»

Антон засомневался. Он никогда не видел значков у Раймонда. Даже когда назначали командиров отделений.

– Спроси! – потребовала сестра. – И заодно можешь передать от меня привет!

Непонятно, зачем это ей понадобилось, но Антона тоже заинтересовала заметка. Все сходится: и возраст, и редкая фамилия…

– Ты живешь не на улице Писарева? – осторожно спросил он Раймонда на перемене.

– Ну и что? – пожал плечами Тырва.

Тогда Донченко вытащил «Смену» и прочитал:

– «В 21 час 45 минут во дворе огромного дома прозвучал сигнал воздушной тревоги…»

Дальше Антон запнулся, как репродуктор, на полуслове, потому что собеседник не выразил ни удивления, ни восторга. Наоборот, Раймонд взял у него газету, бегло просмотрел и, возвращая назад, сказал:

– Зря все это.

– Все равно все прочитают, – отозвался Антон.

Раймонд поморщился.

– Может быть, не все? – Ему даже говорить о заметке было неприятно.

– Значит, ты вообще против печати? – недоумевал Антон. – А еще комсомолец!

Малоподвижное лицо Тырвы с опущенными углами рта показалось ему особенно непривлекательным.

– Против, когда печатают ерунду! – ответил Раймонд.

– Как ерунду? В газетах? – Антон был воспитан в уважении к печатному слову.

– На учениях были недостатки, – пояснил Тырва. – А здесь о них ни слова. Значит, и заметка ни к чему.

Логика здесь присутствовала, но Антон ей не поверил.

– Дурак ты, Антоша, – ласково сказал Тырва и с сожалением улыбнулся. Улыбка смягчила его последние слова, и получилось совсем не обидно, но Донченко все равно прищурил глаза.

– Пожалуй, мне придется информировать некоторых читательниц, что ты – это вовсе не ты, а потому передать привета не удалось.

– Жанна? – догадался Раймонд. – Кстати, как дома обстановочка?

– Предупреждали ее, упрямую, – махнул рукой Антон, но от ответа на вопрос воздержался…

– Ну как? – спросила Жанна на следующий день, разворачивая газету. – Это он?

– Он, – сообщил Антон. – Тебе-то что?

Сестра оставила реплику без внимания.

– Привет передавал?

– Говорит «спасибо», – пожал плечами Антон. – Чего же еще говорят в таких случаях?

Жанна внимательно посмотрела на брата. Антон перехватил этот взгляд и вдруг заулыбался. Жанна вспыхнула, а Антон добавил как можно небрежнее:

– Еще спрашивал, как дома обстановочка.

Жанна независимо вскинула подбородок и углубилась в газету. Завтрак прошел в молчании. Если бы Антон знал, о чем она читает, то наверняка завладел бы газетой, не останавливаясь перед физическими методами. Бессовестная девка цитировала всякую ерунду, а когда в «Смене» напечатали про самое главное, словно язык проглотила.

Заметку прочитал перед строем старший политрук Петровский. Она называлась так же, как и первое сообщение о форме для «спецов», и поначалу не вызвала у слушателей никаких эмоций.

– «Мастерские Краснознаменного Балтийского флота изготовили для учащихся военно-морской спецшколы зимнее обмундирование…»

Читая, старший политрук не глядел на Майдана, но тот понял, что бывший Женя старается для него. На черта Димке нужна его декламация…

– «Форма, которую получают учащиеся спецшколы, такая же, как и у курсантов военно-морских училищ, только лента с золотым тиснением на бескозырке заканчивается бантом, укрепленным с левой стороны…»

Ребята загалдели, когда старший политрук сильно нажал голосом на слова «такая же», а насчет бантика прочитал скороговоркой. Как будто бантик не имел ровно никакого значения. В конце концов, с бантиком действительно можно было примириться. Главное – «такая же»!