– Зачем мусоришь? – нахмурился Тырва. – Подбери!

– Товарищ помощник командира взвода, – официально обратился Мымрин. – Меня обокрали.

– Просто экспроприация, – засмеялся Куржак. – Тебя освободили от мелкой собственности. Значит, стал пролетарием, которому нечего терять… кроме куриных костей.

– Ты вообще большой специалист по мослам, – заметил Майдан, явно намекая на то, что Жорке не выдали морской формы и едва не исключили из спецшколы за двойку на контрольной работе по анатомии.

– Это дело прошлое, – поперхнулся Куржак.

– Короче, кто слямзил курятину? – спросил Тырва, внимательно оглядев одноклассников. – Если считать это за шутку, то не остроумно.

Все смотрели на Раймонда широко открытыми правдивыми глазами. Только один Бархатов иронически усмехался, будто заранее знал, что все так и произойдет. Но на Леку никто не подумал. А Жорка на глазах у всех съел огромные куски торта. У него оказалось убедительнейшее алиби.

– Чего там, – потребовал Гена Ковров, – сознавайтесь, кто лишил Зубарика полного удовольствия?

– Я этого так не оставлю, – хныкал пострадавший. – Вот пойду и доложу командиру взвода товарищу Святогорову.

Зубарик угрожал, и настроение у второго взвода разом переменилось.

– Обратись в уголовный розыск, – посоветовал Ковров.

– Лучше к Шерлоку Холмсу, – веселился Жорка.

– Ученик Мымрин, – ледяным тоном напомнил Тырва. – Вам было приказано подобрать и выбросить мусор.

– Как можно? – удивился Куржак. – Там же сохранились отпечатки пальцев злоумышленников…

Но помощник командира взвода не был расположен шутить, Мымрину пришлось собрать с палубы останки своих замечательных куриц и собственноручно отправить их за борт.

– Давайте ужинать, – предложил Тырва. – У кого что есть – валите сюда!

Против такого решения никто не возражал. На столике перед помощником командира взвода выросла гора домашних котлет, вареных яиц, колбасы и батонов. Все распределили поровну.

– Присоединяйся, – сказал Тырва Зубарику.

– Обойдусь без чужих бутербродов.

– Была бы честь предложена, – пожал плечами Донченко.

Раймонд кивнул:

– Учти, уговаривать не будем.

От еды отказались еще Гена Ковров и новенький парень Петька Шлыков. У них не было аппетита.

– Не с того начинаешь, Петр, – усмехнулся Тырва. – Ладно. Потом еще поговорим…

С левого борта проплыли и остались за кормой кирпичные стены бывшей государевой тюрьмы. Пароход трудолюбиво чапал по своему курсу. Матрос выпустил с кормы вертушку механического лага. Замелькало спицами маховое колесо, и стрелки на циферблате прибора двинулись по кругу, отщелкивая пройденные судном мили. Берега отступали назад, а впереди до самого горизонта расстилалась Ладога. Озерная вода была невыразительной, белесой. Линию горизонта как будто стерли мягким ластиком, и водная гладь незаметно переходила в такое же застиранное выцветшее небо.

– Погоди, парень, – сказали Майдану из-за спины. – Мешаешься…

Помощник капитана, бесцеремонно оттолкнув Димку, уткнулся в счетчик лага, похожий на будильник с секундной стрелкой, записал показания в книжечку и помчался через весь пароход обратно в рулевую рубку.

– Так все и бегаешь? – крикнул Майдан вдогонку. – Смотри не опоздай!

Странные люди эти речники. Понавесили повсюду цепочек, толкаются, а не могут придумать простейшей сигнализации. Во втором взводе перед концом урока и то действовала четкая и бесшумная связь. Генка Ковров, единственный владелец наручных часов «ЗИФ», показывал на пальцах желающим, сколько минут оставалось до звонка. Надежно, просто и очень удобно.

С озера потянул пронзительный сквознячок, и пароход неторопливо поклонился встречной волне. На прогулочной палубе впереди салона первого класса Майдан увидел Аркашку Гасилова. Тот держался за поручень леерного устройства и смотрел вперед, почти как капитан. Ветер свистел в ушах, сдергивал кургузую бескозырку с плоским бантиком вместо матросских ленточек, путался в полах черной шинели. Но все равно выбранная Гасиловым позиция была самой удачной. Она располагалась этажом ниже рулевой рубки и имела такой же обзор.

Гасилов декламировал задушевным голосом, в котором ясно проскальзывали интонации Бориса Смоленского.

Майдан подумал, что на самом деле солнце, наоборот, собиралось окунуться в Ладогу, потом озеро, как ни крути, все же не море, и незнакомых островов здесь нет. Но Аркашку тоже можно было понять. Не вставать же ему на рассвете, когда на горизонте покажется Валаам и в стихах все станет на свои места. Слова в общем красивые.