Подошел официант и принял у них заказ. Гвинн поудобнее пристроила свое массивное тело на сиденье из искусственной кожи.

– И давно вы здесь сидите, Джереми? Странно, вы как будто совсем не окосели.

– Это первый, – показал Джереми на свой бокал.

– Ах, вот как? Тогда странно, что официант до сих пор вас отсюда не выставил.

– Да нет, я знаю великую тайну. Просто нужно каждые полчаса или около этого не скупясь давать ему на чай. Тогда он не пристает, и можно спокойно заниматься. Шум меня не отвлекает – вы себе не представляете, в каких шумных местах мне приходилось проводить ревизии. А здесь я чувствую себя не таким… ну, изолированным от мира, что ли, как у себя дома.

«Не говоря уж о том, – добавил он про себя, – что в последнее время приходится думать, чем можно заниматься дома, а чем – не стоит». Гвинн посоветовала ему не трогать подслушивающее устройство в телефоне, но не говорить дома вслух ничего такого, что могло бы кого-то заинтересовать. Если вынуть «жучок», это только насторожит тех, кто его установил.

Официант принес женщинам напитки.

– Ну и что же вы выяснили про Бокля? – спросила Куик. У нее в бокале было что-то розовое и пенистое, с огромным количеством фруктов, – Джереми не мог понять, как можно такое пить.

– Ну, он был безусловно оригинал, – ответил он. – В детстве много болел, получил домашнее образование под присмотром матери, а потом, когда уже стал взрослым, не расставался с ней пятнадцать лет, разъезжая в ее обществе по всему континенту. В наши дни ему порекомендовали бы обратиться к психоаналитику.

– Все это время он писал свой труд, – сказала Гвинн, постучав пальцем по книге, лежавшей на столе. – «История цивилизации в Англии». Издана… кажется, в 1857-м. – Она заглянула на титульную страницу. – Правильно, в 57-м. Бокль – типичный историк девятнадцатого столетия. Он видел в истории непрерывный прогресс – от первобытных времен до самых вершин цивилизации, то есть, конечно, до Англии девятнадцатого века. Как большинство людей викторианской эпохи, он свято верил в Прогресс.

Гуинн и Куик обменялись понимающими улыбками.

«Конечно, в наши дни это считается наивностью, – подумал Джереми. – Сейчас больше никто не верит в прогресс. Во всяком случае, в Прогресс с большой буквы. Куда чаще его ругают почем зря. Интересно, стали люди за эти годы умнее или просто разочаровались? Почему вообще цинизм надо предпочитать оптимизму? То же самое и в литературе: если вещь недостаточно „иронична“, это не „литература“. По этому поводу в „Нью-Йорк Ревью оф Букс“ то и дело начинаются перепалки, но общепринятое мнение по-прежнему не сдает своих позиций. Реализм? Пусть так, но ведь иногда герой все-таки выходит победителем!»

– Может быть, вы тогда знаете про него и еще кое-что? – спросил он язвительно. – Что Бокль, кроме всего прочего, был твердо убежден: историю можно превратить в точную науку.

Он открыл одну из папок и достал оттуда фотокопию страницы из книги.

– Послушайте, что он писал в 1856 году: «Что касается природы, то здесь события, на первый взгляд самые неожиданные и причудливые, нашли себе объяснение, и было доказано, что они соответствуют неким вполне определенным общим законам. Это произошло благодаря тому, что люди талантливые и, что еще важнее, терпеливо и неустанно работающие тщательно изучали эти события в природе, пытаясь найти такое объяснение. Если подойти с тех же позиций к событиям истории человечества, то и здесь есть все основания ожидать таких же результатов».

Он поднял глаза на женщин, чтобы посмотреть, как они к этому отнеслись, но увидел лишь вежливый интерес. Наверное, видно было, как он разочарован, потому что Гвинн, потянувшись к нему, сжала ему руку выше локтя.

– Ну, не огорчайтесь, Джереми. Просто мы эту цитату не в первый раз слышим. Может быть, Бокль и вышел из моды, но он не совсем еще забыт.

– И кроме того, – добавила Куик, – он ведь ошибался. Разве вы не видите? В истории не может быть таких «законов», как в физике. История – процесс эволюционный, как биология. Каждое событие в ней зависит от того, что ему предшествовало.

– В биологии тоже есть законы, – возразил Джереми.

– Да, конечно, но это другие законы. Конечно, существует теория эволюции; однако она не такая, как теория тяготения. Астрономы могут на основании своей теории рассчитать будущее положение планет, но биологи не могут вычислить, какие новые виды появятся в будущем.

«По крайней мере, пока не могут», – сделал про себя оговорку Джереми. Профессиональный бухгалтер, он всегда старался не делать категорических выводов, пока у него в руках не окажутся все данные. И уж во всяком случае, не собирался дать Пенни перевести разговор в такую область, где оба они одинаково невежественны. Впрочем, однажды кто-то говорил ему… Когда это было? А, в прошлом году, когда они с Деннисом были у кого-то в гостях. Что-то насчет создания полной генетической карты каждого вида. Кажется, это называется «Проект Пан-Геном». «Когда мы будем знать, что делает каждый ген, – говорил тот молодой человек, – мы сможем предвидеть, что произойдет, если в нем случится мутация».

– Значит, вы считаете, что я зря потратил время? – спросил он, глядя по очереди то на Гвинн, то на Пенни. – Что незачем было копаться в этой напыщенной писанине… – он приподнял книгу и снова бросил ее на стол, – и вместо этого я мог просто спросить вас, и вы объяснили бы, что имел в виду Херкимер?

Куик протянула руку и дотронулась до его локтя.

– Нет, нет, Джерри. Я считаю, вы поступили совершенно правильно. В конце концов, это и есть суть обучения – все нужно выяснять самостоятельно. Во что превратился бы мир, если б каждый сидел и ждал, когда ему все объяснят?