И только мы стали по ступенькам подниматься — слышим, Витька уже здесь. У него голос почти как у Имы Сумак, ну, может, только чуточку погромче.

Димка все рассказал милиционеру, у которого Витька на руках, и попросил:

— Отдайте братика. Его уже пора кормить.

А милиционер:

— Как ты докажешь, что он твой? Какие признаки? Ну, какие у Витьки особые признаки: грудняшка и грудняшка. А Димка вот додумался:

— Сейчас я его спрячу и увидите, что будет.

Взял сверток с Витькой у милиционера и подложил под диван. Сразу стало тихо, словно Витьке в рот соску сунули. Он, наверное, подумал, что с ним опять в прятки играют.

Милиционер удивился, попробовал сам. Витька срабатывал безотказно.

— Условный рефлекс, — сказал милиционер и отдал нам Витьку.

Димка попросил:

— Пожалуйста, только бумажек про, меня домой не посылайте. У нас дама все равно никого нет.

— Ну, раз нет, так и быть, не пошлю.

— А играть с ним можно? — поинтересовались мы.

— Играйте, раз он такой у вас дрессированный. Только не кладите больше в машины.

Но играть все равно больше не пришлось. На другой день приехал из командировки их папа и запретил всякие игры с участием Витьки. Все были недовольны. И мы, и Димка. Я уже не говорю про Витьку. Он давал такие концерты, что звенели стекла во всем доме.

Это все произошло два года назад. И больше с тех пор я в милиции не был.

Как встретят меня во второй раз?

Я бежал по проезжей части улицы — чтобы прохожие не мешали — и все время подгонял сам себя. Скорей! Скорей! Третью скорость! Четвертую!.. Вот уже Мише принесли щи. Вот он поднес ко рту ложку. Вот следующую…

Лишь один раз я заскочил на тротуар, когда навстречу попалась машина с сеном, занявшая весь неширокий проезд. Заскочил — и сразу услышал тихое: «Сыночек, а сыночек!» Маленькая, сухонькая старушка растерянно топталась у стены дома и просительно смотрела на меня сквозь очки с толстенными круглыми стеклами.

Я машинально сбросил скорость, чуть не споткнулся, подняв кедами ржавое облако пыли.

— Вы мне, бабушка?

— Где райсобес, сыночек? Райсобес где?

— Не знаю, бабушка!

Я опять включил наивысшую скорость и вышел на финишную прямую: милиция была отсюда через три дома.

— Райсобес, сыночек… — прошелестело мне вслед. — Райсобес очень мне надо.

Если бы она крикнула, я бы ни за что не остановился. Сделал бы вид, что не слышал, — и все. Но она не кричала… И у меня ноги уже не бежали дальше. Райсобес… Там пенсии, кажется, выдают.

Я вернулся к старушке.

— Пойдемте, бабушка, тут милиция рядам, там скажут.

— Райсобес, сыночек, райсобес мне.

Она еще и глухая!

Старушка едва волочила ноги. Я тащил ее за собой на буксире, Пятьдесят метров до милиции, казались мне бесконечными. Вот Миша доедает свои щи. Вот поднимает за край тарелку, собирает в ложку остатки… Все! С первым покончено!

Дежурный милиционер сидел в середине длинного коридора, возле зарешеченного окошка. Перед ним лежала бумага, он надорванно хрипел в телефонную трубку:

— Слушаешь? Слушаешь?.. Фамилия — Заболоцкий. Повторяю по буквам: Зина, Анна, Борис, Ольга, Леонид, Ольга… Це… Буква це, понимаешь? Фу ты, имя никак не подберу! — Он поднял глаза от бумаги, посмотрел на нас, прося о помощи.

— Райсобес, — сказала старушка, — мне в райсобес, милый.

— Цицерон, — сказал я.

— А? — не понял милиционер.

— Цицерон. Был такой известный лектор… Или Цезарь. Римский царь. Нет, император, — вспомнил я, — но это все равно.

— О! — сказал, милиционер, подняв палец. — Цезарь — годится. — И снова захрипел в телефон: — Слушаешь? Це… Как Цезарь. Константин, Иван, Иван краткий… За-бо-лоц-кий…

— Товарищ старшина, — подступил я к самому столу. — Там, на базаре…

Старушка не дала мне договорить:

— Райсобес где, милый?

— Следующий дом, — просипел милиционер. — Покажи ей, пацан. — И снова в трубку: — Слушаешь? Слушаешь? Даю дальше.

Я выкрикнул: