Другу Тиониху здравствовать долго!

Того же Эсхину.

Где это ты пропадал?

Пропадал? А что же случилось?

Плохи, Тионих, дела мои.

То-то уж больно ты чахлый.

Вон как усы запустил, и кудри не прибраны вовсе.

Давеча точно такой приходил ученик Пифагора 119—

Желтый какой-то, босой. Говорят, он афинянин родом.

Тоже любовью томился, но, думаю, — к свежему хлебу.

Шутишь, дружище, ты все. А я вот прелестной Киниской

Так оскорблен, что бываю на волос всего от безумья.

10Вечно уж ты, мой Эсхин дорогой, через край перехватишь.

Все тебе вынь да положь. Расскажи, в чем дело, однако.

Раз аргивянин один, из Фессалии Апис-наездник,

Я и Клеоник-солдат — все втроем собрались, чтобы выпить.

Были они у меня. Двух телят молодых заколол я

И поросенка зарезал. Откупорил флягу из Библа; 120

Года четыре хранил, а по запаху — будто с точила.

Устриц купил и бобов, — и премилая вышла попойка.

Было уж поздно, когда мы решили, вина не мешая,

Выпить за здравье — кого кто захочет, лишь имя назвавши.

20Все мы, назвав имена, тут же выпили так, как сказали.

Только она промолчала — при мне-то! Ну что мне подумать?

Кто-то ей в шутку: «Молчишь ты? Иль волка увидела?» 121Вспыхнув

Так, что и факел зажегся б: «Ах, как ты умен!» — отвечала.

Знаю я, кто этот волк: это Ликос, сын Лабы-соседа,

Нежен и ростом высок, красавчиком кажется многим.

Вот она тает по ком, изнывая от страсти великой!

Правда, уже кое-что до ушей мне подчас доходило,

Но не придал я значенья — дурак, бородою обросший!

После, как четверо были мы пьяны, по правде, изрядно,

30Вдруг ларисянин противный опять свою песню заводит:

«Ликос да Ликос» — напев фессалийский, и тотчас Киниска

Вдруг как заплачет навзрыд! Шестилетняя девочка, право,

Горше рыдать не могла б, если б к матери рвалась в объятья.

Знаешь, Тионих, каков я: вскочил, оплеухою славной

Раз и еще наградил. Она, подобравши свой пеплос,

Быстро к дверям побежала. «Проклятье! Не нравлюсь тебе я?

Слаще другие объятья? Ну ладно! Иди же к другому!

Грей на груди, негодяйка, того, о ком ты рыдаешь!»

Словно как ласточка, быстро к малюткам юркнув под крышу,

40Пищу для них принесет и немедленно мчится обратно,

Так же мгновенно она побежала от мягкого ложа

Прямо сквозь сени к дверям — как ее только ноги помчали.

Есть поговорка у нас: «Пошел наш бычок по трущобам».

Двадцать уж дней протекло, еще восемь, и девять, и десять,

Нынче одиннадцать: два лишь прибавь, и два месяца минет,

Как разлучились мы с нею. Будь я, как фракиец, нечесан, 122

Даже не знала б она — а ему отпирает и на ночь.

Что тут о нас говорить? Нас уже за людей не считают,

Мы, как мегарцы-бедняги, 123обижены горькой судьбиной.

50Если б ее разлюбил, пошло бы на лад мое дело.

Как это сделать, Тионих? Прилип я, как мышка на дегте.

Знать я не знаю, какое лекарство от страсти несчастной.

Слышал я, правда, что Сим, в Эпихалкову дочку влюбленный,

За морем был и здоровым вернулся, а он — мой ровесник.

За море мне не поплыть ли? Там худшим я, верно, не буду,

Хоть и не первым. Но все ж, как и всякий, я воином стану.