"Женственные Бодхисаттвы на мандалах, так же как Праджняпарамита и Чунди – это бесполые существа, из которых совсем, в согласии с древней традицией, все ассоциации с сексуальной природой полностью исключены. В этом пункте эти школы отличаются от известных нам в Бенгалии, Непале и Тибете, подчеркивающих полярность мужского и женского принципов" (Н.Glasenapp, 1936).

Тот факт, что Бенгалия, Непал и Тибет упоминаются здесь рядом, показывает, что тантризм Бенгалии и Непала рассматривается как имеющий ту же природу, что и в Тибете, и что автор, хотя и признающий необходимость различения между шактизмом и тантризмом, все же не делает последний вывод, а именно тот, что даже эти буддийские тантры, символизм которых построен на полярности мужского и женского, никогда не представляли женский принцип в качестве шакти, но всегда как его противоположность: праджня(интуиция), видья(знание) или мудра(внутренняя духовная позиция при реализации шуньяты). Этим они отвергают основную идею шактизма и эго, творящее мир, эротизм. Хотя полярность мужского и женского принципов в тантрах Ваджраяны и является важной чертой их символизма, все же она возникла на уровне, который так же далек от сферы обычной сексуальности, как и математические знаки положительных и отрицательных чисел, действительных как в области иррациональных величин, так и в области рациональных или конкретных концепций.

В Тибете мужские и женские Дхьяни-Будды и Бодхисаттвы рассматриваются как сексуальные существа столь же мало, как и в вышеупомянутых школах Японии; и даже аспект единства (санскр. юганаддха, тиб. яб-юм) прочно связан с высшей духовной реальностью в процессе Просветления и, как необоснованные, полностью исключены ассоциации с областью физической сексуальности.

Мы также не должны забывать, что представление этих символов с помощью фигур рассматривается не как изображение человеческих существ, а как выражение опыта и видения медитации. И в этих состояниях поэтому нет ничего, что можно было бы назвать "сексуальным": есть только сверхиндивидуальная полярность всей жизни, которая управляет всей духовной и физической активностью и которая стирается только в высочайшем состоянии интеграции, в реализации шуньяты. Такое состояние называется Махамудра (тиб. Пхьяг-рГья чхен-по), Великая Печать или Великий Символ, чьим именем названа одна из важнейших систем созерцания в Тибете.

В ранних формах индийского буддийского тантризма Махамудра представлена как "вечно юный женский" принцип, что можно увидеть из определения Адвайяваджры:

"Слова "великий" и "мудра" вместе образуют термин "Махамудра". Она не есть что-то ( нихсвабхава), она свободна от вуали, покрывающей познаваемые объекты и пр., она сияет подобно ясному небу в осенний полдень; ее тело есть Сострадание ( каруна), не ограниченное единичными существами; она есть единство Великого Блаженства ( махасукха-каруна)"(Адвайяваджра "Чатурмудра". Цит. по Н.Guenther, 1952, с. 187).

Если в одном из наиболее запутанных отрывков "Праджнопайявинишчаясиддхи" Анангаваджры сказано, что все женщины должны быть объектом наслаждения садхаков(практикующих), чтобы достичь Махамудры, то ясно, что это не следует понимать в физическом смысле, и что это может быть приложимо к тем высшим формам любви, которые не ограничены единичными и избранными объектами и которые способны видеть все "женские" качества в нас ли самих или в других, такие, как качества "Божественной Матери" – Праджня-парамиты(Трансцендентальная Мудрость, Запредельная Интуиция).

Другой отрывок, своей гротескностью доказывающий, что он представляет парадокс и его нельзя понимать буквально, утверждает, что садхак, имевший половое сношение со своей матерью, своей сестрой и дочерью сестры, легко преуспевает в борьбе за верховную цель ( таттвайога) (Анангаваджра. Праджнопайявинишчаясиддхи. V, 25; подобный отрывок есть в "Гухьясамаджа-тантре", откуда Анангаваджра почерпнул эту цитату).

Понимать буквально выражения типа "мать", "сестра", "дочь" или "дочь сестры" в этом контексте так же бессмысленно, как и взять хорошо известный стих "Дхаммапады"(294) буквально, где говорится, что после того как брахман убьет отца и мать, двух царей из касты кшатриев и разрушит царство со всеми его обитателями, то станет свободным от греха. Здесь "отец и мать" подразумевают эгоизм и страсть (пали асмиманаи танха), "два царя" – ошибочное принятие за истину полного уничтожения и вечного существования ( уччхеда ва сассата диттхи), "царство с его обитателями" – двенадцать сфер сознания ( двадасайатанани) и "брахман" – освобожденного бхикшу(монаха).

Это странное совпадение, если не сознательная ссылка на известный стих "Дхаммапады", что "разрушив царство со всеми его обитателями и царем", приписывается также Падмасамбхаве, великому ученому-пандиту и святому, принесшему Буддизм в Тибет в середине VIII в. н.э. и основавшему там первый монастырь. В его символической биографии, о которой мы узнаем позднее, написанной сандхьябхашей, говорится, что Падмасамбхава под маской свирепого божества разрушил царство и убил его обитателей, которые были врагами Дхармы, и взял всех их женщин себе, чтобы очистить их и сделать всех их матерями религиозно настроенных детей. Очевидно, это нельзя понимать в том смысле, что Падмасамбхава убил население всей страны и нарушил все нормы половой морали. Это было бы в явном противоречии с его работами, которые содержат высшие нравственные и этические стандарты и глубокое духовное понимание, основанное на строжайшем контроле чувств. Это одна из характеристик сандхьябхаша, как и многих других древних текстов, представляет опыт медитации (подобно борьбе Будды с Марой и его воинством демонов) в форме внешних событий. Замечание, что Падмасамбхава принял образ гневного божества, показывает, что борьба с силами зла шла внутри него самого и что "познание" женских принципов в процессе внутренней интеграции состоит в объединении двух сторон его натуры: мужского принципа активности и динамичности ( упайя) и женского принципа мудрости ( праджня), как мы увидим это в следующих главах.

Утверждение, что тантрические буддисты пошли на кровосмешение и безнравственные поступки, так же нелепо, как и обвинение тхеравадиновв совершении отце-, матере-убийства и других подобных ужасных преступлениях. Если мы возьмем на себя труд исследовать еще живую традицию тантр в их подлинной, нефальсифицированной форме, как они существуют доныне в тысячах монастырей и скитов Тибета, где нормы чувственного контроля и чистоты поддерживаются весьма высоким образом, то мы поймем, насколько глубоко ошибаются те, кто пытается ввести Тантру в область чувственного.