Шрифт:
— Дедушка Егор и на Первомай так не наряжается,— стрельнув на Сергея быстрыми смеющимися глазами, заметила Маша. — Дедушка, ширинку-то застегни на своих командирских галифе!
— Пуговка отскочила, едри ее в корень, — добродушно ответил дед Егор.
Сергею было одновременно смешно и не по себе. Он не ожидал от Лобанова такой прыти... В командировку с ним он поехал впервые. Тимофей Ильич — заведующий отделом пропаганды — жил через два дома от Волковых. Случалось, они вместе шли на работу. Сергей еще издали замечал длинную нескладную фигуру соседа. Тимофей Ильич напоминал ему большой графин. Носил он всегда начищенные хромовые сапоги, синие широкие галифе, коричневую, расширявшуюся книзу меховую тужурку и высокую закругленную папаху. Вышагивал, как гусак, неторопливо, степенно. Графин и графин на блестящих ножках с головой-пробкой. Разговаривать Сергею с ним было неинтересно, да и не о чем. Если он не спешил, то шел сзади, не догоняя, чтобы не идти вместе. Если спешил, то, поравнявшись, здоровался и быстро обгонял. Какой-то сухой, неинтересный человек был Лобанов. Сидел он в своем крайнем маленьком кабинете на втором этаже всегда один. Ему по штату не был положен литсотрудник. К нему редко кто и заходил, а если он появлялся в самом веселом в редакции отделе культуры и быта, то и там быстро смолкали разговоры и народ расходился по своим кабинетам. И хотя материалы за подписью Лобанова редко появлялись в газете, приходил он на работу всегда к девяти утра и уходил в шесть, а иногда и позже. Статьи его были тоже скучные и неинтересные. Чаще всего он писал передовые, за которые платили столько же, сколько за очерки и фельетоны. В командировки Тимофей Ильич редко ездил. А если и ездил, то всегда с другим фотокорреспондентом, Васей Назаровым.
— Товарищ корреспондент сказал, что вы нас в газету снимать будете, — кашлянув, подал голос не очень-то разговорчивый хозяин.
Он работал в колхозе конюхом, жена — звеньевой полеводческой бригады, а дочь Маша. — дояркой. Егор Андреевич был давно на пенсии, но в летнее время тоже не сидел без дела: помаленьку плотничал, ремонтировал конскую сбрую, а в сенокос вместе со всеми выезжал на заливные луга.
Семья была работящая, трудовая, председатель и порекомендовал отметить ее в газете. Пока Сергей бродил по деревне и снимал фотоэтюды, Лобанов, как он выразился, уже «организовал народ». . .
— На балалайке кто играет? — спросил Сергей. Маша хихикнула. Пожалуй, из всей семьи лишь одна она относилась с юмором к этому делу.
— Мой дядя играет, — ответила она. — Только он живет в Ленинграде.
Сергей с удовольствием заставил бы их переодеться во все повседневное, но было неудобно.
— Уберите, пожалуйста, все со стола, — попросил он, прилаживая к аппарату фотовспышку.
— Может, принести электрический чайник? — спросила Маша. — Он на чердаке валяется... Если почистить и поставить на стол, будет как новый. Все равно ведь на фотографии не видно, исправный он или нет. . .
— Если такая умная, чего же сама вырядилась?
— Вечером в клубе танцы, — ответила Маша. — Приглашаю вас, товарищ фотокорреспондент.
— Я подумаю, — сказал Сергей.
Распахнулась дверь, и на пороге появился здоровенный детина с огромным трофейным приемником в руках. Позади него — Лобанов со стопкой книг классиков марксизма-ленинизма.
— Куда ставить? — спросил детина, озираясь.
— На стол, — распорядился Лобанов и с улыбкой взглянул на Сергея. — У агронома одолжил «Телефункен». С фронта привез. И подходящую литературку подобрал.
— Выйдем на минуту, — негромко сказал ему Сергей.
Лобанов положил книги на стол.
— Поставьте на полку, — сказал он хозяевам. — Так, чтобы корешки были видны.
— Тоже у агронома одолжили?
— У него полное собрание сочинений Ленина,
— Попросили бы у председателя лошадь и всю библиотеку сюда привезли... — ядовито заметил Сергей, первым выходя из дома.
На крыльце состоялся неприятный разговор, который потом имел самые неожиданные последствия.
— Я ведь не просил вас вмешиваться в мои дела, — стараясь говорить спокойно, произнес Сергей.
— Это наше общее дело, — удивился Лобанов.— Я пишу материал, а ты делаешь к нему снимки. Одно должно дополнять другое.
— Зачем весь этот маскарад? Надо же додуматься: тащить через всю деревню из дома агронома в избу колхозника трофейный приемник!
— Не слишком ли много ты на себя берешь? — медленно багровея, спросил Лобанов. — Полоса называется «Будни одной рядовой семьи». Мы должны показать людей не только на работе, но и дома. Как они живут, отдыхают. ..
— Но если у них нет этого дурацкого приемника, зачем же мы будем его фотографировать? А книги? В этой семье если кто и читает, так это девчонка... И, убежден, пока еще не «Капитал» Маркса.
— Можно подумать, что ты всегда фотографируешь то, что видишь! Если тракторист весь в копоти и масле, ты не предложишь ему лицо помыть? Если в рваной куртке, не заставишь его надеть другую?
— Мы о разных вещах говорим, — сказал Сергей, поняв, что Лобанова не переубедишь. — Я могу попросить человека одеться прилично, но фотографировать его в собственном доме на фоне чужих вещей — не желаю!
— Люди ждут, — напомнил Лобанов.
— Скажите, чтобы приемник отнесли хозяину.
— Как ты не понимаешь! — с сожалением посмотрел на Сергея Лобанов. — Приемник свидетельствует о возросшем благосостоянии народа. Ладно, сегодня у них нет приемника — завтра купят.
— Вот что, Тимофей Ильич, если все это и есть пропаганда благосостояния народа, то я против такой пропаганды и отказываюсь выполнять ваше задание.
— Не горячись, — примиряюще сказал Лобанов.— Хорошо, можешь не снимать приемник.