Сергей поздоровался со всеми. Девушек он видел впервые, а парней и раньше встречал в Диминой ком­пании. Однако они потянулись через весь стол снова зна­комиться. Один назвался Лешей, второй — Ваней. Деву­шек звали Рита и Люда.

Дима притащил от соседей еще один стул. Саша по­двинулась, и.Сергей оказался рядом с ней.

— Как жизнь молодая, Сереженька? — спросила Са­ша. — Говорят, женился, а все один и один...

Сергей неприязненно покосился на нее. Саша никогда не отличалась ни умом, ни тактом. Сергея коробила ее привычка употреблять ласкательные слова. Например, свое учреждение она называла «союзик», начальника — «мой пузанчик», заместителя — «петушок», а пиво — не иначе, как «пивко»! Почему-то это в общем-то безобид­ное словечко больше всего раздражало Сергея. Когда Саша рассказывала, как она попивала с подружками в обеденный перерыв «пивко» и какое оно было «вкус­ненькое, свеженькое, с пеночкой, как сметана», Сергею хотелось повернуться и уйти.

Познакомился он с ней три года назад, вернувшись из армии. Кстати, и познакомил-то его не кто иной, как Дима Луконин. Хотя они с Сергеем и были одногодки, Диму в армию не взяли. Говорили, что у него туберкулез легких, но сам Дима это отрицал, а между тем работал в ателье инвалидов.

Жила Саша в небольшой узкой комнате па улице Энгельса. Ему и запомнилась-то там лишь одна огромная пышная кровать. Все остальное было слишком незначи­тельным рядом с ней. Да и сам себе он тогда показался совсем незначительным. И в тот первый их вечер Саша на ночь закрутила бигуди. Правда, они тогда еще не смущали Сергея. Была Саша пухленькой, толстоногой, с круглым, вечно улыбающимся лицом. Признаться, по­сле суровых лет службы она даже показалась Сергею хорошенькой.

До женитьбы Сергей, подвыпив, нет-нет да и загля­дывал на улицу Энгельса. Трезвому ему никогда не хотелось приходить туда. И, просыпаясь ранним утром в маленькой тесной комнате, он всякий раз натыкался взглядом на никелированные шары, увенчивавшие стой­ки величественной кровати. На гигантской подушке по­коилось розовое спокойное лицо спящей рядом Саши, и алюминиевые бигуди, торчащие из-под прозрачной кап­роновой косынки, напоминали маленькие бронетранспор­теры, карабкающиеся во время полевых учений на стра­тегическую высоту. Он осторожно перебирался через нее — Саша всегда спала с краю, — тихонько одевался, с трудом разыскивая на полу разбросанные носки и бо­тинки, и уходил, стараясь не скрипнуть дверью. Оба они старательно разыгрывали всегда одну и ту же комедию: Саша делала вид, что спит, а Сергей — что верит этому и не хочет ее будить. И лишь оказавшись на тихой пу­стынной улице, застроенной одинаковыми двухэтажными деревянными домами, он испытывал настоящее облегче­ние и, шагая мимо колхозного рынка к своему дому, всякий раз клялся, что это был последний раз, больше он никогда не переступит порога ее маленькой душной комнаты...

И вот Саша сидит рядом, пьет портвейн, болтает что-то, смеется... Да и весь разговор за столом пустой и ни­кчемный. Хуже нет трезвому попадать в подвыпившую компанию. Коренастый, немного косоглазый Леша, поло­жив руку Рите на бедро, что-то шептал ей на ухо. Рита со смехом отталкивала его. Ваня сидел на диване и пере­бирал пластинки. Длинный, худой, с красными пятнами на скулах —наверное, у него действительно туберку­лез,— Дима налил Сергею полный стакан.

— Штрафной! — сказал он.

Чернявенькая Люда, прижавшись щекой к его плечу, без стеснения разглядывала Сергея.

— Я вас знаю, — сказала она. —Вы ухаживали за моей сестрой.

Сергея почти все в городе знали. Фотокорреспондент областной газеты — личность заметная. Возможно, и за сестрой этой чернявенькой Люды он когда-нибудь на тан­цах волочился.

— Вы ее на мотоцикле катали, — продолжала Лю­да.—Она потом мне рассказывала, что чуть было со страху не умерла. Вы такой лихач!

Сергей пожал плечами. Может, и катал. Мало ли кого он катал на мотоцикле!

— Мою сестру звать Тоня.

Сергей улыбнулся: Тоню он хорошо знал. Телефо­нистка с междугородной. Она частенько соединяет его с Москвой. Действительно, как-то раз он прокатил ее с ветерком по Невельскому шоссе. Тоня колотила его ку­лаками по спине и кричала, что на ходу спрыгнет, если он не остановится...

— Выпьем! Выпьем! — Саша подняла свой стакан и чокнулась с Сергеем.

Он залпом выпил. Ваня включил радиолу и пригла­сил Сашу.

— Неохота, — отказалась она. Случайно или нарочно прижалась теплым бедром к ноге Сергея. Тот осторожно отодвинулся.' Саша схватила со стола бутылку и снова налила.

— Нехорошо, когда в компании один трезвый, — ска­зала она. — Выпей еще стаканчик! Это «три семерочки».

Дима с Людой и Леша с Ритой, тесно прижавшись друг к другу, медленно передвигались под музыку. Ваня со стаканом вина сидел у радиолы. Дима в этой компа­нии самый модный: длинный полосатый пиджак в обтяж­ку, узкие дудочками брюки. Послевоенная мода на ши­роченные брюки и подбитые ватой на груди и плечах пиджаки прошла. Только что появилось крылатое сло­вечко «стиляга». Так называли всех, кто носил узкие брюки. Старшее поколение пока еще неохотно расстава­лось с зелеными и синими френчами, с армейскими ките­лями и галифе, а молодежь уже щеголяла в длинных пиджаках, узких брюках, пестрых галстуках. Измени­лись и прически: на смену стандартному полубоксу при­шла канадская полька. Девушки щеголяли в разноцвет­ных кофтах, юбки постепенно укорачивались... Новая мода натыкалась на неодобрительный ропот, насмешки, карикатуры, но тем не менее уверенно прокладывала себе дорогу.

— Что же не заходишь на улицу Энгельса, Сережень­ка? — спросила Саша.

— По другой я дороге хожу.

— Я тебя частенько вспоминаю...

— А я нет, — сказал Сергей.

От нее несло вином, и он отодвинулся.

— Все такой же резкий... Ты знаешь, никак не могу тебя представить женатым...

— Я тоже, — усмехнулся Сергей.

— Говорят, она хорошенькая, в университете учится.

— Кто же тебе все это говорит? — не очень-то ласко­во посмотрел на нее Сергей.