Сергей теснее прижался к жене и положил руку на живот. Лиля повернулась на другой бок, спиной к нему.

— Я спать хочу, — сказала она.

На самом деле спать ей совсем не хотелось.

8

Утром в воскресенье Сергей, даже не по­завтракав, быстро оделся и вместе с Дружком сбегал в газетный киоск. Развернул газету: фельетона не было. Свернув газету, небрежно запихнул в карман пальто. Настроение сразу упало: чего, спрашивается, тянут? Под­няв умную морду, Дружок с участием посмотрел ему в глаза. Почему не печатают фельетон, Дружок не знал, но он чувствовал, что хозяин расстроен, и потому, взъеро­шив на холке серебристую шерсть, грозно осмотрелся и на всякий случай внушительно гавкнул.

Сергей потрепал пса за шею, невесело улыбнулся и зашагал по обледенелому тротуару в центр. Дул упругий западный ветер. Он щелкал полами пальто, забирался в рукава и за воротник, посвистывал в карнизах зданий, взъерошивал шерсть на спине Дружка.

Уже полмесяца, как фельетон набрали в типографии. Когда Сергей уезжал в командировку, дядя Костя пообе­щал поставить в номер на среду. Вот уже воскресенье, а фельетона нет. Управляющий трестом леспромхозов Логвин, каким-то образом узнав, что на него готовится фельетон, приезжал к редактору объясняться. О чем они говорили, никто не знает, но известно, что Логвин выле­тел из редакторского кабинета, забыв свою шапку.

Два раза Сергей беседовал с редактором. Голобобов потребовал неопровержимых доказательств, и Сергей представил их. Суть фельетона вот в чем: управляющий трестом Логвин пригнал из леспромхоза оснащенный всем необходимым для рубки и распиловки леса мощный грузовик и использовал его для заготовки дров себе — он жил в деревянном коттедже. Глядя на начальника, и подчиненные стали использовать грузовик с обслужи-

вающим персоналом. Ездит по городу леспромхозовская машина и пилит дрова всем направо и налево. За час халтурщики могут распилить на дрова хоть сто кубо­метров. Естественно, за это получают от населения на­личными. А Осиновский леспромхоз, откуда забрали машину, второй месяц не выполняет государственный план...

Султанов и Сергеев похвалили фельетон. Говорили, что написан остроумно, едко, да и сам Сергей чувство­вал, что фельетон удался.

Материал для фельетона дала Сергею Валя Молча­нова. Как-то утром пришла в отдел информации. Свет­лые кудряшки на голове топорщатся во все стороны, нос, как всегда, кверху.

— Классному журналисту привет!— сказала она.

Сергей поморщился: последнее время Валя взяла ма­неру разговаривать с ним ироническим тоном. Как и многие в редакции, она не смогла сразу примириться с мыслью, что бывший фоторепортер почти без правки публикует в газете очерки и корреспонденции. Когда по­явился первый очерк, она после летучки заявила Сер­гею, что в материале чувствуется опытная рука Григо­рия Бондарева, лучшего очеркиста редакции. Когда по­явился второй очерк, третий, Валя замолчала насчет чьей-то опытной руки, а на одной из летучек бездоказа­тельно раскритиковала один из лучших очерков Сергея о молодой женщине — председателе поселкового Сове­та. Подводя итоги летучки, редактор сказал, что этот очерк достоин быть помещенным на доску лучших ма­териалов. Молчанова, проглотив такую пилюлю, зали­лась краской и первой выскочила из кабинета. И не­сколько дней, встречаясь с Сергеем в длинном полутем­ном коридоре, демонстративно отворачивалась, будто он, Сергей, обругал ее на летучке, а не она его.

— Принесла какое-нибудь кляузное письмо на мой материал? — поинтересовался Сергей. Случалось, Валя приносила такие письма.

— Вот ты все пишешь положительные очерки, а по­чему бы тебе не написать критическую статью? Или фельетон?

— Я человек добрый.

— У меня есть великолепный факт... — Валя пома­хала письмом. — Ну, а если тебе не по зубам, я отдам Султанову.

Сергей положил ручку на стопку бумаги — он стро­чил в номер информацию на первую полосу — и взгля­нул на Молчанову.

— А почему сама не напишешь?

— Не говори глупостей!—усмехнулась Валя. — По­мнишь, как-то в театре, ну когда ты познакомился со своей ненаглядной Лилей... ты мне честно сказал, что я никакая не журналистка Так вот, ты абсолютно прав. Не дано мне, Сергей Волков, писать фельетоны и очерки. Мне дано сидеть в отделе писем и отвечать нашим доро­гим читателям. Кому-то ведь нужно делать и эту рабо­ту, верно?

И хотя на губах девушки по-прежнему была насмеш­ливая улыбка, в голосе прозвучали горькие нотки.

Утешать Сергей не умел. Заерзав на скрипучем сту­ле, он спросил:

— Что за письмо?

Но Валя Молчанова еще не все сказала. Чуть скло­нив маленькую голову набок и глядя на Сергея подве­денными голубыми глазами, отчетливо произнесла:

— Было глупо с моей стороны ругать твой очерк, так же как было глупо завидовать тебе. Одна глупость, как видишь, тянет за собой другую... Мне все равно, что ты обо мне думаешь, но я должна была тебе это сказать. Ну вот и все... — Она с облегчением вздохнула.— Ма­териал я принесла тебе не потому, что чувствую себя виноватой... Ты напишешь хороший фельетон. Лучше, чем кто-либо другой.

Положила на стол исписанный лист бумаги с пришпи­ленным к нему голубым конвертом, повернулась и ушла, дробно простучав каблуками. Сергей посмотрел на за­хлопнувшуюся дверь, пожал плечами и взял бумаги...

И вот фельетон написан. Говорят, хороший фельетон, а в газете его все нет и нет. Очерк бы давно прошел. Положительные материалы долго не маринуют...

«К черту фельетон! — выругался про себя Сергей.— Сколько можно думать об одном и том же?»

Дружок перебежал дорогу и остановился у ворот, за которыми виднелись длинные крытые прилавки колхоз­ного рынка. Пес задирал морду, ловя соблазнительные запахи. Делать все равно было нечего, и Сергей завер­нул на рынок. В стороне от ларьков продавали с возов картошку. Обложенные соломой раскрытые мешки стоя­ли на санях, лошадки мирно хрустели сеном. Мужики в полушубках и тулупах озябшими руками накладывали в ведра крупные коричневые клубни и вываливали покупателям в сетки и сумки.