Шрифт:
Лиде совсем не хотелось рассказывать.
– Право, не хочется...
– Ну пожалуйста!
– умоляла Люба.
– Да я позабыла, совсем позабыла. Даже как начинается, позабыла.
– Неправда, неправда, все врешь! Все знаешь. Ну хорошо, я тебе, пожалуй, начало-то припомню. Ну, "ехал мужик"...
– Ехал мужик...
– повторила Лида.
– И потерял рукавицу...
– И потерял рукавицу...
– Ах, Лида! Да что же ты? Ты уж теперь дальше сама рассказывай.
– Люба вышла из терпения.
– Ну, "мужик поехал"...
– Поехал...
– повторила Лида; но, видно, сказка не шла ей на ум.
– Коля! Тетя непременно хочет на Воробьевы горы поехать?
– беспокойно спросила она Колю.
– Да, Лида. Тетя папе давеча говорила. А что ты? Тебе разве не хочется?
– Ах, Коля, мне так не хочется! Лучше в какое-нибудь другое место, лучше опять в Кунцево.
– Ну вот еще, опять туда! Это скучно. И Зиночка с Петей на Воробьевы горы поедут, а в Кунцево во второй раз ни за что не поедут. Я тоже не хочу в Кунцево. А ты, Лева?
– спросил Коля.
– А мне все равно, - отвечал Лева.
– А ты, Люба?
– Я лучше на Воробьевы горы.
– И я! И я лучше на Воробьевы горы, - вставил свое словцо Жени.
– Ну вот видишь, нас сколько, все на Воробьевы горы. А тебя не поймешь, прежде сама ведь хотела.
Да, прежде! А теперь Коля и представить себе не мог, как не хотелось Лиде ехать. Зиночку пригласили - значит, и Луиза Карловна поедет, и Петя.
– Ну, Лида, дальше, - снова приставала со своей сказкой Люба, - сказывай дальше. Ну, "мужик проехал, увидала рукавицу Муха Горюха..." Ну, Лида!
Но Лида наотрез отказалась. Люба расстроилась, а Мухе Горюхе так и не пришлось горевать в этот вечер.
Глава XXI
Тетя всегда исполняла свои обещания. Еще в Москве, перед отъездом на дачу, пообещала она детям съездить на Воробьевы горы и теперь решила отправиться туда в первый же ясный день.
Ясные дни наступили, последние летние теплые денечки. Дети слышали, как с вечера папа приказывал Дмитрию заказать в городе шестиместную коляску. Аннушка напекла ватрушек, пампушек; запасли по грибы корзинки и пригласили Зиночку с Петей. Жаль только, что папе нельзя было ехать. С августа начались у папы занятия в городе; он часто уезжал из дома и редко бывал с детьми.
Лева вздумал было упрямиться: вдруг не захотел ехать. Насилу его уговорили. Он неохотно уселся в коляску подле Матрены с Жени, рядышком с Колей. На переднем месте сидели тетя, Лида и Люба. Жука некуда было взять; тетя ни за что не позволила посадить его в ноги. Бедный Жук лаял, бегал вокруг коляски; Аксюша увела его в комнаты, а Лева совсем нахмурился и даже не захотел поиграть с Жени.
– Бедный Жучок! Не взяли Жучка, - приговаривала Люба.
– Ничего, он дома нас подождет, - заметил Коля.
– Ишь ты, какой добрый! А если тебя бы дома оставили?
– Я - другое дело. Я ведь не Жучок.
– А я Жучок, я Жучок!
– вдруг объявил Жени.
– Лева, я Жучок!
Но Лева не обращал никакого внимания.
– Я Жучок, я буду лаять. Гав, гав!
– залаял Жени.
– Полно, батюшка! Нешто можно так?
– унимала Матрена.
– Жучок - собачка.
– Я тоже собачка.
Жени не на шутку вообразил себя собачкой: вставал на четвереньки, ерзал на коленях у Матрены и Левы и лаял на всю коляску.
– Довольно, перестань, Жени!
– заметила тетя.
Жени как будто и не слышал.
– Слышишь, Жени? Сейчас садись смирно!
– Я Жучок, я собачка!
– И Жени залаял еще громче прежнего.
– Ну, я вижу, он в самом деле не умнее собачки. Нечего ему, значит, с нами сидеть. Пусть сидит где все собачки сидят. Пусти его, Матрена!
– строго приказала тетя.
Матрена спустила Жени с колен, но он не унимался. Тетя притянула его к себе, покрыла своей черной шалью. Жени уже не было весело, он уже охрип кричать, а все-таки хорохорился, высовывал из-под черной шали раскрасневшееся лицо и лаял, и кричал, что он собачка Жучок.
Тете так-таки и пришлось ехать с Жучком.
"Ведь экий клятой! Видно, в сестрицу пошел", - заметила про себя Матрена.
Тетя подумала то же самое, но пожалела сказать Лиде: так смирно сидела в своей новой шляпке девочка, сложив на коленях руки в перчатках.
Ехать на Воробьевы горы было совсем не то, что идти. Быстро проехали по ровной дороге, и вскоре совсем близко показались горы. Они стояли по-прежнему высокие и зеленые; березовый лесок, как и тогда, шумел кудрявыми ветками; солнце все так же светило с ясного неба, но Лида будто ничего не замечала.