Нет, на сей раз внутри ктото и чтото было. Из когото я увидела пятерых мужчин в белых балахонах, чтото среднее между ризой и парадной одеждой куклуксклановца. Разновозрастные особи мужского пола занимались чемто священным. Трое лопотали нечто неразборчивое, пара подливала какойто жидкости в горящие неярким огнем чаши перед скульптурой. На постаменте, как памятник, был водружен мраморный мужчина с мышцами культуриста. Из всей одежки парню дали только набедренную повязку. В длинных руках он держал здоровенный меч и книгу. Грозное спокойствие позы и выражение лица явственно говорили: я вообщето белый и пушистый, но, случись чего, врагу не поздоровится, огребет по полной программе и мечом и книгой, так, что не сразу очухается или не очухается вовсе. Каменная книга, на мой взгляд, была даже пострашнее клинка.

Человекислужители в светлых бесформенных хламидах глянули на меня, но ни выспрашивать, по какому поводу заявилась, ни выпирать за порог не стали, стоит себе девушка и стоит, мужчины вернулись к своим обязанностям. Шестой их сотоварищ как раз раскатывал на каменном полу перед статуей какойто жесткий даже на вид длинный коврик с изображениями мечей и книг.

– Почтенная магева ищет справедливого суда? – раздалось у меня над самым ухом. Я так и подпрыгнула. Чуть сзади от меня стоял, прегнусно ухмыляясь (получил удовольствие, напугав бедную девушку!), высокий тип, чья мускулатура могла бы поспорить с рельефами здешних статуй. Где он был, когда меня в школе в высоту сигать заставляли, я б тогда все рекорды одним махом побила, а может, и самого Бубку за пояс заткнула.

Тяжелая нижняя челюсть изверга, карие глаза вовсе не теплых тонов, темные, с едва уловимым медным отливом волосы, пара мечей за спиной (вон рукояти в кожаной обмотке торчат) были под стать ему самому. Одежда же оказалась весьма скромной: серая рубашка да черные брюки. Ниндзя, что ли?

– Ну вот еще, – огрызнулась я. – Своих врагов я магией бью, а если очень достанут, могу и рожу расцарапать, а по судам таскаться, это не их, а себя на мучения обрекать!

Внимательные глаза обежали меня, задержались на длинных ноготках (обожаю длинные острые ногти, а если они с красным или черным лаком, да еще узорами из завитушек, так вообще кайф!), мужчина кивнул, то ли оценил шутку, то ли правда поверил в мои способности.

– Кстати, а что это за храм? – уточнила я, пользуясь случаем.

– Гарнага – богасудьи, – кивнул в сторону статуи воин. – Неужто не признала?

– У нас за суды Фемида отвечает, – бессовестно воспользовавшись знанием мифологии, соврала я. – Баба с весами, мечом и завязанными глазами. Последнее – для пущей беспристрастности, но наводит на нехорошие мысли и анекдоты о слепом правосудии, впрочем, книга в руках вашего Гарнага не лучше. Небось закон символизирует, но держит он ее так, словно готов запустить в первого встречного.

Мужчина коротко хохотнул:

– Есть такое.

– Эй, а почему тут никого из прихожан не видно? Неужто все этого парня, – я скосила глаза на статую бога, – так опасаются?

– Сегодня день покаяния для приговоренных, их скоро приведут, – просветил собеседник. – Никто, кроме жрецов, в храм не заходит. Ну, магевы и маги не в счет.

– А ты? – удивилась я, не чуя в вооруженном мужчине ни капли таланта изза отсутствия такового или изза собственной природной тупости.

– Я – палач, – скромно признался он и прищурился, стараясь уловить, как отреагирует девица. Опять, что ли, напугать задумал или шокировать?

– Вау! Правда? – Я искренне восхитилась и подалась к джентльмену редкой, а в моем мире так и почти вымершей профессии.

Мужчина чуток отшатнулся от меня:

– Ты чего, палача ни разу не видела?

– Нет! Только иллюстрации в книгах. – Глаза снова принялись рассматривать воина как музейную редкость. – Ты первый! И чего на меня такими дикими зенками смотришь? Чего ждал, чтоб я испуганно завизжала или плеваться начала? Ну, если очень хочется, так скажи! Могу и повизжать и поплеваться!

– Не надо, – почесал щеку палач. – Я вообщето охранник, купцы, обозы, ну и так далее. Только этой зимой мой наниматель решил рискнуть и жирный куш сорвать, пока морозы не вдарили, обоз повел в Патер из Сурдины. Дождина всю дорогу ледяной лил не переставая, так он захворал, поначалу кашлял и сморкался, а потом в горячке слег да помер. Ни мага, ни лекаря при обозе не случилось. А как до города добрели, с нами никто расплатиться не подумал. Я совсем на мели оказался, товар кредиторы захапали, наш хозяин, видишь ли, чуть ли не половине города задолжал, дивлюсь, как самогото в рабство не продали. Ну без монеты в карманах пытался к стражам приткнуться, а и у них набор толькотолько прошел, не на разбой же было идти. Вот тут как раз палача и начали искать, тот, что до меня был, на улице шмякнулся и башку о крыльцо проломил. Я подумал: хуже, чем есть, мне уже не будет, вот и нанялся. Слушай, а чего я тебе все это рассказываю? – неожиданно остановился и удивился воин. – Колдовством, что ль, мне язык распустила, а, магева?

– Вот еще, – фыркнула я и тоном знатока пояснила: – Это у тебя типичный синдром попутчика проявился!

– Чего? – не понял собеседник, но на всякий случай нахмурился.

– Синдром попутчика, – повторила я, глядя на мужчину с сочувствием. – Такое бывает, если чтото долго в душе держишь, выговориться хочется, совесть облегчить или просто так потрепаться за жизнь, а не с кем, стыдно или опасно. Тогда первому же незнакомцу готов душу нараспашку открыть, коль уверен, что выговоришься, а потом вы каждый своей дорогой пойдете.