Часть меня хотела разораться на него и выгнать из моего заведения ко всем чертям, но его вид и потерянный взгляд вызвали во мне сочувствие, и я сдержалась.

– Как будто без него мало шушеры, – громко изрекла Мэри, уже неделю не отвечавшая на звонки Майка и обуянная стервозностью. – Вели ему убираться, иначе я сама скажу.

Я сразу заметила, что Томас надел под поношенную мотоциклетную куртку черную рубашку, которую я подарила ему на Рождество несколько лет назад, – она вылезла у него из джинсов. Нарочно так нарядился?

Раньше эти пуговицы расстегивались моими пальцами. Под ними мои руки отыскивали крепкую грудь.

Черт бы его побрал!

Как будто желая помучить себя еще пуще, я быстро оценила бугор возле брючной молнии. Как страстно я некогда вожделела его… Как выжег мне душу этот тип, уверив, что я буду сравнивать с ним каждого следующего!

Я также заметила, что шнурки на его рабочих ботинках были выпущены наружу и раскинуты петлями; как глупо было усматривать в этом невыразимую прелесть все годы, которые я тосковала по нему. Мне было тошно оттого, что один только взгляд на него все еще вызывал в душе невольное волнение.

Белокурые космы Томаса были всклокочены на обычный манер, придавая ему знакомый восхитительный видок: я, дескать, только что из постели, а там лежал голый и предавался греху. Но вместо наглой готовности к моему ледяному приветствию в его покрасневших глазах угадывалось горе. Или боль?

Он положил на барную стойку ключи, пачку «Мальборо лайтс» и старый черный мотоциклетный шлем с наклейкой «Анархия» на затылке.

– Здесь не курят, шел бы ты лучше в другой кабак, – буркнула я, когда он взгромоздился против меня на табурет.

Оценивая мою реакцию, он ощупывал языком коренные зубы.

– И тебе здравствуй, Тарин, – скрипучим голосом негромко отозвался Томас, опуская руку в карман. Он выглядел едва ли не виноватым и явно не в настроении ссориться. Его взгляд быстро перебегал с меня на Мэри и обратно. – Пива-то можно? Или меня вышвырнут на тротуар?

Красные круги вокруг зеленых глаз казались совершенно неуместными. Я видела Томаса всяким, в горе и радости, но сейчас он пребывал в необычном для себя состоянии упадка. Должно быть, случилось что-то серьезное, если ему хватило наглости явиться в мой паб.

– Я думала, ты бросил курить.

Томас поставил локти на стойку и указал на ближайшую гроздь пивных кранов.

– Да, знаю, – ответила я. – Ты пьешь «Сэм Адамс».

Я кивнула на объявление за спиной, уведомлявшее: «Администрация оставляет за собой право отказать в обслуживании».

– А я-то решил, что здесь мне станет получше, – пробормотал он. – Что ж, получил.

Если он явился за сочувствием, то ошибся дверью. Я вызывающе скрестила на груди руки.

– Вау! Ты научился осознавать свои чувства? Это что-то новенькое.

От этой плюхи Томас поморщился. Похоже, я попала в больное место. Он пригладил пегую бородку – ту самую, которую я любила покусывать, и кивнул.

– Неплохо исполнено. Наверное, я заслужил, – кивнул он.

Мне было трудно вести себя так стервозно. Против этого восставала память о первой любви, все еще сохранявшаяся в тайниках души. Я глянула на Мэри, прикидывая, не подключится ли она и не врежет ли ему заодно. Странно, но она сохраняла дистанцию, хотя я и уловила ее смешок после моей шпильки в его адрес.

– Томас, зачем ты пришел? – Я постаралась смягчить тон.

Я обратила внимание, что у него, когда он зачесывал волосы, дрожала правая рука, на мизинце которой все еще красовалось дурацкое серебряное кольцо с фамильным узором. Память об этом кольце заставила меня вспомнить интимный момент, когда я решила, что все мои мечты сбылись. Мы находились в его первой дерьмовой конуре над магазином сувениров близ променада; его сосед свалил в какой-то клуб, и помещение было в нашем полном распоряжении. Сжимая меня в объятиях, Томас снял это серебряное колечко и надел мне на палец. «Символ» – так он сказал.

На меня пристально смотрели жадные зеленые глаза, ра ди взгляда которых в мою сторону я творила многие глупости.

– Так что насчет пива – да или нет?

Я быстро взяла себя в руки.

– По-твоему, это удачная мысль – пить за рулем? Я думала, ты избавился от «харлея».

Томас помотал головой. Порочные губы чуть изогнулись в улыбке.

– А вискаря на халяву плеснешь? Может, я окажу тебе любезность и привяжу его к дереву, когда уйду.

– Обещаешь?

Как будто в поисках поддержки против моего бессердечия, он огляделся, встретил лишь незнакомые лица и шумно выдохнул.