В заключение скажу, что я считаю рану Гарибальди не опасной для жизни, но весьма значительною, продолжительною…»

Письмо о ране Гарибальди Николай Иванович Пирогов направил министру Головкину, тем самым сообщая о свих связях с великим революционером. Получив это письмо, министр срочно явился к царю с докладом. Над Пироговым стали сгущаться тучи. Его отставку ускорило еще одно событие.

4 апреля 1866 года, когда император Александр гулял по Летнему саду вместе с герцогом Лейхтенбергским и принцессой Марией Баденской, в него выстрелил студент Дмитрий Каракозов, но не попал. Именно этот выстрел Каракозова оборвал заграничную командировку Пирогова. Новый министр народного просвещения граф Дмитрий Толстой, обер-прокурор синода и ярый враг народного просвещения, без церемоний сообщил Николаю Ивановичу, что «освобождает его, Пирогова, от возложенных на него поручений как по исполнению разных трудов по учебной и педагогической части, так и по руководству лиц, отправленных за границу».

Пирогов снова вернулся в Вишню, но не отдыхать, а работать. Он приступил к активной лечебной деятельности. Из разных городов России спешили к великому хирургу люди. Позже он напишет: «Самые счастливые результаты я получил из практики в моей деревне».

Только за первые полтора года работы в деревне Николай Иванович провел двести серьезных операций – ампутаций, резекций суставов, литотомий. И ни одного случая рожи или гнойного заражения! Деревенская практика поражала врача. Раны, которые при самом тщательном уходе неизбежно завершались осложнениями, здесь заживали сами собой. Пирогов объяснял счастливые результаты тем, что «оперированные в деревне не лежали в одном и том же пространстве, а каждый отдельно, хотя и вместе с здоровыми». Он расселял больных в крестьянских хатах порознь, активно использовал антисептические средства.

Уход ученого из профессуры оказался для хирургии выгодным именно потому, что закончился деревенской практикой. На закате жизни, в отставке, в деревне, талант Пирогова раскрылся до конца. Труды Пирогова поставили деревню Вишню в один ряд с Дерптом, Петербургом, Севастополем.

Николай Иванович любил возиться в саду. Возле полукруглой террасы посадил две ели, которые до сих пор живы. От них взяла начало и протянулась вдоль сада еловая аллея. Рядом с Пироговым была любимая жена, Александра Антоновна, росли сыновья. Они тоже выбрали научную карьеру, учились за границей, готовились к профессуре. Старший, Николай, стал впоследствии талантливым русским физиком, но рано умер. Младший, Владимир, жил долго, он был историком. Николай и Владимир Пироговы звали Александру Антоновну мамой. Своих детей у нее не было.

Но мирная жизнь Вишни периодически прерывалась, потому что Пирогов еще дважды побывал на полях боевых действий.

В сентябре 1870 года Российское общество попечения о больных и раненых воинах, которое позже было переименовано в Общество Красного Креста, предложило Пирогову отправиться на театр франко-прусской войны. Его просили осмотреть военно-санитарные учреждения.

Пирогов поехал за свой счет. Своей командировкой он надеялся «принести пользу и нашей военной медицине, и делу высокого человеколюбия».

За пять недель Николай Иванович осмотрел семьдесят военных лазаретов, побывал в Саар-Брюккене, Ремильи, Понт-а-Муссоне, Корни, Горзе, Нанси, Страсбурге, Карлсруэ, Швецингене, Мангейме, Гейдельберге, Штутгарте, Дармштадте, Лейпциге. Он ехал в вагонах третьего класса или в теплушках, шел пешком, спал на полу, питался где придется и чем придется.

Страсбург напомнил Пирогову Севастополь. Этот город тоже вынуждали к сдаче бомбардировками, обрушив на него около двухсот тысяч снарядов. Он был разрушен меньше, чем Севастополь, потому что продержался всего шесть недель. В Страсбурге, вспоминал Пирогов, французский хирург водил его по госпиталю, показывал пробитый бомбами потолок, жаловался: флаг с красным крестом не мешал немцам стрелять по зданию.

– Французские бомбы в Севастополе, – заметил Пирогов, – тоже не разбирали эти флаги на перевязочных пунктах.

Француз пожал плечами:

– Ну, это другое дело.

Но Николай Иванович так не считал. Он писал: «Кто видел хоть издали все страдания этих жертв войны, тот, верно, не назовет с шовинистами миролюбивое настроение наций „мещанским счастьем“; шовинизм, вызывающий нации на распри и погибель, достоин проклятия народов».

Пирогов, ненавидевший войны, в свои шестьдесят семь лет провел полгода на русско-турецком фронте. Он был в Зимнице, Систове, Тырнове, под Плевной, он ехал на фронт для осмотра лазаретов, а стал фактически главным консультантом по всем вопросам медицинского обеспечения армии. Несмотря на возраст, Николай Иванович мог в один момент собраться и махнуть из-под Плевны в Тырново, куда прибыла большая партия раненых.

Три поездки Пирогова из Вишни за границу дали миру замечательную военно-медицинскую трилогию: из Гейдельберга он привез знаменитые «Начала общей военно-полевой хирургии», с фронта франко-прусской войны – «Отчет о посещении военно-санитарных учреждений в Германии, Лотарингии и Эльзасе в 1870 г.», а из Болгарии – «Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии и в тылу действующей армии в 1877–1878 гг.».

Франко-прусскую войну отделяли от Севастопольской кампании полтора десятилетия, русско-турецкую – два десятилетия. Армии были по-новому организованы, по-новому вооружены, по иному передвигались и действовали. Но пироговские принципы оставались актуальными. Вторую часть последнего своего труда «Военно-врачебное дело…» Пирогов открывает двадцатью пунктами, озаглавленными: «Основные начала моей полевой хирургии». Первое из начал стало афоризмом: «Война – это травматическая эпидемия».

В 1880 году Николаю Ивановичу исполнилось 70 лет. В мае 1881 года праздновали пятьдесят лет его врачебной деятельности. Он долго отказывался от юбилейных торжеств, и его ученик Склифосовский приезжал в Вишню, чтобы уговорить его. Пирогов охотно пообщался со Склифосовским, поговорил о способах радикального лечения грыж, поругал себя за то, что в молодости плохо знал биологию, и в конце концов согласился на чествование – только в Москве.

Москва торжественно встретила Николая Ивановича Пирогова 24 мая 1881 года. В актовом зале выставили для обозрения документы, имеющие отношение к жизни и деятельности великого ученого и хирурга, было много приветствий от российских обществ, ведомств и городов, из Мюнхена, Страсбурга, Падуи, Эдинбурга, Парижа, Праги, Вены, Брюсселя. В этот день Городская дума избрала Н. И. Пирогова почетным гражданином Москвы, он был также избран почетным доктором многих университетов Европы.