–  Нет, я вот тут, у Мыря. Только Федор, не знаю, как его по отчеству, ушел куда-то. Жду.

–  А, - совсем успокоенно сказал старик.
– Отца Федора Климентом звали. Правильные были казаки Солодовниковы: еще отец его брус засовный прибил на ворота снаружи - всегда, мол, двор открыт для хороших людей. И Федор в отца пошел. Рыбак! Знают его с верха до низа.

–  Почему его зовут по-чудному, - спросил я.
– Известный человек и вдруг - Мырь? И ноги у него кренделями.

–  Потому и Мырь, что известный, - сказал старик.
– А ноги ему пулеметом прошили в шести местах. Это еще когда с Чапаевым был под Бударным.

–  А все-таки, почему же Мырь?

–  Дождь прошел по весне, - сказал старик, - в тридцатом году. А в поселке было, как говорили старики постарей меня, десять кулаков, пятьдесят казаков и двадцать два бедняка. И самым бедным был Мырь.

–  Он тогда еще в Солодовниковых ходил. Рыбаком он стал после прозвища, - сказал чубатый парень.

–  Верно, песни хорошо пел, тем только и был приметен, - сказал старик.
– Только раз в город съездил с обозом и привез оттуда новую песню. Пели ее и с трубой и с гармонью. Ну и запала в сердце. Весь левый край станицы пел. С февраля того года начала беднота артель строить. Я тогда с казаками был и тоже, прости господи, за непутевых их считал. Казаки-середняки, конечно, остерегались. Петь - пели, а в артель не шли. И куда идти? Там четыре коня на всех было, семян собрали в обрез. Голодовали!

–  Голодовали сильно, - сказал чубатый.

–  Верно, - подтвердил старик.
– Дед Митрий да Молотков Павел померли. Осталось к дождю - двадцать. Год был такой тяжелый: ни зверя, ни рыбы. Коров у бедноты было две. Зарезать мотели - Мырь не дал: хотел пахать на коровах. Смеху было и слез! f

Дед тронул пальцем свернувшегося в клубок на скамейке кота.

–  Нос прячет - к дождю. Так вот, к тому весеннему дождю остались в артели двадцать человек. В поле ехать - сйл не было, и опять же - смутьянство. Из земли хлеб не вынешь, а ждать нового - долго. Пошел разговор: порешить семена на прокорм, а самим податься в батраки. Серьезный был разговор, до кольев доходило. Тут и объявился Мырь.

–  Тут, тут, - подтвердил чубатый.
– В это время.

–  Бабы из артели, - продолжал старик, - сшили из трех бредешков невод - саженей на двенадцать. Чехонь ловили и че- баков. Настоящей рыбы не было. Жерех еще снизу не пришел. Сомы отстаивались - вода была большая. В престольный праздник гуляли мы на яру, а человек пять из артели тянули невод на низ. Матрена была Солодовникова, Пашка Шубин и другие, а на косе вся артель сидела, в стороне от нас. Слышим шум, Матрена кричит: - Ратуйте, казаки!
– Что такое?
– спрашиваем. Вд(›уг по середине тони белуга ударила, воду рассекла до песка. Невод вырвало, остались одни крылья. Федор с багром бросился да не успел подбагрить. Она еще раз ударила, и от косы прямо в омут пошла. Разве с ней справишься? А Федор не отпускает: мырь - и нет его! Матрена по песку бегает, волосы на себе рвет, ребята из рртели будары чалят.

Вышла рыба на стрежень - шапки у Федора нет, а держит. Опять мырь - и на дно! Две будары на стремя вышли, да здорова белуга, - не удержать, а в заводи, где Федор виден, четыре сажени глубины.
– Бросай, - кричим мы ему, - бросай!

Но Федор не отступился, открыл нож зубами и опять: мырь!

До семи раз нырял, семь раз сердце у меня обрывалось. Ножом он все же распорол брюхо белуги, перевернулась она. Выволокли Федора, он уже не дышал, а за багор держался. Откачали.

–  Ты что, - говорим, - очумел?

–  Да как же я ее брошу, - говорит.
– Сидим голодные, а гут еды на всю артель хватит!

Первым к нему подошел Захар Гряднов. Казак был справный.

–  Пиши в артель!
– сказал.
– Трех коней, косилку и четырнадцать голов скота передаю.

Многие тут к Федору потянулись, потому что лицом показал он артельное дело. Шестнадцать пудов было в белуге! И один человек с таким чертом справился, жизнью рисковал за артель.

–  Трактор потом прислали, - вспомнил парень.

–  Трактор - это уж после, - сказал старик.
– За трактором все пошли. Не об этом речь сейчас. Сила какая в человеке явилась. О себе не думал: десять лет на яру сидел, песни играл: - Ту-ту-ту! Ту-ту-ту! Будару у него в паводок унесло - посмотрел только и рукой махнул.
– Плыви, говорит, челн.
– Ту-ту-ту!
– А как о людях стал заботу иметь, так и себя не пожалел.

–  Партейный он!
– сказал парень с гордостью.

–  Партейным он стал через пять годов, - сказал старик…

Из темноты показался Федор Климентович Мырь. Под мышкой он держал корзину, в которой что-то булькало и переливалось. На руках у него висели круги колбасы.

–  Где был,Федор?
– спросил старый казак.

–  Кооператора будил, - ответил Мырь.
– Гость из города. Пойдемте, казаки, с нами…

‹№2, 15)

Михаил Заборский

Некоторые называли его Епиходовым, по фамилии бессмертного персонажа «Вишневого сада», другие - «Двадцать два несчастья», третьи совсем лаконично - «Двадцать два».

Следует оговориться: преследовавшие его неудачи касались единственной стороны жизни нашего героя. Во всем остальном она была заполнена благодарной творческой работой, общественной деятельностью и, следовательно, массой тех хлопот - больших и малых, - которые осмысливают и красят существование каждого из нас.