Шрифт:
– Ну как? А? Ну как?
Володя немного оправился, вытер рукой лицо, взгляну п на воду и незнакомым, хриплым голосом, с заметным усилием, заикаясь выговорил:
– Как я… то-нул…
Тогда Яшка вдруг сморщился, зажмурился, из глаз у него брызнули слезы, и он заревел, заревел горько, безутешно, сотрясаясь всем телом, задыхаясь и не стыдясь своих слез. Плакал он от страха, от того, что все хорошо кончилось, что Мишка Каю- ненок врал и никаких осьминогов в этом бочаге нет…
Глаза Володи потемнели, рот приоткрылся, с испугом и недоумением смотрел он на Яшку.
– Ты… что?
– выдавил он из себя.
– Да-а… - выговорил Яшка, что есть силы стараясь не плакать и вытирая штанами глаза, - ты уто-о… утопа-ать, а мне тебя спа-а… спаса-ать…
И он заревел еще отчаянней и громче.
Володя заморгал, покривился, посмотрел опять на воду, сердце его дрогнуло, и он все вспомнил…
– Ка… как я тону-ул!… - будто удивляясь, сказал он и тоже заплакал, дергая худыми плечами, беспомощно опустив голову и отворачиваясь от своего спасителя.
Вода в омуте давно успокоилась, рыба с Володиной удочки сорвалась, удочка прибилась к берегу… Светило солнце, пылали кусты, обрызганные росой, и только вода в омуте оставалась все такой же черной.
(№ 8, 1958)
Константин Федин
Сазаны
Нас было три товарища: Коля, Саня и я. Мы жили в одном дворе и очень гордились, что всем троим нам было тридцать лет.
Саня любил подраться, но мы вдвоем с Колей были сильнее его, поэтому он нас не трогал. Ему дали прозвище «Санька Широкий нос». Он сердился, когда его так звали.
Один раз осенью мы сидели на лавочке у палисадника и разговаривали. День стоял ясный: желтобокая синица, насвистывая, винтом вилась по веткам ивы в палисаднике, и мы пристально следили за ней.
– Ни капельки не боится, - сказал я.
– Попробуй поймай, - сказал Коля.
– А что лучше ловить: птиц или рыбу?
– спросил Саня.
– Рыбу, - ответил Коля.
– Как бы не так, - сказал Саня.
– Птицу поймаешь, посадишь в клетку, она поет. А рыбу не успеешь поймать - она уснула, куда ее? Коту Ваське, обжоре.
– Да ты порядочной рыбы никогда не ловил. Наверно, только чехонь таскал, - засмеялся Коля.
– А ты что таскал? Баклашек?
– рассердился Саня.
– И сазанов ловил, - строго проговорил Коля.
Тут я не выдержал:
– Зачем ты, Коля, врешь?
– И ничуть не вру. Нынче летом на Волге, в Беленьких, я ловил сазанов.
– А я прошлым летом с мамой жил в Беленьких, - сказал я, - там сазаны не ловятся.
– Ты в каком месте ловил?
– И с берега ловил и с дощаников.
– А надо с конторки. Там они здорово берут!
– Ты, поди, вот такого поймал?
– спросил Саня и показал мизинец.
– Я в три ладони поймал, - опять строго сказал Коля и отмерил на руке три ладони, до локтя.
– Завирай!
– тряхнул головой Саня.
– Вот как дам тебе…
– Попробуй, - сказал Коля и подвинулся ко мне.
Я тоже подвинулся к нему, и Саня отвернулся от нас в сторону.
Синица в этот момент оторвалась от ветки и быстро полетела, ныряя в воздухе, а ивовая ветка долго раскачивалась, точно прощаясь. Я глядел вслед синице, пока она не исчезла, и мне вдруг стало грустно, что лето прошло и не возвратится, и я увидел, что и Саня с Колей тоже подумали о чем-то грустном, только Саня все еще сидел отвернувшись.
– Ты правду говоришь, что в три ладони?
– спросил я.
– Знаешь, что, - сказал Коля вместо ответа, - давай с тобой поедем в Беленькие.
Он глядел на меня своими желтыми смелыми глазами, и я подумал: «Нет, Коля врать не может».
– Как же мы поедем?
– Очень просто, на пароходе. Утром поедем, после обеда - назад.
– А деньги?
– Пустяки какие!
– сказал Коля, ткнулся подбородком в мое плечо и шепнул на ухо:
– У меня деньги есть, хватит.
Саня встал, сделал три шага, обернулся, сказал нам:
– Не больно надо, завиралы!
– и ушел.
– Санька Широкий нос!
– крикнул я ему вдогонку.
Он погрозил нам кулаком, а мы стали обсуждать, как поедем ловить сазанов.
Через день, как обычно, мы с Колей вышли поутру в школу, но на полдороге повернули в другую сторону и пошли тихо улицей на Волгу. Сначала мы не глядели друг на друга, чтобы кто-нибудь не догадался, что мы в сговоре. У нас в карманах были волосяные лески с крючками, а в школьных сумках - завтраки. Мы шли все быстрее и быстрее и, наконец, пустились бегом.