Мы обернулись. Над нами стоял старый усатый матрос.

–  Кто вас сюда пустил?
– закричал он.

–  Мы, дяденька, сазанов ловим, - вежливо сказал Коля.

–  Са-за-нов?
– закричал он громко.
– Вот я сейчас ваших сазанов!

Неизвестно, откуда взялась у него метла, и он начал изо всей силы сметать чехонь в воду.

–  Убирайтесь с конторки, живо!

Мы наскоро забрали свое добро и сошли на берег.

Только тогда мы увидели, что Волга была огненно-красная, будто ее зажгли со всех концов: солнце наполовину опустилось за небосклон. Вниз по течению плыла наша чехонь худенькими животами вверх, а животы были розовые от заката. Мне стало жалко рыбу. И вдруг я подумал: «Что теперь с нами будет?»

–  Влетит нам дома, что мы пропадали, - сказал я.

–  Сейчас придет «купец», мы как-нибудь словчим, сядем, - ответил Коля.

–  Зачем же ловчить? Купим билеты и поедем.

–  А на что ты купишь?

–  Как на что? Ты сказал, что у тебя денег хватит.

–  А ты яблоки с булкой ел?

–  Яблоки ел, а булка уплыла.

–  Ну так что же, уплыла: все равно я за нее заплатил.

–  И не осталось ни копейки?

–  Ни копейки.

Коля был встревожен, но смело смотрел на меня своими желтыми глазами.

Мы больше не разговаривали. Мы выбросили удилища, смотали лески и стали дожидаться парохода. Изредка мы кидали камешки в темную воду и считали, сколько раз они подскочат на ее поверхности. Эта игра называлась «блинчиками».

«Купец» пришел уже в огнях. Мы хотели прыгнуть с конторки на нос парохода, но показалось слишком высоко. Тогда мы пробрались к корме. Только что мы спустили ноги за борт конторки, как вдруг появился усатый матрос - вешать фонарь на мачту. Свет фонаря упал прямо на нас, и матрос заорал так, будто поймал мошенников:

–  A-а, вы опять тут? Зайцами ехать удумали?

Мы бросились прочь и не успели сбежать на берег, как пароход загудел и отчалил. Он уходил со своими светлыми окнами и фонарями, а вокруг нас становилось темнее, темнее, и мы с Колей поняли, что пришла ночь.

–  Будет еще пароход?
– спросил я.

–  Из города.

–  А в город?

–  А в город утром, - грустно ответил Коля.

–  Знаешь, - сказал я, - идем к бабушке Ниловне. Мы с мамой у нее прошлый год жили. Она нас пустит.

Изба Ниловны стояла недалеко, окнами на Волгу, и мы дошли скоро: я и в темноте хорошо различал дорогу. Ниловна не сразу меня узнала, а потом зажгла лампу и, пока я рассказывал, как мы очутились в Беленьких, все трясла головой и твердила:

–  Ой, бедокуры, ой, бедокуры!

Она напоила нас парным молоком, постелила в передней горнице на полу овчинный тулуп и велела ложиться спать.

Мы с Колей подвернули под головы большущий воротник тулупа, прижались друг к другу спинами и быстро согрелись. Но сон ко мне не приходил, и я чувствовал, что Коля тоже не спит.

Очень ясно я увидел свою комнату с кроватью, покрытой синим мохнатым одеялом. На кровати сидела мама и плакала, а отец стоял у печки и сердито говорил:

–  Вот твое воспитание: растет бессовестный балбес!

«Бессовестный балбес» - это отец говорил обо мне. Но он

ошибался, совесть меня мучила: мне было страшно жалко маму и стыдно, что она из-за меня плачет. Я сам чуть не заплакал в тулуп и опять ясно-ясно услышал мамин голос:

–  Нет, он не такой плохой мальчик.

Голос был настолько отчетлив, что я приподнял голову. Дверь в горницу отворилась, и вошла Ниловна с лампой, а за нею - мама.

Я схватил Колю за руку, и мы вместе вскочили.

–  Мама!
– крикнул я.

–  Ну что, рыболовы?
– сказала мама негромко и так нежно, как не говорила никогда в жизни.

Я бросился к ней. Она обняла меня. Я шепнул ей тихонько, чтобы никто, кроме нее, не слышал:

–  Ты меня простишь?

Она крепче прижала меня к себе.

–  Как же ты нас нашла?
– спросил я.

–  Это - мое дело, как нашла, - ответила мама, взглянув на Колю, и покачала головой.

Вдруг она сказала:

–  Тише, слушайте.

Мы притихли. Издалека доносились то короткие, то долгие гудки парохода, как будто он о чем-то просил.

–  Пассажирский, лодку требует, - сказала Ниловна.

–  Он идет в город?
– спросила мама.

–  Снизу, в город.

–  Ну, живо, собирайтесь!
– сказала мама.
– Если поспеем на лодку, - может, пароход нас посадит.

Она поцеловалась с Ниловной и велела нам поблагодарить ее за приют.

–  Спасибо, - сказал я.

–  Спасибо, - сказал Коля.