Однажды я пришел за картошкой. Была ее смена. Мы встретились глазами, слово за слово, шутка за шуткой мы и познакомились. Стал забегать к ней в магазин просто так: поболтать о том, о сем. Несколько раз провожал ее домой. В награду она позволяла себя целовать в щечку. Больше ничего не было. Но мне и этого было достаточно. Я был тот еще теленок и о другом не знал и не думал. Мне было просто хорошо с Ирой, и все. Я наслаждался открытием, что с девушками можно говорить о чем угодно и что с ними даже интереснее, чем с парнями. Я мог бы полюбить Иру. Если бы не одно "но". Ира была замужем. В глубине души я осуждал ее, замужнюю женщину, за связь с другим парнем, даже если этим парнем был я сам, и связь носила столь невинный характер.

В последнюю встречу я пригласил Иру на свои проводы в армию. Она отказалась, сославшись на мужа. Я попросил писать письма. Она отказала и в этом. Я расстроился. Ира меня поцеловала.

– Не сердись. Сам понимаешь, прийти на проводы не могу. Муж узнает, будет скандал. Мне это надо? А тебе это надо? Вот то-то. Сделаем так: вернешься из армии, позвони. Вот тебе мой домашний телефон.

Так в моей книжке появилась карандашная запись.

Не откладывая в долгий ящик, звоню и через секунду разговариваю с Ирой так, как будто не было двух лет разлуки. В первую очередь она сообщает, что развелась с мужем и теперь живет одна.

– Да?!
– удивляюсь я.

– Ты не рад?

– Рад, конечно, но как-то неожиданно все.

Вру. На самом деле, ее развод был очень, даже, ожидаем. Не нужно было целоваться на стороне с кем ни попадя. Во-вторых, ее развод меня не радует, а даже тревожит: уж не имеет ли Ира на меня виды?

– Увидимся?
– спрашивает она.

– Конечно. Ты работаешь всё в том же овощном магазине?

Ловлю себя на том, что для своего вопроса я избрал тон, каким обычно мужья спрашивают законных жен о зарплате.

– Все там же, - отвечает Ира.
– Подтягивайся часикам к двадцати. Пока, солдатик. Целую тебя всего.

Последняя многообещающая и волнующая фраза заставляет выбросить из головы все лишнее и начать готовиться к встрече с девушкой. Иду в ванную. Под струей воды ору во все горло:

Поручик Голицын, тра-та-та, тра-та-та,

Корнет Оболенский, налейте ля-ля,

Зачем нам, поручик, тра-та-та, тра-та-та?

Чужая ля-ля-ка нам совсем не ля-ля.

Итак, у меня свидание с Ирой. Пройдет какой-нибудь час, и в моих объятиях будет реально живая, а не воображаемая женщина. Сколько раз в армии от этих воображений я попадал в неловкое положение: просыпаюсь, а кальсоны мокрые.

Ира разведена. Ира наверняка позволит мне всё, что захочу. Нужно ли ей платить, вот в чем вопрос?

Два года противоестественного армейского целомудрия сделали свое дело - мне страшно. Вдруг не получится? Внутренний голос успокаивает, но вместе с неуверенностью уходит желание. В этом нежелании я как в коконе. Не помогает даже ритуальное исполнение куплета о поручике Голицыне, которому "чужая ля-ля-ка совсем не ля-ля".

Усилием воли продолжаю подготовку к свиданию, но движения мои делаются все неувереннее. И замирают совсем. В чем проблема? Не знаю. В белой ли финской курточке с капюшоном и металлическими пластинами вместо пуговиц? Нет. Недавно я открыл новый способ ее ношения. Теперь застегиваюсь только на одну, нижнюю пластинку. Эффект потрясающий! Куртка теперь сидит как на том парне, которого я видел в трамвае. Может быть, дело в брюках и в обуви? Так нет. Отец сдержал слово и выделил нужную сумму. Эти деньги потрачены мною с умом. Теперь у меня немецкие брюки и итальянские ботинки.

Не хочется верить, но, наверное, все дело в Куле, точнее, в эффекте, связанном с нею, который оказался болезненнее, чем я думал.

Я остановился, когда дело дошло до надевания шапки, без которой из-за стоящих нынче холодов нельзя выйти на улицу. Шапку рано или поздно придется снять. Такие дела в шапке не делаются. Ира, естественно, обнаружит мою лысину и разочаруется. В свою очередь, я тоже расстроюсь. Мне это нужно? Еще не затянулась душевная рана, нанесенная Кулей, убежавшей от меня, как от прокаженного.

В курточке и надушенный французской туалетной водой ложусь на свою раскладушку. Ржаво тикают часы. Я все лежу. Отдаю себе отчет в том, что не пойти на свидание с Ирой - значит проявить слабость, не достойную настоящего мужчины. Напоминаю себе, что дал слово не стесняться лысины. Ничего не помогает. Продолжаю лежать, как бревно. И чем дольше лежу, тем меньше желания идти на свидание.

Шепчу сухими, слабыми губами:

Поручик Голицын, тра-та-та, тра-та-та,

Корнет Оболенский, налейте ля-ля.

Зачем нам, поручик, тра-та-та, тра-та-та?

Чужая ля-ля-ка нам совсем не ля-ля.

Часть 8. В атаку на лысину.

В эту ночь я не сомкнул глаз. Мешает жуткое ощущение полного бессилия. Начать жить по-новому, то есть так, как хочется, не получается. Время уходит, как вода между пальцев, без остатка и бесполезно. И нет ничего, что свидетельствовало бы о том, что у меня могут появиться друзья, девушка, что я устроюсь на интересную работу и стану прилично зараба-тывать.

Не могу заснуть еще и оттого, что рядом храпит отец, над моей лысеющей головой тикают настенные часы, а под окном шумными волнами одна за другой проносятся дурацкие автомобили. От всего этого можно сойти с ума! Я прячу голову под подушку.