Шрифт:
– Доброе дело! Пойдем в моленную.
Прошли в полумрак комнаты, освещенной лампадами.
На потолке колебались отражения огней. Было тепло, пахло ладаном. Дюжий служка ворошил дрова в печи, из-под кочерги брызгали искры.
– Выйди!
Служка бесшумно удалился.
Владыка посадил царя в глубокое кожаное кресло, сам скромно сел на низенькую деревянную скамейку.
Царь долго молчал, наслаждаясь покоем; заговорил тихо, доверчиво:
– Раздумался я, отче, о судьбе человеческой, о своей жизни, о том, что свершил я и что свершить осталось… и потянуло к тебе!
– Челом, государь, за сие бью! – Макарий привстал, поклонился. – Что держишь на мыслях, сыне?
– Много раз вспоминал я, владыко, о словах твоих, что были сказаны в прошлом году на пире. Память вещественную, сказал ты, надо оставить о славном походе и о воинах русских, сгибших под Казанью. Держал совет я с людьми, и надумали мы поставить храм – памятник в честь казанского взятия… Али, может, всуе [181] думы мои, владыко пречестной, гордыня обуяла?..
181
Всуе – напрасно.
Царь нетерпеливо всматривался в спокойное лицо митрополита, слабо освещенное мерцающим огнем лампад. Макарий ответил на вопрос задумчиво, потихоньку перебирая янтарные зерна лежавшей на его коленях лестовки: [182]
– Жития нашего время яко вода, дни наши, яко дым, в воздухе развеваются. Но коли мыслишь оставить о наших днях память вещественную, греха в том, сыне, не вижу!
Иван Васильевич просиял:
– Воздвигнуть бы нам храм, какого спокон веку на Руси не бывало! Долго нас по тому храму вспоминать будут, а, владыко?
182
Лестовка, или четки, – кожаная полоска с нашитыми на нее шариками или зернами. По зернам лестовки молящиеся отсчитывали молитвы или поклоны.
– Замыслил доброе, – ответил Макарий, а про себя подумал: «Святой церкви то польза будет, возвеличение».
– Утешны мне сии мудрые речи, владыко! Побеседуешь с тобой – и душа очищается от житейских тревог. Как твои «Четьи-Минеи»? [183]
Просвещение на Руси сильно пострадало в мрачную эпоху татарщины. В сожженных городах и монастырях погибло много ценнейших древних рукописей, но немало еще ходило по Руси списков различных книг: жития святых, послания русских князей, описания путешествий, сборники под названием «Пчелы», куда трудолюбивый составитель включал все, о чем слышал и узнавал от разных людей, подобно тому как пчела тащит в улей мед с многих цветов…
183
«Четьи-Миней» – ежемесячное чтение.
Митрополит Макарий взялся за огромную задачу: сберечь от забвения, собрать воедино памятники русской письменности, по преимуществу церковной, распределить по двенадцати объемистым книгам, озаглавив каждую названием месяца.
Вопрос о «Четьях-Минеях», заданный царем, был чрезвычайно приятен митрополиту. Морщинистое лицо Макария с седым клинышком бороды как-то помолодело, впалые глаза оживились. Он заговорил с воодушевлением:
– С божьей помощью приведено к концу собирание двенадцати великих книг. Сколько затрачено трудов! Двенадцать лет переписывали писцы, и не щадил я серебра… А сколько подвига, государь, потрачено для исправления иноземных и древних речений, чтобы перевести оные на русскую речь! Сколько я мог, столько и исправил. Что не доделал, пускай иные доканчивают и исправляют…
Царь от души поздравил митрополита:
– Радуюсь твоей радостью, пресвятый владыко! Великое свершил дело для просвещения Руси. Теперь только побольше бы списывали от твоих «Миней». Ох, списывание, списывание! Мыслю я, владыко, печатню завести…
– Книги печатать? Доброе зачинание, благословляю…
– Дьякон Никольской церкви Иван Федоров да Петр Мстиславец приходили ко мне – повелел им быть печатниками…
– Начинает Русь выходить из тьмы невежества!
– О построении храма не устану думать…
– Думай, государь!
– Снова и снова будем о нем беседовать…
Глава V
Важное решение
Царь и митрополит сходились чуть не каждый день потолковать о великом замысле – построить храм на удивление Руси и другим странам.
Иногда при разговорах присутствовал Иван Тимофеевич Клобуков. Рыжебородый, низенький дьяк знал латинский и немецкий языки и служил царю толмачом при тайных встречах с иностранцами, устраиваемых помимо Посольского приказа.
Клобукову, человеку большого ума и образованности, замысел пришелся по душе.
– Храм таковой, без сомнения, воздвигнуть можем, – говорил дьяк. – Только не растянуть бы дело на десятки, а то и на сотни лет, как в иных странах водится. Слыхал я, в Паризии [184] собор богоматери три века поднимали…
– Быстро будем строить, – отвечал Иван Васильевич.
Сойдясь, разговаривали о замечательных стройках прошлого.
Макарию в юности пришлось встречаться с зодчим великого князя Ивана III – Ермолиным.
184
Париже.