Тишина воцарилась лишь на краткое время; ни мужчина, ни женщина не размыкали губ, чтобы заговорить, а музыкант в углу закончил свою песню. Молодой артист взял бокал вина, который как обычно, послал ему владелец бистро, и немного отдохнул. Другой молодой человек, сидящий за столом рядом с Кенди и Терри, неожиданно встал и подошел к пианисту. Оба мужчины, похоже, хорошо знали друг друга и говорили оживленно, как знакомые. В другом углу бистро завтракала пара средних лет, а в нескольких метрах от них человек в форме потягивал пиво. Официанты болтали между собой, пытаясь одолеть скуку, делясь шутками и анекдотами. Затем пианист встал и обратился к поредевшей аудитории.

– Дорогие друзья, - заговорил он неофициальным тоном.
– Здесь присутствует мой приятель Жак Превер, который, как некоторые из вас уже знают, написал следующую из своих прекрасных поэм, и я осмелился написать музыку, чтобы получилась песня. Я надеюсь, что вам понравится, и вы вспомните ее, когда Жак станет известным поэтом. Потому что, поверьте мне, я не сомневаюсь, что когда-нибудь он станет знаменитым.

Молодой пианист сел напротив инструмента и искусными пальцами начал ласкать клавиши из слоновой кости. Каскад печальных нот полился из старых фортепианных аккордов и наводнил помещение, достигнув ушей Кенди. Приятная и грустная мелодия песни заставила ее сосредоточить внимание на словах, но, несмотря на год, который она прожила во Франции, ее ухо еще не было столь натренировано, чтобы понимать их.

– Красивая музыка, - тихо прошептала она.
– Какая жалость, что я не очень хорошо понимаю текст, - призналась она.
– Но я уверена, поэма, которая вдохновила такую песню, должно быть, также прекрасна.

– Так и есть, - ответил Терри, все еще держа руку блондинки.
– Хотя и очень грустная.

– О чем там говорится?

– Ну, похоже, что поэт говорит о прошлой любви, которую он все еще не может забыть. Ты хочешь, чтобы я перевел ее для тебя?
– спросил он, утопая синими глазами в ее омутах.

– Пожалуйста.

– Дай-ка послушать… он говорит:

Я хочу, чтобы ты вспомнила

О днях, когда мы были друзьями,

В то время жизнь была прекрасней,

И солнце горячее, чем сегодня.

Облетают опавшие листья,

Вместе с воспоминаниями и сожалениями,

Северный ветер уносит их

В холодную ночь забвения,

Видишь, я не забыл

Песню, что пела ты мне.

Кенди слушала слова Терри, и в это время ее сердце на секунду замерло. Казалось, каждая строка в поэме поразительно точно передавала ее собственные чувства словами, которые она не могла высказать.

– Как печально, - прошептала она и почувствовала, что ее рука загорелась от касания молодого человека.

– Дальше еще. Слушай, теперь он поет припев:

Это песня, что признает нас лишь вместе,

Ты любила меня, а я тебя,

И мы были единым целым,

Ты, что любила меня, и я, что любил тебя.

Но жизнь разделяет тех, кто любит друг друга,

Так спокойно, без единого звука,

И море стирает следы на песке

Тех влюбленных, кого разлучили.

Последние ноты умерли в фортепиано, а Терри оставался безмолвным. В прошлом его душа так много плакала с тем же раскаянием, отображенным в поэме, что он не мог не поразиться совпадению. Он смотрел на молодого поэта, который сидел с равнодушным видом в углу и курил сигарету. Он был еще подростком и был, наверное, столь же молод, как Терри в тот зимний вечер, когда потерял женщину своей жизни... Но теперь он был здесь и держал ее руку и простой факт того, что она пришла на встречу, придал ему силы.

– Кенди, - позвал он ее, поскольку к нему в голову пришла идея, - есть обещание, которое ты мне дала, и которое еще не исполнила.

– Что, правда?
– спросила она, возвращаясь из своего внутреннего мира.

– Да, ты сказала, что потанцуешь со мной, когда мои раны заживут, ради старых времен. Помнишь?

– Кажется, да, - с застенчивой улыбкой ответила она.

– Тогда... Ты потанцуешь со мной сейчас?

– Здесь?
– удивилась она, недоверчиво оглядываясь.

– Почему нет? Есть зал для танцев, музыка, ты и я. Что еще тебе нужно?
– спросил он с озорной усмешкой, и секундой позже более серьезным тоном добавил: - Завтра я буду далеко, и Бог знает, когда ты сможешь сдержать свое слово, если не сделаешь этого сейчас.

Кенди ощутила укол в грудь, когда он упомянул о своем близком отъезде, и затем чувство смущения танцем с Терренсем на виду у немногочисленной ресторанной публики перестало иметь значение. Хотя она не отвечала.

– Я полагаю, ты не хочешь запятнать честь Одри. Альберту бы это не понравилось, - подмигнул он ей, видя, что она хранила молчание.

– Нет, конечно, - ответила она, наконец.
– Я согласна.

Терри встал и подошел к отдыхающему пианисту.

– Excusez moi, monsieur, - обратился он к мужчине.
– Voudriez vous jouer une autre fois la chanson de votre ami? [Простите, сэр. Не могли бы Вы еще раз сыграть песню Вашего друга?]

– Pour la belle dame qui est avec vous monsieur, - с улыбкой ответил пианист, - Moi, je jouerais jusqu'а la fin du monde,[Для прекрасной дамы, которая рядом с Вами, монсеньер, я бы играл до скончания века] - заключил он и без лишних комментариев заиграл, глядя, как пара встала и начала танцевать.

Стоило хрипловатому, но мелодичному голосу музыканта снова зазвучать, на волшебный момент Кенди забыла о всей ужасной нервозности, которая истязала ее сердце каждый раз, когда она была близко к Терренсу. Он придерживал ее, пока их тела медленно двигались под мягкую песню, и она ощущала, как его дыхание ласкает ее виски. Сладкое тепло прокралось по их коже, проникая в каждую пору до самых глубин их сердец. Такое не происходит, если человеческая душа полностью не открыта, как их души в тот момент.