В 1917 году генерал Фердинанд Фош был назначен главнокомандующим военными силами Франции. Как все великие исторические личности, он понимал, что именно этот момент придаст его жизни истинный смысл. Он понимал, что рожден в такое трудное время, чтобы сыграть свою роль в истории. Поэтому сразу после назначения он начал стягивать войска к Западному фронту, готовясь к ответному наступлению.

Иногда он перемещал целый взвод, а иногда - лишь одну из ключевых фигур, подобно шахматисту, который передвигает пешку или коня. Одной из таких фигур был майор Андре Легар, который вот уже год заведовал госпиталем Сен-Жак. В военной академии Фош был преподавателем Легара и понимал, что его стратегические таланты проматываются впустую. Поэтому к конце октября он был намерен перевести бывшего ученика на одну из передовых позиций Западного фронта.

Управлять госпиталем пришлось назначить кого-то другого, к тому же генерал отправил приказ прислать на место военных действий очередную бригаду врачей, которая понадобилась во Фландрии, где в течение месяцев французскими, британскими и канадскими войсками продолжалась осада Ипра.

Утром 31 октября получил распоряжение и немедленно отправился на фронт. В ту же ночь в госпиталя появился его преемник, который тут же отдал приказ об отправлении на север 20 медсестер и 5 врачей. По его распоряжению бригада должна была выехать той же ночью. Нельзя было терять времени.

– Дайте мне список медсестер, - приказал Луи де Салль, новый директор госпиталя, едва войдя в свой кабинет.

– Вот, сэр, - мгновенно отозвался сержант среднего возраста, исполняющий обязанности секретаря.

– Вот и прекрасно, - проговорил де Салль, бросив взгляд на бумагу.
– Вышлите всех медсестер от А до К.

– Но, сэр, - возразил секретарь.
– Разве вы не прочтете их досье?

– На это нет времени, - холодно ответил тот.
– Также найдите пятерых самых опытных врачей. Морис Дювалль еще здесь?

– Да, сэр, он не участвовал в военных операциях с апреля этого года.

– Проверьте, чтобы он также поехал. Я хорошо знаю его и уверен, что там он понадобится. А теперь сообщите этим людям о назначении. Вы можете идти.

– Да, сэр!
– ответил секретарь и, по привычке отсалютовав, вышел из комнаты.

Если бы де Салль потрудился прочесть досье медсестер, то в одном из них нашел бы письмо, которое могло предотвратить его поспешное решение. Но война - это бег по лезвию бритвы, и никто не может чувствовать себя в безопасности, приближаясь к острому краю.

Прошло несколько дней после той сцены в операционной, но Ив не мог найти мужества лично извиниться перед Кенди. Он ограничился тем, что каждый день посылал ей белую лилию с маленькой запиской, состоящей из одного слова: "Прости". Он не смел не только приблизиться к ней, но и даже поднять на нее взгляд, молча надеясь, что однажды она простит его. Невозможно было не заметить его страданий, которые заставили Кенди чувствовать себя неловко из-за своего поведения той ночью.

– Можно тебя на минутку, Ив?
– спросила она однажды вечером, закончив свое дежурство.

– О... д... да, Кенди, - нерешительно ответил он.

Они вышли из больницы и в тишине, мучительной для них обоих, направились к близлежащему парку. Он боялся слов, которые произнесут ее губы, а она не знала, с чего начать.

– Ив, - наконец, произнесла Кенди.
– Я хочу извиниться за свою грубость.

– Извиниться? Не стоит, я сам виноват в том, что произошло, - нервно пробормотал он.
– Я... я забыл, как подобает вести себя джентльмену. Это моя вина, - шепотом закончил он, опуская глаза.

– Тем не менее, - продолжала она, - я была груба с тобой и понимаю, что ты чувствуешь.

– Понимаешь?
– с внезапной надеждой переспросил он.
– Кенди, я...

– Прошу тебя, ничего не говори, - мягко попросила Кенди.
– Я знаю.

Она на мгновение замолчала, пытаясь найти слова, которые не ранили бы молодого человека. Холодный порыв ветра взметнул листья в парке, когда она заговорила вновь.

– Ив, - наконец, - проговорила она.
– Боюсь, я не могу ответить тебе взаимностью. Ты в этом не виноват, не думай, что что-то в тебе мешает этому. Напротив, за то время, что я тебя знаю, ты показал себя прекрасным человеком. Скорее, дело во мне, - объясняла она.

Пока она говорила, на лице молодого человека отразилось множество различных чувств: сначала надежда, затем отчаяние и, наконец, неприкрытая боль.

– У тебя кто-то есть... в Америке?
– наконец, выговорил он, сузив серые глаза.

Кенди избегала его пристального взгляда, вместо этого уставившись на бесчисленные листья на тропинках парка, но, в конце концов, ответила:

– Нет, у меня никого нет. Никто меня не ждет, если ты об этом. Но, - она осеклась, снова пытаясь подыскать правильные слова, - однажды я обожглась и сейчас не готова к подобным отношениям, - пробормотала она.