«КГБ СССР изучает возможность получения документальной секретной информации о новейшей системе дальнего обнаружения советских атомных подводных лодок, разработанной норвежскими учеными по заказу НАТО под кодовым названием «Посейдон». Просим сообщить Вашу заинтересованность в получении этих материалов».

Быстро прочитав сообщение, адмирал распечатал пачку крепких отечественных папирос (другого табака он не признавал). Затягиваясь едким дымом, еще раз перечитал сообщение с Лубянки. Утреннее солнце засверкало ярче: двадцать первый день июля, не успев начаться, уже удался. Послание от КГБ почти освободило его от давней головной боли. Генерал знал об успехе Северо-Атлантического альянса, он знал, что запуск системы сонарной защиты на северном побережье «не за горами». Главное разведывательное управление Генштаба Минобороны СССР тоже не зря ест хлеб. А вот дела в его «епархии» оставляли желать лучшего: уже несколько лет НИИ ВМФ занимается разработкой аналогичной системы. Но она второй год не может пройти госприемку.

«Пять лет, пять лет этот генеральский сынок топчет воду в ступе», — с нарастающим раздражением подумал старый адмирал. Уже давно при воспоминании об этом толковом, подтянутом офицере его охватывала досада, и самое грустное заключалось в том, что придраться было не к чему.

Полковник Алексей Коробов, занимающий высокую генеральскую должность начальника Научно-исследовательского института, был образцовым администратором. В его военно-научном «хозяйстве» царил почти идеальный порядок. Каждый шаг был спланирован, каждый план — выполнен в мельчайших деталях. Все отчеты предоставлялись точно в срок. Сотрудники не позволяли себе ни минуты опоздания. Будь Коробов начальником управления тыла, он бы соответствовал своей должности. Однако для научно-исследовательского института требуется нечто большее, чем просто дисциплина и порядок. Он был отличным военным, но не ученым. Он не был наделен креативным, творческим мышлением. Да, это не каждому дано: одни рождаются творцами, другие — управленцами и организаторами, третьи — превосходными исполнителями. Однако те, что наделены административным талантом, обычно получают еще и огромное честолюбие. И это честолюбие заставляло Коробова доминировать даже в тех областях деятельности, в которых он не был одарен ни на йоту. В результате, институт под его руководством почти не рождал новых идей и оригинальных разработок.

«Пишут «изучаем возможность»… Значит, возможность у них почти в кармане. Эти материалы — бесценное подспорье нашим ученым, ломающим головы над системами, которые делают наши лодки невидимыми для янки».

Адмирал вышел из-за рабочего стола и подошел к широкому окну. Город, как огромный муравейник, тихо шумел за толстыми стеклами. «Все-таки странно устроен этот мир, — размышлял хозяин кабинета. — За украденный батон колбасы человека по закону могут посадить в тюрьму. А за украденную систему вооружения, стоящую миллионы долларов, «рыцари плаща и кинжала» с Лубянки получат ордена, квартиры и личные авто». Он потянулся, повертел плечами, разминая мышцы, покрутил головой и вернулся за стол. Нажал кнопку переговорного устройства:

— Ксения Григорьевна, зайдите, пожалуйста. — У адмирала была самая толковая секретарша в министерстве. Уже два года он никак не решался отпустить ее на пенсию. — Давайте подготовим письмо на имя Андропова.

Пальцы Ксении Григорьевны перестали стучать по клавишам пишущей машинки почти в тот же момент, когда адмирал произнес последнее слово.

— Я к Главному, — адмирал положил в папку сообщение из КГБ и проект ответа министра, — а вы пока свободны. Спасибо, Ксения Григорьевна.

Визит адмирала к министру был недолгим. Быстро пробежав глазами сообщение с Лубянки, Министр обороны СССР поставил под ответом короткий росчерк подписи:

Сов. секретно

Экз. ед.

В Комитет Государственной Безопасности СССР

О системе «Посейдон». Министерство обороны СССР крайне заинтересовано в получении документации по системе «Посейдон». Мы готовы оказать любое содействие, исходя из наших возможностей.

Министр обороны СССР

Маршал Советского Союза

/Гречко А.А./

21 июля 1976 года.

Год спустя после симпозиума, в июле 1977, Самуил Моисеевич снова засобирался в командировку. Впрочем, на этот раз ему предстояло не столь далекое и престижное путешествие. Путь его лежал не на запад, а в совершенно противоположный край — на Дальний Восток. Чуть ли не четверть своей жизни Бронштейн проводил на исследовательских судах, и потому его двухнедельное исчезновение не вызывало особой тревоги у домочадцев. На работе ему выдали командировочные и суточные, а привыкшая к частым, но коротким разлукам жена собрала чемоданчик.

— Сема, смотри, не простудись, — повторяла Римма Ильинична привычное напутствие, провожая мужа до станции метро. — И не обращай внимания, что жарко. Климат там морской, сырой, ветреный, хуже, чем в Ленинграде. Никогда не забывай брать плащ и поддевать теплое белье. И вообще, завязывал бы ты с этим. Защитил бы докторскую и досиживал бы спокойно в лаборатории. У тебя артрит прогрессирует — с этими командировками ты к шестидесяти уже превратишься в развалину.

— Римма, я так и поступлю. Защита уже скоро, — Самуил Моисеевич был мудрым мужем: он соглашался со всем и поступал по-своему.

На Войковской Самуил Моисеевич нежно обнял жену и поцеловал в губы. «Прости, что обманываю тебя, а ты мне веришь, — подумал он. — Но так будет лучше, иначе ты загонишь свое больное сердце».

— Ну, ни пуха, ни пера, милый. Позвони мне, когда доберешься до места.

— К черту, Римма, к черту. Обязательно, только не волнуйся.

Постояв несколько минут у входа в метро, Римма Ильинична промокнула глаза платочком и поспешила домой выгуливать собаку. Бронштейн прожил с Риммой более четверти века.