Сознание есть такой идеальный объект, который может копировать и тиражировать свое содержание. Снег не может тиражировать копии отпечатка следов на нем, а человек может создать не только идеальные копии, а копии реальные. Любое отраженное (идеальное) может отражаться еще раз. Например, отражение березы в воде можно сфотографировать. Для этого нужен другой, способный на отражение отраженного объект, в данном случае фотопленка. Но отраженный в воде фотоаппарат никогда не сфотографирует отражение березы. В отраженном воде-зеркале не отразится отражение человека, если он не отражен в реальном зеркале. Совсем не так, когда речь идет о сознании. В нем могут отражаться не только реальные объекты, в нем могут отражаться отражения, т. е. сознание такое идеальное, которое может отражать идеальное. Сознание производит, накапливает и хранит идеальное в идеальном. В этом вся суть бессмертия души. Человек может сохранить свою идеальность (отражение) не только в виде и форме реальных предметов, но и в форме вторичной идеальности, т. е. в сознании в чистом мыслимом виде. Во-первых, в чистом живом сознании других людей, во-вторых, в общественном сознании, в-третьих, в мировом безличном сознании, носителем (телом) которого служит Природа. Если о первых двух спор и возникнет, то по поводу, вероятно, деталей трактовки и понимания. А о безличном мировом сознании придется поговорить подробнее. Речь не о Боге. А о той тенденции, о которой говорили: о росте в мире идеальных объектов, которые неустанно и непрерывно творят люди. О той далекой перспективе, когда идеальное будет конкурировать с реальным, как ныне вещи, созданные на основе индустриальной промышленности, конкурируют с предметами природы, объективность идеального будет не только природной, но и социальной. А это означает отражение идеального идеальным, вечного вечным, бессмертного бессмертным, вневременного вневременным, абсолютно покоящегося — таким же. Объективность самосознающей мысли — основа личного бессмертия человека. Мысль в мысли станет объективной как идеальная реальность.

Все это было бы пустой фантазией, если бы в нашей обыденной жизни не было того, что позволяет реально представить ту бессмертную объективность идеального бытия человека за чертой реального конечного временного бытия. Если бы мы не знали, как это будет, все не стоило бы и ломаного гроша. Подобно тому, как вечное и объективно идеальное находится рядом с нами, в нашей жизни существуют крупицы бессмертного бытия, доступные почти всем людям.

Это — любовь.То, что любовь однозначно не определяется, ее неисчерпаемость, многозначность и беспредельность, говорят в пользу предположения, что индивидуальное идеальное бытие в безличном океане идеального мира адекватно состоянию любви. Эфирная воздушность, бесконечная нежность, светлое торжество, чувство безмерной радости и полноты бытия, несказанная легкость, неизведанная никогда ранее ясность, близость и родство со всем существующим и всеми, разлитая кругом доброта и взаимопонимание, желание летать, мечтать, помогать всем и прощать всех, трепетное ожидание неведомого чуда, восторг от окружающей красоты, прекрасная улыбка и непередаваемый словами блеск глаз и многое другое — все признаки пребывания идеального в идеальном. Тот рай, который ждет тех, кто его «заработает», возможно попробовать в этой жизни. Это — любовь. Но «пробы» эти конечны, как конечна наша жизнь. Чтобы увековечить это состояние, у которого больше эпитетов, чем у Будды (утверждают, что более 6-ти миллионов), необходимо заполнить свою жизнь таким содержанием, которое позволило бы наиболее полно отразиться в бесконечном море конечных вещей и процессов. Для этого важны два условия, о которых мы уже говорили выше: необходимо количественно больше освоить культурных (человеческих) ценностей и побольше оригинальности (нового, чего еще в мире не было) в себе или в вещах, созданных в природной или социальной материи. Погоня за деньгами, наградами, славой, популярностью — как раз и есть неправильно понятое стремление к полноте и оригинальности, гарантирующее бессмертие, или вечную любовь.

С начала девяностых годов из отечественной философии исчез целый ряд категорий. Редко вспоминают термины «диалектика», «отражение» и многие другие, хотя они не являются изобретением ни большевиков, ни коммунистов, ни социалистов. Все они имеют абсолютное алиби: тысячелетние досоциалистические истории. Что уж совсем непонятно и странно — стали меньше уделять внимание категории «истина». Хотя интерес к истинности «вещей и знаний» всегда был актуальным и особенно в периоды кризисов и реформ. Чтобы в очередной раз не выплеснуть из ванны с водой и ребенка, следовало бы провести широкомасштабную публичную ревизию и оценку достижений отечественной философии советского периода. Именно с таких позиций задумана предлагаемая статья, посвященная лишь одной теме — истине.

Как не поразительно, но в современных учебниках философии продолжается упорное ограничение зоны действия категории «истина» лишь областью гносеологии. Такая «глухота» авторов приводит к недоумению, ибо даже в отечественной литературе по этой теме, по крайней мере, лет 10–15, а то и более разрабатываются онтологические, гносеологические и экзистенциальные аспекты категории истина. «Мыслители говорят об истине факта и истине разума, об истинах философии и истинах религии, об истине абсолютной и истине относительной, говорят об истинном бытии, истинной демократии, истинном искусстве, истинной теории, истинном высказывании» {26} .

Приведем еще несколько высказываний, свидетельствующих, что в отечественной философии категорию «онтологической истины» не забывали.

В. С. Нерсесянц: «Истинность вещи в соответствии ее человеку, точнее, тому, что в нем служит мерой всех вещей» {27} (1979). М. А. Лифшиц: «Тезис о том, что истинность есть свойство мысли и языка, а не самих вещей, вовсе не так достоверен» {28} (1984). Г. В. Лобастов: «Проблема истинности вещи или, выражаясь языком философии, проблема отношения вещи к самой себе, сравнения ее форм, принимаемых ею в процессе развития, с ее собственной сущностью, непосредственно сопряжена с пониманием процесса развития» {29} (1991). А. Круглов: «Истина — объективность, вне которой в мире, ясно, ничего нет» {30} (2000).

Присутствие категории «онтологическая истина» в философии с античности отмечают многие. В. А. Конев: «Поэтому для Парменида истинная мысль тождественна бытию. То же характерно и для Платона, который познание истины, т. е. подлинного бытия, рассматривает как воспоминание, как проявление идеи в уме. Идея открывается уму как истинное бытие, ибо мысль и бытие «одной крови», тождественны» {31} . Д. Реале и Д. Антисери пишут: «В античной мысли выделяемы два основных смысла истины: 1) онтологический и 2) гносеологический» {32} . В. Н. Финогентов: «На этапе формирования философии эта категория («истина» — авторы) характеризовала, в первую очередь, не знания, не суждения, не умозаключения и т. п., а само бытие» {33} .

Можно без труда найти высказывания самих философов об истинности вещей, начиная с античности и по сегодняшний день. Вот примеры. Аристотель: «Наиболее истинно то, что для последующего есть причина его истинности. Поэтому и начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными: они ведь истинны не временами и причина их бытия не в чем-то другом, а, наоборот, они сами причина бытия всего остального, так что в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине» {34} . Боэций: «Может отыскать истинные свойства вещей» {35} , т. е. не только вещи могут быть истинными и ложными, а даже их отдельные свойства. Н. Кузанский: «Наш конечный разум, двигаясь путем уподоблений, не может поэтому в точности постичь истину вещей» {36} . Об истинной жизни в онтологическом плане говорит Фейербах: «Истина существует не в мышлении, не в знании как таковом. Истина — лишь полнота человеческой жизни и существа» {37} . Об онтологической истинности жизни говорит и Вольтер: «Наслаждение видеть, как зеленеют широкие луга и поднимаются всходы, суля обильную жатву. В этом — истинная жизнь человека, все остальное — мираж» {38} . О том, что категория «истина» может быть характеристикой не только знаний, но и вещей можно найти множество высказываний как у отечественных, так и зарубежных философов, как в прошлом, так и в настоящем. Я. П. Козельский писал: «Как философия испытывает причины не только вещей, но и дел, а слово истина означает как вещь, так и дело, и для того я во всех тех случаях, где вещь и дело разуметь должно, употребляю одно слово истины» {39} . В. С. Соловьев говорит об истинности субъекта: «Субъект в своей истине, т. е. как нечто истинно существующее…» {40} . А. Камю утверждает, что «у каждой вещи своя истина» {41} . Истинными могут быть не только вещи и познающие их субъекты, но и методы познания. Отметим, что речь не об истинности знаний об объекте, о субъекте и методах познания, а об их собственной (онтологической) истинности. «Не только результат исследования, но и ведущий к нему путь должен быть истинным. Исследование истины само должно быть истинно, истинное исследование — это развернутая истина, разъединенные звенья которой соединяются в конечном итоге» {42} . О том, что проблема истины всегда была проблемой единства и взаимовлияния онтологической и гносеологической истин, говорит тот факт, что даже экзистенциалисты специально подчеркивают их связь. Мартин Хайдеггер писал, что «истина предложения возможна только на основе истины вещей» {43} .

В силу социально-политических причин в отечественной философии советского периода категория «онтологическая истина» оказалась под запретом. Суть дела вкратце в том, что Ленин в период работы над книгой «Материализм и эмпириокритицизм» опирался на учение об истине английских и французских материалистов XVII–XVIII веков {44} , которые в своей борьбе со средневековой теоцентричной философией критиковали онтологическую трактовку истины в ее идеалистическом варианте. Божественной истине ими была противопоставлена истина человеческого разума {45} . Здесь все правильно, но все недостаточно. По средневековой философии Бог создал не только истину вещей, но и истину человеческого разума. Если критиковать теоцентричную философию, надо было критиковать и идеалистическую трактовку не только онтологической истины, но и гносеологической. Если разрабатывать материалистический вариант гносеологической истины, нужно было разрабатывать материалистический вариант и онтологической истины. Но было сделано то, что сделано. Ленин воспользовался их пониманием истины, которое сводилось к абсолютизации гносеологической истины. При известных обстоятельствах позиция Ленина оказалась единственно допустимой, разрешенной и возможной в подцензурной отечественной философской литературе. С этим все понятно. Непонятно то, что, когда уже официальной цензуры нет, консерватизм мышления или какие-то иные причины заставляют большинство отечественных философов придерживаться абсолютизации гносеологического понимания истины, хотя категория «онтологическая истина» разрабатывается достаточно активно {46} . Ограничение категории «истина» лишь сферой гносеологии неоправданно сужает ее объем и содержание, лишает ее статуса общефилософской категории, превращая лишь в специальное понятие сферы познания. Представляются оправданными усилия по возвращению в сферу отечественной философии одной из важнейшей (и в мировоззренческом, и в методологическом аспектах) категории философии — онтологическая истина как в идеалистическом, так и в материалистическом ее прочтении. Тем более в истории отечественной философии можно найти множество примеров того и другого ее толкования.