К вечеру действие препарата кончилось. Как это всегда бывает после "Темпуса", я чувствовал себя немного раздраженно, однако нашел перстень с часами и занялся проверкой рефлексов. Убедившись, что все вернулось в норму, проверил Мэри, после чего она сообщила, что у нее действие препарата прекратилось минут двадцать назад - получалось, дозы я отмерил довольно точно.

– Хочешь попробовать еще?
– спросила она.

Я поцеловал ее и ответил:

– Нет. По правде говоря, я рад, что все кончилось.

– И я рада.

У меня разыгрался бешеный аппетит (тоже обычное после "Темпуса" дело), и я сообщил об этом Мэри.

– Сейчас, - сказала она.
– Я только позову Пирата.

Весь прошедший день - или "месяц" - я о нем даже не вспоминал; одно слово, эйфория.

– Не беспокойся. Он часто пропадает на целый день.

– Раньше этого не случалось.

– При мне случалось.

– Боюсь, Пират на меня обиделся. Наверняка обиделся.

– Он, скорее всего, у Старого Джона. Пират, когда на меня обижается, всегда уходит к нему. Ничего с ним не случится.

– Но уже поздно. Вдруг его сцапает лиса? Если ты не возражаешь, я выгляну и позову его.
– Она направилась к двери.

– Накинь что-нибудь, - крикнул я.
– Там холодно!

Мэри вернулась в спальню, надела пеньюар, что я купил для нее, когда мы ходили в поселок, и вышла за дверь. Я подбросил в камин дров и отправился на кухню. Раздумывая над меню, я услышал голос Мэри: "Вот негодник! Ну что же ты? Я же из-за тебя беспокоюсь". Таким тоном отчитывают только маленьких детей и кошек.

– Тащи его сюда и закрой дверь! Только пингвинов не пускай!
– крикнул я из кухни.

Мэри ничего не ответила. Не услышав, как дверь сходится, я вернулся в гостиную. Она стояла у порога, но Пирата с ней не было. Я хотел что-то сказать, и тут поймал ее взгляд. В глазах Мэри застыл невыразимый ужас.

– Мэри!
– позвал я и двинулся к ней.

Она вздрогнула, словно только что меня заметила, и бросилась к двери.

Двигалась Мэри как-то судорожно, рывками, а когда она повернулась ко мне спиной, я увидел ее плечи.

Под пеньюаром торчал горб.

Не знаю, как долго я стоял на месте. Наверно, лишь долю секунды, но в памяти это мгновение осталось раскаленной добела вечностью. Я прыгнул и схватил ее за руки. Мэри обернулась, но теперь я увидел в ее глазах не бездонные колодцы ужаса, а два мертвых омута.

Она попыталась ударить меня коленом, но я изогнулся, и мне досталось не так сильно. Да, я знаю, что опасного противника бесполезно хватать за руки, но ведь это была моя жена. Не мог же я просто швырнуть ее на пол и добить одним ударом.

Однако у паразита подобных сомнении на мой счет не было. Мэри вернее, эта тварь - пыталась прикончить меня, используя все свое - ее умение, а мне приходилось думать, как бы не убить ее. Не дать ей убить меня, уничтожить паразита, не дать ему перебраться ко мне, чтобы я мог спасти Мэри, - не так-то это просто, когда обо всем нужно думать одновременно.

Я выпустил одну ее руку и ударил Мэри по скуле. Она этого словно и не заметила. Я снова обхватил ее, теперь и руками, и ногами, чтобы она не могла двигаться, и мы повалились на пол. Мэри оказалась сверху. Она попыталась меня укусить, и пришлось ударить ее головой в лицо.

Мне удавалось сдерживать ее, только потому, что а был сильнее. Затем я попытался парализовать ее, воздействуя на болевые точки, но она знала их не хуже меня, и мне еще повезло, что я сам не оказался парализованным.

Оставалось одно: раздавить самого паразита. Но я уже знал, какое жуткое действие это оказывает на носителя: Мэри может умереть, и даже в лучшем случае, если она останется в живых, последствия будут ужасны. Нужно было бы лишить ее сознания, а паразита сначала снять, а потом только убить… Согнать его огнем или стряхнуть.

Согнать огнем…

Однако додумать я не успел, потому что Мэри впилась зубами мне в ухо.

Я перекинул правую руку и схватил паразита.

Никакого результата. Пальцы наткнулись на плотный кожистый панцирь все равно что футбольный мяч пытаться раздавить. Когда я дотронулся до паразита, Мэри дернулась и оторвала мне кусок уха, но это был не спазм.

Паразиту ничего не сделалось, и он по-прежнему держал Мэри в своей власти.

Попробовал поддеть его, но он держался как присоска: я даже палец не мог просунуть.