Не перестанет радугу являть,

А может быть, зажжется новым небом,

Иль будет жить как песнь, как всплеск волны,

Я полюбил, уже давно, два лика,

Что кажутся всех совершенней мне.

Один — спокойный, мудрый, просветленный,

Со взглядом, устремленным внутрь души,

Провидец, но с закрытыми глазами,

Или полузакрытыми, как цвет

Тех лотосов, что утром были пышны,

Но, чуя свежесть, сжались в красоте,

И лотосов иных еще, что только

В дремотной грезе видят свой расцвет.

Царевич, отказавшийся от царства,

И возлюбивший нищенский удел,

Любимый, разлучившийся с женою,

Бежавший из родной семьи своей,

Прошедший все вершины созерцанья,

И знавший истязания всех мук,

Но наконец достигший лет преклонных,

Как мощный дуб среди лесных пустынь.

Спокойствию он учит и уменью,

Сковав себя, не чувствовать цепей,

Поработив безумящия страсти

Смотреть на мир как на виденьи сна,

В величии безгласного затона

Молчать и быть в безветрии души,

Он был красив, и в час его кончины

Цветочный дождь низлился на него.

Другой — своей недовершенной жизнью —

Взрывает в сердце скрытые ключи,

Звенящий стон любви и состраданья,

Любви, но не спокойной, а как крик,

В ночи ведущий к зареву пожара,

Велящий быть в борьбе и бить в набат,

И боль любить, ее благословляя,

Гвоздями прибивать себя к кресту.

Но только что предстал он как распятый,

Он вдруг проходит с малыми детьми,

И с ними шутит, птица в стае птичек,

И он сидит пируя на пиру,

В хмельной напиток воду превращает,

Блуднице отпустил ея грехи,

Разбойнику сказал: «Ты будешь в Царстве».

И нас ведет как духов по воде.

Угадчивый, смутительно-утайный,

Который, говоря, не говорит,

А только намекает, обещая,

Узывчивый, как дальняя свирель,

Его покинешь, вдруг он вновь с тобою,

И веришь, и опять идешь за ним,

И вдруг умеет он промолвить слово,

Что хочешь ты услышать в крайний миг.

Но тот другой, безгласным чарованьем,

Не меркнет он, светясь в своих веках,

Бросая белый свет, поет безмолвно,

Глядит в себя, весь отрицая мир,

И подойдя к такому изваянью,

Глядишь в себя и видишь в первый раз,

Что мир не мир, а только привиденье,

А ты есть мир, и верно все в тебе.

К тому я приближаюсь и к другому,

И от обоих молча ухожу

Светлей себя, сильнее, и красивей,

Но слышу — жажду я не погасил.

И сильным, что смиренье возлюбили,

Слагаю я бесхитростную песнь,

Не облекая чувство в звон созвучий,

Не замыкая стих свой острием.

Я говорю: И красота покоя,

И чары отреченья чужды мне,

Я знаю их в моей размерной доле,

Но чувствую, что третий есть исход,

И в нем я как пчела в цветке и в улье,

И в нем я птица в лете и в гнезде,

И в нем я стебель пьющий и дающий,

И Солнце мой учитель в небесах.

Я выхожу весною ранней в поле,

И он со мной, помощник верный, конь,

И я, соху ведя, пронзаю глыбы,

А жаворонок сверху мне поет.

О, вейся, вейся, жаворонок выше,

И пой псалмы звучнее, чем в церквах,

И свей из тонких травок для подруги

И для птенцов заветное гнездо.

Я слушаю тебя, крылатый вестник,

Благословляю каждый миг земли —

Так с Богом говорит вся эта бедность,

Так в каждом миге чувствую я смысл,

Что с жаворонком мне не нужно мира,

И с пашнею не нужно мне креста, —

Всем, что во мне, служу обедню Солнцу,

И отойду, когда оно велит.

КАМЕНЬ ЧЕТЫРЕХ ГРАНЕЙ

Агни — в речи моей, Вайю — в духе моем,

Солнце — в оке моем, в мыслях сердца —

Луна.

Браманское Слово

1

Я — точка. Больше в безднах мне не нужно.

Два атома скрепляются в одно.

И миллион. И в смене зорь, жемчужно,

Жужжит, поет, журчит веретено.

Я — нить. Ресничка. Та черта дрожанья,