– Может, все-таки стоит сначала просто поговорить с ним? Вдруг он одумается?

– Ты не понимаешь, о чем идет речь. Даже если твой друг одумается и решит завязать, он попросту не сможет. Наркотики – это яд, зависимость. Здравый смысл прикажет ему выздоравливать, а мозг – заставит искать дозу.

– Боюсь за него, - смущенно снимая пальцы, признаюсь я.

– Знаю. В своем письме ты очень трепетно и волнительно описываешь чувства, словно этот человек близок тебе с детства.

– Так и есть. Мы выросли вместе, понимаете? Да, сейчас в наших отношениях все очень сложно, очень. Но я все равно не хочу его терять, не хочу, чтобы ему было плохо. – Пожимаю плечами и неожиданно неврно улыбаюсь. – Мне постоянно страшно, доктор. Что же это такое!

– Жить вообще страшно, Мира.

– Знаете, хочется подойти к Артему и ударить его по голове, да заорать во все горло, спросить: что же он такого серьезного на своем пути увидел, что решился пустить во все тяжкие? Да, я пыталась покончить с собой, но у меня на то были причины! Какое же оправдание у него?

– Ты не права. Причины у каждого свои.

– Мои гораздо серьезнее.

– Кто тебе сказал?

– А зачем мне об этом говорить? По-моему, и так ясно, что потеря родителей куда страшнее, чем неразделенная любовь или неудовлетворенное самолюбие.

– Даже если тебе и кажется, что твои проблемы хуже, это не меняет того, что каждый из нас имеет. У тебя одно, у него – иное. Он никогда не поймет твоих причин, как и ты никогда не поймешь его, но это не значит, будто кто-то из вас перестанет переживать, страдать или, наоборот радоваться. Для кого-то счастье раз в своей жизни увидеть море. Для другого, счастьем не будет являться и сотая туда поездка. Понимаешь?

– Но есть ведь определенные нормы, стереотипы, - выпрямляясь, причитаю я. – Нельзя ломаться по пустякам.

– А откуда ты знаешь, что для твоего друга пустяк? Может, тебя и не ранит равнодушное отношение выбранного тобой человека. Но для него, возможно, это огромный стресс. Да, я согласен, я даже пропагандирую, что любые проблемы разрешаемы, любые! Но это не исключает наличие тех, кто так не считает.

– Глупо подсесть на иглу из-за какой-то сердечной прихоти!

– Глупо пытаться себя убить, когда кроме как за жизнь, цепляться больше не за что.

Уязвленно откидываюсь на спинку стула и складываю на груди руки. Это удар ниже пояса. Облизав губы, отворачиваюсь, начинаю изучать стены, ковер, стол, папки, цветы…

– Рад, что ты делишься со мной своими переживаниями, Мира. Но я не стану тебя жалеть. Запомни это.

Александр Викторович встает со стула и медленным шагом покидает комнату.

Смотрю перед собой и крепко стискиваю зубы: я не хочу, чтобы меня не жалели. Не хочу! Жалость для слабых, разбитых людей. Разве я такая? Разве. Я. Такая? Протираю руками лицо, опускаю плечи и думаю о том, как мечусь, как отрицаю свои же слова. Когда мне удобно – я сильная, когда мне удобно – я слабая. Что за глупые сомнения? Какая же я на самом деле?

Встаю со стула и нервно закидываю на плечо сумку. Почему каждый визит к доктору заканчивается выявлением новых проблем?

Выхожу из кабинета, прощаюсь с недовольной женщиной за регистрационным столом. У нее вечно перекошенное лицо, но сегодня – особый случай. Возможно, она проспорила деньги. Поставила на мою скорейшую кончину, а я, такая негодяйка, до сих пор не отправилась на тот свет. Ну, простите. Как получилось.

Покидаю здание, собираюсь выйти на остановку, как вдруг замечаю около ларька с мороженым Ленку. Она тоже меня видит. Расплачивается и трусцой бежит в мою сторону.

– Что ты тут забыла?

– Покупаю порцию холодного счастья, - язвительно отвечает Романова. Но затем вдруг громко выдыхает. Протягивает мне мороженое и говорит, - прости за испорченную среду.

– Но ты не сделала ничего плохого, - неуверенно забираю угощение.

– Сделала. Я посягнула на святое: наговорила кучу глупостей, касающихся парня, своей лучшей подруге, но это неправильно. Мои чувства – мои проблемы. Артем никогда не вставал между нами, и сейчас – не встанет.

– Дура, ты, Лен. Твои чувства – всегда были моими проблемами, как и мои чувства – твоими.

– Сама ты дура!

Смеюсь и, приобняв подругу за плечи, заявляю:

– Нужно рассказать его родителям о случившемся.

– Все-таки не поговоришь с ним?

– Вряд ли он послушает.

Двигаемся в сторону остановки.

– Дурацкий план. – Ленка кладет голову мне на плечо.
– Он только разозлится.

– Ну и пусть злится.

– Предки его убьют.

– Лучше они, чем героин.

На это Романовой ответить нечего, и она лишь кивает. Ждем автобус, едим мороженое. Оно тает, течет по пальцам, и я неуклюже слизываю его, пачкая подбородок.