Поскольку стояла прекрасная погода, да еще и выпавшая на выходной день, на площади было много народу: детишки резвились в фонтане, старушки с лавочек подкармливали нагловатых голубей, туда-сюда сновали хозяйки, прижав к груди пакеты с ярмарочными товарами, приезжий цирк устанавливал сцену для своих выступлений. Бен давненько не видел такого движения в городе. Казалось, Голуэй ожил с приездом Мариэль.

— Мы можем дождаться артистов или прогуляться по парку, — предложил Бен Мариэль, которая с самым веселым видом оглядывала все вокруг, — а если хочешь, можем пойти на карусели или сходить до пристани, посмотреть, как разгружается баржа. Можем посидеть в бистро или взять билеты в театр. Чего бы тебе хотелось?

Мариэль остановилась и, бросив взгляд на фонтан в центре площади, улыбнулась:

— Я бы не отказалась от пикника.

— Пикника? Хорошо. Купим скатерть и пойдем в парк или на пляж.

— Нет, прямо здесь!

— Здесь? Ты шутишь?

— Я похожа на человека, который шутит? — спросила Мариэль и сделала самое серьезное лицо, отчего Бен рассмеялся.

— Что ж, можно и здесь. Полагаю, сидеть на брусчатке нам будет не хуже, чем на траве.

Купив все необходимое, они расстелили огромную салфетку прямо у цветочных часов, что располагались напротив фонтана, и устроились, весело жуя гамбургеры и удивляясь своим выходкам.

— По-моему, это наш самый смелый поступок, — подытожил Бен.

— И самый глупый, — засмеялась Мариэль, — но сегодня хочется делать все, что приходит в голову.

— Это дань детству?

— Просто восполнение утраченного.

— Не переживай! Если бы не эта разлука, мы бы и не встретились! — подмигнул Бен.

— Но мы бы и не расставались.

— Как знать, может, мы бы так надоели друг другу за эти годы, что не могли бы и стоять рядом!

— Да, этим можно успокоить свою обиду.

— Утратившие рай, мы вновь обрели его.

— Верно, но как жаль времени, которое мы потеряли. Кто нам вернет его?

— Брось, Мариэль. Ты всегда была оптимисткой. Мы же все-таки встретились, и это главное.

— Ты всегда умел убеждать меня, — весело махнув рукой, сказала Мариэль. — Видела бы меня сейчас мама, она упала бы в обморок.

— Да, но вряд ли она здесь появится.

— Кого мы и можем здесь встретить, так это Касси. Что? Что смешного?

Улыбаясь, Бен приблизился к Мариэль и дотронулся до ее щеки. Мариэль будто током обожгло.

— У тебя тут кетчуп, — объявил Бен, показывая красные пальцы.

— Спасибо.

— Пустяки.

— Никогда не ела ничего подобного. Просто потрясающе!

— Серьезно? Ты никогда не пробовала гамбургеры?

— В первый раз.

— Надо же! В таком случае я рад, что ты попробовала их со мной.

— Потому что они будут напоминать мне о тебе?

— Потому что, — улыбнулся Бен.

— Мне нравится, что ты сегодня такой веселый. Вчера ты был куда более диким. Если бы я не знала о существовании мистера Райнера, то решила бы, что тебя растили бульдоги.

— Просто я уже привык к тебе.

— Сильно привык?

— Уже не отвыкнуть.

За какие-то двадцать секунд небо потемнело, и послышались громовые раскаты.

— О-оу, — провозгласила Мариэль, беря в руки свой букет маков.

— Ну, ведь у нас не было напитков.

— Нет, нет, стаканчику дождя я предпочитаю сухомятку.

Дети с визгом кинулись под крышу, бедные циркачи натягивали на свои постройки брезент, а горожане кинулись под зонтики летнего кафе. Дождь хлынул трехнедельным запасом. Пока Бен и Мариэль привели в порядок свое место, они уже промокли до нитки.

— Ты не против дождя, Бен?

— Ничуть, — засмеялся он, — Но я не хочу, чтобы ты заболела, поэтому мы, как все приличные люди, встанем под крышу.

— Нет, нет!

— Не спорь.

— Ну давай побудем под дождем, ну пожалуйста-пожалуйста, а?

Вместо ответа Бен снял с себя рубашку и надел ее на Мариэль поверх ее тоненького платья. Так теплее?

— Да, спасибо. А сам ты теперь будешь прозябать в майке?

— Мне не холодно, если я знаю, что тепло тебе.

— Именно поэтому у тебя мурашки?

— В самом деле? Значит, надо разогреться. Потанцуем?

— Да? — Мариэль до того удивилась, что ее глаза округлились еще больше.

— Я серьезно. Какой твой любимый танец?

— Вальс. Ты умеешь?

— У меня своя манера его исполнения. — И он, живо подхватив Мариэль на руки, принялся кружить ее.

На площади, вперемешку с шумом грозы, раздавался радостный смех двух людей, которые, несмотря ни на что, были счастливы. Мариэль была так близка к нему, что Бен чувствовал ее сердцебиение и свое волнение, которое стучало уже в самых висках. По лицу Мариэль катились капли дождя, перемешанные со слезами счастья, глаза цвета морской волны искрились весельем, и он никогда не видел никого прекраснее.

— Я люблю тебя, Мариэль! — вырвалось у Бена, и, поймав ее волшебный взгляд, впервые в жизни он поцеловал ее по-настоящему, неумело, но с огромной страстью и нежностью.

Так как Мариэль вся дрожала — от холода или от волнения, — Бен проводил ее к дому миссис Кинди, точнее, принес на руках. Он остановился подальше от калитки и, опустив Мариэль, проговорил:

— Именно отсюда я впервые увидел тебя.

— Да, вы играли в футбол.

— Не видишь наших призраков прошлого?

— По-моему, они давно в нас вселились. Но как хорошо, что это памятное место около дома моей родни. При желании я даже могу поставить здесь памятник.

— Я обожаю тебя, Мариэль!

— А я тебя, любовь моя!

— Иди, переоденься в сухое, я подожду тебя здесь.

Мариэль только сильнее прижалась к нему.

— Нет, я никуда не уйду. Мне уже не холодно, правда. В твоих объятиях так… тепло.

Они стояли так часа три, не в силах проститься, хоть и всего до завтра. Он повторял слова любви десятки раз, а она шептала ему в ответ: «И я люблю тебя. Я знала это с самого детства! Ах, пусть этот день никогда не кончается! Я хочу быть с тобой вечно!» Они обнимали друг друга и ласкали; вся та любовь, что копилась в них долгие годы, вылилась, как и этот неожиданный неистовый ливень. И любой, кто бы мог видеть их, согласился бы, что этой парочке и двадцати четырех часов из двадцати четырех было бы мало.

— Ты должна зайти в дом, — играя волосами Мариэль, нежно уговаривал ее Бенджамин в сотый раз, — твои родители давно волнуются, да и скоро кто-нибудь появится на крыльце.

— Я уже иду, — отвечала она и не двигалась с места.

— Милая, тебе не кажется, что за сорок минут расстояние от калитки до крыльца под силу даже черепахе?

— Они на редкость шустрые существа, смею заметить.

— Раньше ты двигалась куда быстрее, если вспомнить, как мы гонялись друг за другом.

— Теперь я согласна навеки обернуться фонарным столбом, лишь бы ты стоял рядом.

— Но я буду рядом, под твоим окном. Хоть всю ночь!

— Но я не смогу обнять тебя.

— Зато мы будем смотреть друг на друга. Тучи рассеиваются, наверное, ночь будет лунной.

— Тебе будет холодно здесь и страшно.

— Нет, я буду счастливейшим из всех людей.

Еще через полчаса они распрощались, а когда Бен обогнул дом, чтобы найти окно ее спальни, Мариэль была уже тут как тут. Открыв окно, она облокотилась о подоконник, подперев голову руками, и мечтательно глядела на Бена. Он же, оперевшись на развесистый дуб, в ответ ласкал ее теплым взглядом. Встретив вместе свой первый закат, они шепотом договорились, что сейчас Бен пойдет домой (они пошли на этот нестерпимо тяжелый шаг, вспомнив о волнениях мистера Райнера), а как только рассветет, они вновь встретятся. Мариэль, дождавшись, пока Бен скроется за горизонтом, сладко уснула, и всю ночь ей снились радостные события самого счастливого дня в ее жизни.

Понедельник они тоже провели вместе, поскольку мистер Райнер вызвался работать в две смены, подарив сыну выходной, но оставшуюся неделю Бену пришлось работать, и ему жутко не нравилось, что он не может быть рядом с Мариэль круглые сутки. Когда ее не было рядом, на душе было страшно тревожно: ему казалось, что судьба может снова отобрать ее. «Надо что-то с этим делать», — твердил он, сам не зная, как можно выбраться из этой ситуации.

— За все годы, что живут на земле люди, так ничего и не придумали, — охлаждал его пыл Раян, который теперь работал с Беном на фабрике. — Можно найти клад или какого-нибудь дурака, который будет работать на тебя, но вряд ли это у тебя получится.

— Но ведь надо искать выход, — упорствовал Бен.

— Ерунда. Ты, конечно, можешь все бросить и наплевать на быт, но рано или поздно тебе элементарно захочется кушать.

— Может, выполнять работу на дому? Какая разница: сколочу я стол здесь или у себя во дворе?

— Ты сам прекрасно знаешь. Просто тебе надо научиться довольствоваться тем, что есть, ведь вы будете видеться с Мариэль все свое свободное время, разве это не здорово? Ведь еще недавно вы вообще не могли видеться. Бери пример с Дэна: они с Шарлоттой встречаются пару раз в неделю, но все равно оба довольны. Это прекрасно, что с Мариэль ты витаешь в облаках, а потом хочешь претворить мечту в жизнь, но не залетай высоко. Здесь реальный мир, и устраивать революцию сейчас не время.

Бен наблюдал за другом, который, обрабатывая шкуркой прутья стула, говорил все это поучительным тоном; он никогда еще не видел Раяна таким зрелым.

— Твое время перекусить, — Бен подал товарищу стеклянную бутылку с молоком и кусок белого хлеба, а сам принялся за работу.

На фабрике стоял жуткий шум: казалось, машины восстали на людей и пытались оглушить их. В бригаде Бена работу всегда выполняли на совесть и довольно быстро, так что у них никогда не было проблем с начальством, но из соседнего цеха частенько доносилась ругань. Вообще-то Бен рассматривал место своей работы как временное — он и думать не хотел, что раз карманы его не набиты бриллиантами, значит, все перспективы отменяются. Он полагал, что молодой предприимчивый мужчина с головой на плечах всегда сможет подняться, однако пока Бен не подыскивал ничего другого. Во-первых, он был еще довольно молод для устройства серьезной карьеры, а во-вторых, не так уж и плоха для него была нынешняя работа. Ему даже нравилось заниматься изготовлением мебели, поскольку он всегда мог увидеть результат своей работы — не на бумажке, а материально выраженный. Доски превращались в стулья, столы, шкафы, и он сам мог оценить эти изделия. Однако теперь появилась Мариэль, и Бен всерьез задумался, как ему содержать будущую семью (конечно, если мечта сбудется и Мариэль согласится стать его женой), ведь помимо всего прочего он хотел еще и детей. Возможно, эти мысли пришли ему в голову рановато, ведь ему было только семнадцать, но рано или поздно это пришлось бы решать. Тем не менее, как только рабочий день заканчивался, Бенджамин тут же забывал все волнения и житейские проблемы и мчался к Мариэль. Когда они были рядом друг с другом, мир для них расцветал, а сердца наполнялись счастьем. Горечь разлуки была притуплена сладчайшим блаженством быть вместе.

День за днем к Мариэль возвращалась прежняя веселость, пока кто-нибудь не истреблял ее, призывая к исполнению светских законов и тому подобной чепухе. У миссис О′Бэйл с дочерью, с которой раньше не было никаких проблем, начались скандалы. И хотя урожай и так был собран приличный, разногласия не прекращались. Мариэль хотела жить как в детстве — по-дикому, свободно, бесшабашно: шлепать босиком по мостовой рядом с Беном, дышать горным воздухом, общаться с чайками… Миссис О′Бэйл не просто выводило из себя это сумасбродство — выходки дикарки доводили ее до нервных срывов. Не беспечность сквозила в голове девушки — она часто думала, как они с Беном будут жить, обзаведутся хозяйством, вместе работать, помогать в Бэнчизе и мистеру Райнеру, но не могла она жить по чужим правилам, хоть и устоявшимся в течение многих поколений. Дитя природы, она стремилась под открытое небо — простое, бесхитростное, дарящее радость, к обычным людям, которые дорожат не деньгами, а друг другом, где нет клеветы и дешевого авторитета, искрящегося блеска — туда, где она повстречала Бена, в удивительный мир, который открылся ей, как яркая книга волшебных сказок. Однако кое-кто был против этого союза.

Они любили друг друга до безумия и доказывали это всем, кто не признавал их любви.

— И все-таки мама решила устраивать этот глупый прием, где я должна выбрать себе жениха, — как-то раз поведала Мариэль Бену. — Я не понимаю, почему она так ведет себя.

— Я не подхожу вашему кругу. Твоя мама хочет, чтобы ты жила в достатке. Я не смогу дать тебе ничего, кроме своей любви.

— Но мне ничего больше и не надо!

— Попробуй-ка объяснить это твоим родным. У нас был разговор с твоими родителями насчет этого.

— Правда? Почему ты мне сразу не сказал? Когда? — Мариэль не на шутку разволновалась.

— Три дня назад. Мне сообщили про этот бал и… попросили не беспокоить тебя в этот день. Еще сказали, что мы можем быть друзьями, но я не должен вмешиваться в твою жизнь и мешать замужеству.

— С ума сойти! Меня решили выдать замуж без моего же согласия! Такое чувство, что у нас пятнадцатый век!

— Я сказал, что не собираюсь отдавать тебя другому.

— Спасибо! Не слушай их, Бен, мы все равно будем вместе. Меня ничто не остановит! — Мариэль бросилась к нему в объятия, крепко прижавшись к сильному плечу. — Приходи завтра к моему дому. Я притворюсь больной или придумаю что-нибудь, и у нас будет время друг для друга.

— А как же эти знатные юнцы, которых пригласила твоя мама?

— Хм, я знаю, что с ними делать. Раз уж они так хотят взять меня в жены, то пусть знают, с кем имеют дело.

— Ты что-то затеяла, по глазам вижу.

— Если меня ведут силой, я буду сопротивляться.

На следующее утро Мариэль проснулась ни свет ни заря и тихонько спустилась в конюшню.

— Джимми, у меня есть поручение для тебя.

— Да, мисс Мариэль? — парнишка лет четырнадцати расчесывал гриву жеребцу, но, увидев молодую хозяйку, живо отложил все в сторону.

— Скажи, что можно сделать, чтобы преградить путь карете на проселочной дороге?

— Эм… Можно вырыть яму, и тогда повозка застрянет, или заложить несколько крупных камней, или свалить дерево.

— Ты смог бы это сделать?

— Один? Боюсь, что нет, мисс.

— Ну, а хотя бы передвинуть указатели на развилке?

— Это вполне мне по силам.

— Отлично. Пусть Бэнчиза будет направо, ладно?

— Э-э… Я должен кого-то запутать?

— Именно. Мадам де Тьюри со своим пылающим страстью сынком обещала приехать к шести часам, когда все остальные гости будут уже у нас. Незадолго до этого надо спутать им карты.

— А разве они не знают верную дорогу?

— К счастью, нет. Ты можешь взять мою лошадь, но только никому ни слова, идет?

— Да, мисс.

— Ведь ты сможешь это сделать?

— Без проблем. Можете на меня положиться, мисс Мариэль.

— Спасибо, Джимми. Я перед тобой в долгу!

В полдень миссис О′Бэйл заглянула к Мариэль поговорить о предстоящем приеме.

— Дорогая, скоро начнут приезжать гости, помни, что ты должна встретить некоторых из них. Мистер Гастингсон привезет своего племянника. О, я наслышана о нем! Он прекрасен, как никто другой, и у него небывалое наследство! У него даже есть свой корабль, Мариэль!

— Не впечатляет.

— Будь с ним мила и любезна, как ты это умеешь. И прошу тебя, отнесись к этому серьезно. Я не хочу навязывать тебе кого-то, ты выберешь сама, но все кандидаты очень и очень достойные, настоящие жемчужины высшего общества.

— К чему мне это ожерелье?

— Перестань дерзить. Мы говорим о серьезных вещах.

— Мама, а ты не думала, что я им могу не понравиться? Мы не так богаты, как они, такая партия будет не слишком выгодной для них.

— Но, дорогая, ведь они молоды и должны плениться твоей красотой, влюбиться в тебя. — Миссис О’Бэйл хитро подмигнула дочке и вышла.

«Как же, влюбятся, — про себя подумала Мариэль, усмехнувшись, — для начала они должны хотя бы увидеть меня, а это вряд ли им удастся».

Когда послышался первый стук экипажа, Мариэль затаилась за занавеской и всмотрелась в приезжих. Гостем оказался мистер Рэнди, вовсе не опасный для нее. Он помог выйти из кареты своей молодой супруге и ее сестре, самой главной сплетнице во всей округе. Затем приехали приятели миссис Кинди, а вскоре и она сама. Кассандра внезапно вошла в комнату и застала сестру за наблюдениями.

— Чем ты там занимаешься?

— Касси! Да так, ничем, смотрю, кто приехал.

— Разве ты кого-то ждешь? Думаю, Бен не придет сегодня, ведь мама ясно дала понять, что ему здесь не место.

— Еще как придет! Я просила его прийти! И нам абсолютно все равно, что кто-то это запретил.

— Ого! Да ты прямо-таки взбунтовалась.

— Погляди, кто приехал.

— Мадам Ботт? Неужели она взяла с собой своего смазливого сыночка?

— Мама не против, если я выйду за него.

У парадного входа нарисовался двадцатилетний юноша, довольно миловидной наружности, даже слишком милой, которая как-то не идет мужчине. Будь он дамой, все общество хором именовало бы его «куколкой». Больше всего Мариэль не нравилась его привычка обсуждать каждого, кто проходит мимо, а также его лесть и сладенький говор.

— Нет, Маковка, лучше уж оставайся старой девой, ей-богу!

— Еще должен приехать Ричард Эшвон, тот франт, что волочится за каждой юбкой.

— Он либо изменит тебе уже на второй день после свадьбы, либо проиграет тебя в карты. Кажется, это он чуть не продул все свое состояние?

— Именно.

— Неужели и его пригласили по наущению мамы?

— Кажется, его пригласили из-за его симпатичного и богатого друга, но я не знаю, появится ли он. Вот скажи, Касси, разве это не унижение моих чувств? Мама знает, что я люблю Бена и ни за что не буду ни с кем другим, а она приглашает мне кучу кавалеров, чтобы я кого-то там выбрала!

— Знаю одно: мне бы это не понравилось.

— Тогда ты меня не осудишь.

— Не осужу за что?

— Ты сможешь передать этот конверт мистеру Ботту?

— Что за конверт, сестрёнка?

— Письмо, где сказано, что я жду его в гостиной на третьем этаже.

— Да ведь в той части дома ремонт!

— Вот именно, а значит, никто не хватится искать его в таком месте.

— Что? Что ты говоришь? — губы Кассандры растянулись в безумной улыбке. — Неужто ты хочешь запереть его там?

— Ну да. Ты считаешь, это слишком жестоко?

— Чересчур… — Кассандра оценивающе взглянула на нее. — Мне нравится! — И, подмигнув точь-в-точь как мама, юркнула из комнаты.

Мариэль была уверена, что на Касси можно положиться. И не зря — она всё провернула идеально.

Спускаясь в залу, Мариэль на лестнице столкнулась с мамой.

— Дорогая, ну куда ты пропала? Почти все гости уже в сборе. Только мистер Дэкс прислал телеграмму, что какие-то неприятности не позволили ему прийти. Он так извинялся и сожалел. Право, он настоящий душка.

— Ах, бедный мистер Дэкс! — театрально сокрушаясь, проговорила Мариэль и добавила про себя: «Одним назойливым ухажером меньше».

— Еще мадам де Тьюри опаздывает. Но думаю, мы не будем ее ждать, а начнем бал.

— Конечно, мамочка! — Мариэль, довольная таким раскладом, едва скрывала победную улыбку.

— Ах да! Племянник мистера Гастингсона, которого я тебе рекомендовала, выражал крайнюю нетерпеливость, сказав, что очень хочет познакомиться с тобой. Пойдем скорее!

— О, я скоро приду, мама. Сейчас…

— Куда ты?

— Мне надо поправить причёску.

Мариэль вернулась в комнату как раз в тот момент, когда в окно постучали. Это был Бенджамин. Мариэль радостно кинулась поднимать ставни.

— Бен! Как здорово, что ты пришел.

Он влез в окно и обнял любимую.

— Мы должны поторопиться. Внизу ждёт молодой магнат, заочно влюбленный в меня. Надо как-то избавиться от него.

— Постой, у меня есть идея. Достань мне только ливрею швейцара, остальное я все сделаю сам.

Бен, облачившись в наряд прислуги, выждал, когда миссис О’Бэйл отлучилась от юного Казановы, вероятно, чтобы поторопить Мариэль. Поигрывая золотой цепочкой от часов, Эдвард Гастингсон уверенно шагал по коридору.

— Мистер Гастингсон? — Бен поклонился.

— Именно.

— Добрый вечер! Мисс Мариэль просила передать, что, как только переоденется, будет ждать вас на веранде. Я провожу вас.

— О, что ж… Благодарю.

— Подождите ее здесь. Надеюсь, она не заставит себя долго ждать. Приятного вечера.

Бен, опасаясь, как бы его никто не увидел, вернулся назад в гостиную.

— Если он дождется тебя, Мариэль, то это будет чудо! — сказал Бен, смеясь. — Будем надеяться, что мистер Гастингсон не подхватит простуду.

— Боже, мы ужасно поступаем с этими беднягами.

— За тебя должны бороться, зачем открывать им легкие пути, — отшутился Бен.

— Нет, серьезно. Сейчас мне кажется, что надо было просто прийти на бал, потанцевать, но в случае чего говорить, что насчет жениха я уже сделала выбор.

— Да брось, Мариэль, не переживай за них. Ничего им не сделается.

— Я должна немного поприсутствовать на балу для отвода глаз, а потом я вернусь к тебе. Встретимся через час в моей комнате. А пока ты можешь подняться на третий этаж и узнать, как дела у Касси. Она тоже «обезвредила» одного кавалера.

— Серьезно? Да у тебя прямо бригада по нейтрализации опасных поклонников.

— Точно. Как было хорошо в детстве, когда никто не обращал на меня внимания.

— Кроме меня.

— Да.

Бен поцеловал Мариэль, и они разошлись.

В зале было совсем немного народу. Играла живая музыка, но танцующие не заполняли даже четверти зала. Гости, не найдя общего дела, разбились на несколько групп по интересам: одни играли в карты, другие с бокалами шампанского бесцельно бродили по залу, третьи обсуждали последние новости. Мариэль не находила себе места, так ей было скучно! Но длилось это недолго, поскольку к ней стремительно приближался видавший виды кавалер лет за сорок, а то и за пятьдесят. Он больше годился ей в отцы, чем в женихи, но вероятно, сам он так не считал.

— Мисс Мариэль, позвольте пригласить Вас на вальс?

Мариэль перевела взгляд на маму, которая следила за каждым ее шагом, и не смогла отказаться.

— Конечно, мистер Ведлистер.

— Вы само очарование! — сыпал комплиментами назойливый партнер. — Ваша грация восхитительна! Вашей матушке следовало бы чаще устраивать балы. Я вижу, Вам это доставляет удовольствие, мисс Мариэль.

«Он и в самом деле такой непроходимый глупец или просто издевается?» — думала Мариэль.

— Что Вы, мистер Ведлистер, это вовсе не так, я просто не хочу расстраивать маму.

— О, ну да, да. Сказать по секрету, я посвящен в тайный смысл этого бала.

«Все-таки первое» — про себя заключила Мариэль.

— Мистер Ведлистер, Вы не устали? Музыка такая долгая…

— Нет, а с чего мне уставать?

— Вам следует отдохнуть. Не дай бог, поднимется давление.

— Ну, право, Вы меня смущаете. Я еще не так стар, как Вам кажется.

— И все же в Вашем возрасте три тура вальса — это много. Пощадите свои суставы, мистер Ведлистер. Папа всегда на них жалуется.

— Говоря откровенно, я моложе мистера О’Бэйла.

— Правда? А так и не скажешь. Ой, прошу прощения, я имела в виду — а я и не знала.

Мистер Ведлистер от возмущения надулся, как индюк.

— Вы точно хорошо себя чувствуете?

— Мисс Мариэль, прошу Вас…

— Я вовсе не хочу Вас обидеть, просто Вы так тяжело дышите…

— Мне говорили, что Вы — сама кротость.

— Кругом сплошная ложь, мистер Ведлистер.

Музыканты доиграли, и незадачливый кавалер проводил Мариэль на место. Больше он ее не приглашал. Зато подошел довольный мистер Эшвон и попросил «оказать ему честь», подарив следующий танец. «Как бы вы все оказали мне честь и убрались отсюда», — думала Мариэль, отвечая на приглашение реверансом.

Остудить пыл мистера Эшвона оказалось проще простого. Стоило лишь намекнуть, кто в зале самая богатая невеста, как после окончания танца Казанова уже был подле другой девицы. Мариэль же, обрадовавшись, выбежала в холл, где можно было наблюдать весьма эмоциональную сцену. Мистер Гастингсон, устав ждать на веранде, решил спросить проходящую мимо миссис О’Бэйл, не собралась ли еще ее дочь, и узнал, что она давным-давно в зале. Тогда молодой франт поинтересовался, не мог ли слуга обмануть его, и пришел в ярость, выяснив, что его надули. Мистер Гастингсон решил не оставлять это дело и найти негодяя. Увидев Бена, он указал на него.

— Вот же он!

— Бенджамин?! — глаза у миссис О’Бэйл из миндалевидных сделались необычайно круглыми.

Мариэль поспешила на помощь к Бену.

— Вот благодаря чьей лжи я простоял на холодном воздухе битый час, напрасно дожидаясь мисс Мариэль!

— Разве столь прекрасную даму можно ждать напрасно? Вы полагаете, мисс Мариэль не достойна того, чтоб ее ждали? — Бен выбрал хитрую стратегию.

— Бен! — вмешалась миссис О’Бэйл. — Ведь я просила не беспокоить нас в этот день!

— Что ж, следует наказать лживого слугу как следует, — самодовольно произнес мистер Гастингсон.

Мариэль увидела, как в Бене закипает ярость, и поспешила вмешаться:

— О, мистер Гастингсон, простите ради бога. Это моя вина. Я действительно попросила Бена передать вам сообщение, но это совсем вылетело у меня из головы.

— В самом деле?

— Да, простите, что забыла про вас, — Мариэль мило улыбнулась, переведя хитрый взгляд с Бена на жертву их заговора. — И Бенджамин вовсе не слуга, а старинный и достопочтенный приятель нашей семьи.

Мистер Гастингсон побледнел, затем густо покраснел и произнес что-то невразумительное. Спрятав неприязнь, он взглянул на Бена и произнес:

— Я приношу свои извинения.

— Я подумаю над тем, чтобы их принять.

Мистер Гастингсон, слегка наклонив голову, оставил их. Миссис О’Бэйл строго взглянула на них обоих.

— Одурачить меня вам не удастся.

Бал, который превратился в сплошную сумятицу и так и не досчитался некоторых гостей, подошел к концу. Бена с Мариэль, точно школьников, отчитали за их проделки, однако им это не принесло ни малейших неудобств. Никакие запреты не останавливали двух влюбленных. Мариэль была счастлива, и это видели ее родные, а посему со временем они начали свыкаться с мыслью, что Бен останется с нею рядом навсегда. Когда людям хорошо, время летит быстро. Так прошел еще один год, ознаменованный радостью.

Одним свежим утром, какие выдаются в конце апреля, Мариэль проснулась от знакомого аромата имбирного печенья, которое всегда пекла тетя, когда она гостили у них. Одевшись, она спустилась к завтраку и только хотела спросить, почему папа, рьяно вцепившись в газету, скосил лицо в ужасную гримасу, как ее тетушка воскликнула, указывая на окно:

— Да это же Бенджамин!

Мариэль в два счета оказалась на веранде и, слетев со ступенек, кинулась любимому в объятия.

— Бен! Милый! Доброе утро! Ах, как я хочу говорить тебе «доброе утро», лежа в кровати на твоем плече!

— Моя малышка, звездочка!

— Что с тобой? Мои поцелуи тебя не радуют?

— Мариэль…

— Почему ты такой грустный?

— Пойдем, я должен сказать тебе кое-что.

Мариэль уловила тревожную интонацию, и сердце ее неистово заколотилось. В голове мелькали сотни вопросов, предположений, загадок, но они шли молча до самого озера. Вспомнив озабоченное лицо Бена при встрече и то обстоятельство, что он даже не зашел в дом поздороваться с ее родителями, Мариэль поняла, что то, что она сейчас услышит, необычайно важно. Бен еще никогда не был столь серьезным, даже в день ее отъезда в Дублин.

— Что случилось? — спросила Мариэль, едва они шагнули на пирс.

— Мариэль, я уезжаю.

— То есть как? Куда?

— Сегодня объявили, что между Испанией и США началась война. Я ухожу на фронт.

Последовала пауза.

— Нет! Не может быть! Зачем? Добровольцем?!

— Мариэль, пойми, Испания — моя Родина, я должен, обязан сражаться за свою страну.

— Но это глупо! Твоя Родина — Ирландия, здесь, рядом со мной!

— Нет, Мариэль, это другое. Одно — по месту жительства, другое — по крови. Меня зовет долг, понимаешь? Я чувствую, что нужен Испании, что должен вмешаться в эту войну!

— Что за нелепость! С чего это из тебя полезли мальчишеские амбиции? Думаешь, они без тебя не справятся? Куда там, конечно, нет, ведь им нужен Бенджамин собственной персоной!

— Милая, послушай…

— Нет, нет, я не верю! Ты меня просто испытываешь, да?

— Мариэль, любимая, не плачь! Ты разрываешь мне сердце! Ведь я не смогу остаться. У меня нет выхода.

— Как это нет? Разве другие мужчины нашей страны уходят на фронт? Если бы война была в Ирландии, я бы и слова не сказала, но ты вмешиваешься в чужие дела! И это ты называешь «нет выхода»?

— Его действительно нет. Я знаю, тебе очень больно. Мне тоже! Но мы с тобой ничего не сможем сделать. Конечно, можно остаться здесь и продолжать радоваться жизни, зная, что остальные умирают вместо тебя. Но ведь я буду хуже дьявола! Мариэль, своих не бросают!

— Но меня-то ты бросишь! Бен, как ты не понимаешь, ведь тебя могут убить, и ты уже никогда, никогда-никогда не сможешь вернуться!

— Я знаю, милая, это страшно, особенно для тебя, ведь вся боль достанется тебе, но я чувствую, что эта война не станет моим концом.

— Восхитительно! Выходит, мне просто надо положиться на твои пророческие способности!

— Тише, тише.

— Нет, Бен, мы договаривались, что будем советоваться по любому вопросу. Я не согласна. Я запрещаю тебе идти на войну! А значит, все должно остаться так, как есть.

— В этой ситуации ничье мнение не важно.

— Что ж за жизнь у меня такая! Сначала Дублин, теперь эта война.

— Такова судьба, Мариэль.

— Ах, судьба! Ты покидаешь меня добровольно, при чем тут судьба?! Нас постоянно разлучают, по-твоему, нам не суждено быть вместе?

— Я не это имел в виду. Суждено или нет, мы все равно будем вместе.

— Ты всегда говорил, что для тебя нет ничего важнее меня. Значит, ты лгал?

— Мариэль, ты меня удивляешь. Есть вещи, которые нельзя сопоставлять. Я иду на войну не чтобы ловить чины или утолить тщеславие. Я иду защищать. Поэтому не говори, что я променял тебя на что-то другое. Это обидно.

Мариэль понимала, что она отчасти не права, но в действиях Бена чувствовалась не меньшая несправедливость.

— Ты думаешь, мне самому хочется идти туда? Чего там ждать мне? Привыкать к тому, что кругом боль, усталость, смерть. Ты хотя бы будешь дома, в окружении любящих людей, в безопасности. Может, в атмосфере добра и любви спустя какое-то время у тебя вновь появятся силы. Приедет какой-нибудь принц, и ты будешь счастлива с ним так же, как была со мной.

— О, Бен, как же тебе не стыдно?!

— Стыдно! — тут же опомнился Бен. — Прости меня, милая! Прости, я перегнул палку. Просто я хочу, чтоб ты знала: это решение было для меня необычайно тяжелым, но прости, все равно это я должен поддерживать тебя, ведь я же и принял его. Но, Мариэль, на него не повлиять, понимаешь? Это ничего не поменяет в наших отношениях. Я никогда не забуду тебя, никогда не полюблю другую.

Мариэль зарыдала, бросившись к нему.

— И ты, Мариэль, обещай ждать меня.

— Я буду ждать, Бен! Буду! Только тебя!

— А я обещаю вернуться. Я не смогу жить без тебя. И не бойся за меня — я не смогу даже умереть без тебя! Только на твоих руках! Поэтому не смей думать, что я погиб. Ты смеешься или плачешь? Главное — жди меня. И не обмани. Ты такая красивая. Каждый захочет взять тебя в жены, сможешь ли ты сопротивляться?

— Конечно! Что ты говоришь такое?! Я всегда буду верна тебе!

— Нет, ты обманешь, ты слишком прекрасна, ты еще не осознаешь этого.

— Может, ты сразу готовишь меня к худшему, а? Только скажи!

— Ну тише, тише, — Бен снова привлек ее к себе, — Я просто боюсь потерять тебя, Мариэль. Но запомни — слышишь меня? — что бы ни случилось, что бы ты ни услышала, я вернусь к тебе!

Мариэль вздохнула. Больше говорить было бессмысленно. Она знала, что это неизбежно. Только она оправилась от старого удара, как судьба опять ударила топором. Оставалось только одно — терпеть. Мариэль скрестила руки на груди и, покачав головой, искоса взглянула на Бена:

— Меня всегда поражала легкость, с какой мужчины раздают обещания, что вернутся с войны. Вам легко говорить и нечего терять — ведь с мертвого не взыщешь.

— Я всегда говорил, что у тебя отличное чувство юмора.

Взявшись за руки, они побрели назад.

— Я буду тебе писать.

— Это слабое утешение. Да и вряд ли ты сможешь делать это каждый день. Ведь ты будешь там занят.

Целый день Бен уговаривал Мариэль, стараясь ослабить ее печаль, а вечером он уехал. Все происходило как во сне. Мариэль помнила только, как Бен стоял на причале, в окружении новобранцев, в солдатской форме, которая необычайно шла ему, и это Мариэль еще больше злило, потому что форма будто говорила: «Видишь, он создан для службы». Ремень плотно стягивал его худощавую фигуру. И когда солдаты сзади неправильно построились, Бен крикнул вслед за сержантом, что нужно делать. Его звонкий, с легкой хрипотцой голос эхом раздался на набережной. Мариэль вновь подумала, что и здесь Бен остается лидером. А потом провожающих отогнали еще шагов на десять назад, и Мариэль помнила только долгий-долгий взгляд. Они с Беном смотрели друг другу в глаза, читая мысли, и это был их самый оживленный разговор за все время. Две минуты, которые отвели на объятия с родственниками, пропорхнули ласточкой. Бен в последний раз поцеловал ее, крепко прижав к груди, и обнял отца. Мариэль была словно в забытьи, она очнулась лишь тогда, когда Бен уже стоял на палубе и махал ей, сдерживая слезы. Он думал о том, как сильно они с Мариэль любят друг друга. Возможно даже, за все времена, что стоит мир, не было никого, кто любил бы так сильно.

Мариэль вернулась домой и, не отвечая на вопросы, кинулась в свою комнату. Она не до конца осознала, что произошло, и появилось какое-то странное ощущение, будто она только что уехала сама, и в то же время она лежала в своей комнате. Мариэль пролежала, не шелохнувшись, глядя в одну точку, часа два, и ни одна мысль не промелькнула за это время. В голове стучало лишь одно слово: «Уехал!» Не было слез — будто все внутри высохло, и как ни старалась Мариэль уснуть, сон не приходил. Уже начало светать, а она все еще доживала минувший день. Ей казалось, что карусель ада завертелась, и теперь за все время, что Бен будет отсутствовать, ей ни разу не удастся уснуть, но природа все же взяла верх. Наутро Мариэль проснулась и, не понимая, почему она лежала в кровати в одежде и башмаках, сбежала вниз, в столовую. Завидев родителей, Мариэль взволнованно воскликнула:

— Мама, папа, где Бен?

Миссис и мистер О’Бэйл одновременно открыли рты и испуганно переглянулись.

— Дорогая, кхе… Бен в армии.

Мариэль села на стул.

— И правда.

Она придвинула кружку с чаем, в полной тишине помешивая сахар, намазала бутерброд, и вдруг хлеб упал на пол, и Мариэль прорвало. Она вся затряслась в рыданиях, уронив голову на колени.

— Доченька, что ты, родная, — миссис О’Бэйл подбежала к ней и бережно обняла за плечи. — Все образуется! Не надо так переживать. Ты слышишь?

— Мама, но ведь он не просто ушел в армию, а на войну. На войну!

— Он поступил как настоящий мужчина. Ты… ты должна гордиться им. С ним все будет хорошо, поверь мне, он ловкий и шустрый — такие не пропадут.

— О, мама! Такие-то и пропадают! Бен слишком отчаянный и дерзкий, он будет рисковать, везде высовываться вперед, уберегая других. Ведь он не будет отсиживаться, даже увидев опасность. Этого я боюсь больше всего! У него самый высокий шанс, чтобы его… — Мариэль вновь зарыдала.

— Дочка, послушай меня, — вступил мистер О’Бэйл, — Ты должна верить, что Бен вернется целым и здоровым. Вера — это самое главное и порой единственное, что помогает солдату. Бен знает, что ты его ждешь, так что я не думаю, что он понапрасну будет рисковать собой. Слезами ты не поможешь ему. Лучше поднимайся в свою комнату и начинай писать письма. Ничто так не подбадривает, как привет из дома. И перестань плакать. Будь сильной, а не то ты будешь недостойна его.

Мариэль подняла удивленные заплаканные глаза, которые были еще прелестней, чем обычно.

— Папа прав, — вмешалась миссис О’Бэйл, — если ты действительно любишь Бенджамина, ты должна облегчать его участь, а не заранее оплакивать его! Война, конечно, дело жестокое, но ведь не один Бен будет сражаться против врага. У миллионов солдат сейчас одна судьба. И ты не одна такая несчастная. Да и это не первая война, и мы знаем, что много людей возвращается с фронта. Почему бы среди них не быть и Бенджамину? Ты не должна плакать, поняла, Мариэль?

— Да, мама.

— Вот и умница. А теперь беги писать письмо. Ты запомнила, куда надо адресовать?

— Порт Сьенфуэгос, до востребования.

Мариэль послушалась совета, и после написании письма ей действительно стало легче. Казалось, что она разговаривает с Беном, что он где-то рядом, но все же часто слезы капали на бумагу, и Мариэль не могла продолжать писать. Когда она выводила строчки: «Я дико скучаю, это не передать словами», на ум тут же приходило: «Что сделать, чтобы вернуть тебя, Бен? Я не могу больше, не могу, я умру без тебя», и это «не могу» крутилось в ее мозгу, причиняя боль.

Мариэль писала по нескольку раз в день, надеясь, что хоть одно письмо из десяти должно дойти до Бена, ведь отправка почты осложнялась далеким путешествием и условиями военного положения. Мариэль безумно страдала от тоски и одиночества. Без Бена жизнь стала абсолютно бессмысленной. Казалось непонятным, зачем надо заниматься какими-то делами, ненужными виделись все вещи и события — рухнул целый мир, и теперь требовалось восстановить его по кусочкам.

Все семейство О’Бэйл поддерживало Мариэль, как могло. Даже Кассандра оставила свои развлечения и веселила сестру, но это не слишком-то ей удавалось.

Со злосчастного дня расставания минуло две недели. Мариэль сильно похудела, и ее прежняя веселость сменилась упадническими настроениями. Впрочем, неожиданное письмо от Бена взорвало это состояние. Мариэль в нетерпении разорвала конверт прямо на том месте, где его получила, и жадно впилась глазами.

Дорогая Мариэль, спешу сообщить, что я совсем недавно оставил Ирландию, а уже невозможно соскучился по тебе! Сейчас я уже в Испании. Меня записали в ряды добровольцев, побрили как новобранца, и я принял присягу. Теперь нас ожидает скорый учебный курс, и после нас погрузят на корабль на Кубу. Знаешь, эта здоровая посудина, на которой нас повезут, довольно ветхая, но она меня очаровала (ты знаешь мою любовь к кораблям). Милая, прошу тебя, не грусти! Я как вспомню твои большие непривычно печальные глаза, когда ты меня провожала, у меня сжимается сердце! Не думай, что я далеко, — душой я всегда с тобою. Наша любовь вынесет это испытание, и мы снова будем вместе — «до конца наших дней» — хотел сказать, — нет, намного дольше! А лучше вообще не будем умирать. Я изобрету эликсир жизни для тебя, любовь моя, и мы будем вечны. Ты ведь поделишься со мной? (Я улыбнулся, — улыбнись и ты). Целую тебя тысячу раз!

Твой Бенджамин

27 апреля 1898 г.