Шрифт:
Бен хотел сразу поехать к Мариэль, хотя и понимал, что отец ждет его не меньше, однако и сердце, и разум звали его к любимой. Но ему надо было где-то оставить Эстелу. На гостиницу у него не было ни гроша, поэтому пришлось все-таки сделать крюк к дому.
Мистер Райнер возился с сетями, распутывая их, когда увидел бегущего сына. Сердце старика забилось в сладкой истоме. Он бросил снасти и, как молодой, перепрыгнув через забор, бросился ему навстречу.
— Сынок! Ох, сынок!
— Папа! — Бен крепко обнял отца, подумав, как ему не хватало этого.
— Слава Господу! Ты жив!
— Да! Но как ты, папа?
— Что мне, старику, будет?! А как я волновался за тебя! А Мариэль! Она чуть не умерла с тоски.
Тут мистер Райнер заметил печаль в глазах сына, а затем, наконец, приметил и девушку, стоящую за калиткой.
— Черт побери, что стряслось?
— Папа, я все тебе объясню потом. Мне нужно бежать к Мариэль. Она еще не видела меня, не знает, что я жив! Прошу, позаботься об этой девушке. Ее зовут Эстела. Только она не говорит по-английски. Я все тебе объясню, когда вернусь.
И с этими словами Бен, еще раз крепко обняв отца, подбежал к Эстеле, на пальцах объясняя ей, что она должна остаться здесь. Она отнекивалась, мотая головой в разные стороны, но Бен, не став ее слушать, со всех ног бросился в конюшню. Спустя несколько секунд он уже мчался по пути к Бэнчизе. Непослушная Эстела, уведя из конюшни еще одну лошадь, кинулась за ним в погоню. Бен стремительно удалялся, но она еще видела маленькое пятнышко на горизонте, а потому не сдавалась. Бен же неугомонно подгонял лошадь, не в силах дождаться. Казалось, уже тысяча лет прошла с того момента, как память резко вернулась к нему. Он все время думал о Мариэль и даже не представлял, что скажет ей, что теперь будет. Не убьет ли ее эта скорбная новость, не проклянет ли она его и свою судьбу. От слез Бен не видел дороги. «Мы иметь ребенок, — вспоминал он слова Эстелы, и горечь разъедала его сердце. Эти, на первый взгляд, радостные слова грозили ему смертью и забвением. — О, почему, почему так вышло?» Когда на горизонте показалась Бэнчиза, у Бена перехватило дыхание. Спрыгнув у ворот с лошади, он даже не привязал ее, а бросился бежать. Еще издали он увидел Мариэль. Она сидела прямо на земле, прислонившись спиной к колонне и задрав голову к яркому небу. Вероятно, услышав топот, она резко вскочила на ноги, а затем робко пошла навстречу, прикрываясь от солнца рукой и вглядываясь в путника. И вдруг она осознала, кто перед ней. Будто стрела пронзила ее сердце, волнение тут же разлилось по венам мощной струей. Мариэль со всех ног бросилась к Бену и упала в его объятия со счастливым чувством освобождения:
— Бен! Бен! Это ты! Бенджамин! Родной мой! Любимый! Ты жив! О, я знала! Знала это! Спасибо, Господи! Бен! Милый! — она смеялась и плакала одновременно, не успевая прийти в себя от поцелуев Бенджамина.
— Мариэль, любимая! Мариэль! — шептал Бен, непрестанно целуя ее и крепко сжимая в своих объятиях, и слезы жгли его глаза.
Оторвавшись от поцелуя, Мариэль всматривалась в его глаза, нежно поглаживая его щеки, покрытые легкой щетиной. Бен гладил ее по волосам, чувствуя, как комок подступает к горлу. Как похудела его крошка! Казалось, на лице остались одни большие печальные глаза. «Сколько страданий перенесла она из-за меня! — подумал Бен, и что-то больно кольнуло сердце. — Но сколько ожидает ее впереди», — казалось, шептал сам дьявол.
— Мариэль, — начал Бен и тут же умолк. Он не мог говорить, сдерживая слезы, но они вдруг вырвались из его груди. — Мариэль, случилось страшное!
— Что? Что ты говоришь! Что могло случиться, милый? Ведь ты жив! Ты снова со мной!
Мариэль ласкала его фантастическим взглядом, смахивала слезы, говоря нежные слова, как вдруг увидела в его глазах нечто потаенное. «Что с ним? Почему потупил он взгляд, страдальчески закусив губу?»
Вдруг послышался чей-то тягучий клич: «Бен! Бен! Amado!» — и из-за деревьев показалась фигура. Девушка скакала на лошади и, увидев пару, резко остановилась шагах в пятидесяти от них. Мариэль перевела взгляд на Бена.
— О нет! Господи, нет! — улыбка ее исчезла, и по лицу пробежала тень ужаса.
Ни одного слова они не проронили, но какой жаркий спор затеяли их глаза! О, в них отразилось все, все! Мариэль поняла: он изменил ей! Он, который так умолял ее хранить верность, заклинал, не верил, что она дождется его!
— Я не верю! Не верю! — замотала она головой в разные стороны.
— Нет, Мариэль, это не то, что ты думаешь!
— Ты изменил мне?!
— Мариэль, не убегай, постой! Я не хотел. Это вышло случайно.
— Случайно?!
Мариэль вырвалась из его рук и ринулась бежать.
— Стой! Мариэль, подожди! Выслушай меня! — Бен кинулся за ней, удивляясь, сколько сил ей дала ярость.
Она бежала так быстро, что ему с трудом удавалось сократить расстояние. Вот они преодолели уже и поле, но наконец Бен подбежал к уставшей Мариэль и, ухватив за платье, развернул к себе, заключив в объятия. Она стала отбиваться и вырываться, пряча заплаканное лицо.
— Оставь меня в покое! Уйди от меня!
— Тише! Тише! Милая! — он привлек Мариэль к себе и гладил, как маленького ребенка.
Она нервно всхлипывала и вздрагивала. Минут десять они простояли, обнявшись, не говоря ни слова. И все это время Бен гладил ее по волнистым волосам. Успокоившись, Мариэль сама подняла на него глаза:
— Бен, что произошло? Ведь ты не мог меня разлюбить!
— Я и не разлюбил, Мариэль. Помнишь, мы как-то решили с тобой, что всегда будем выслушивать друг друга, что бы ни случилось? Ведь порой обстоятельства могут сложиться так, что ты, невинный, будешь поставлен в ситуацию виновного. А если другой человек не выслушивает, значит, он не дает возможности оправдаться и установить справедливость.
— Да. Прости, что я убежала! Это в порыве. Я все равно бы вернулась! За объяснениями. Потому что я не верю в то, что ты изменил мне. Я готова тебя выслушать.
— Мне очень больно это говорить, я сам еще не оправился от ужаса. Я не могу поверить, что такое могло случиться.
— Случиться что?
— На войне я потерял память. Полностью! Оттого-то и меня не было так долго, ведь война закончилась довольно давно, а я все не приходил. Я не помнил ничего! Ни прошлого, ни кто я такой. И… я не помнил даже тебя. Возле меня разорвалась мина, а затем я попал в плен к каким-то сумасшедшим, которые две недели поили меня опием. Это привело к тому, что вскоре я стал абсолютно безвольным, беспомощным и ничего не осознающим. Меня вытащили оттуда испанские солдаты, а потом меня отправили в Испанию. Так я оказался в доме этой девушки и стал жить жизнью другого человека.
— Просто невероятно. — Мариэль с трудом могла осознать услышанное.
— Но это так.
— Это словно дьявольский заговор против нас! Так поломать наши жизни…
— Еще повезло, что меня вообще вытащили оттуда, ведь многие умерли прямо там от этих экспериментов. У меня в кармане нашли письма. Их передал мне мой друг, который погиб. Но тот, кто спас меня, по-своему истолковал это, подумав, что это мой адрес.
— И тебя привезли к этой девушке?
— Да. К Эстеле.
— И как долго ты жил там?
— Не больше недели, а потом…
— Разве с каждым днем ты не вспоминал прошлое?
— Память вернулась ко мне невероятно резко, словно что-то влетело мне в голову. Я увидел маки, и вдруг все воспоминания мигом ворвались в мое сознание. Все произошло очень быстро. И я сразу кинулся к тебе, но…
— Но ведь ничего страшного не произошло, верно? Ты же вспомнил и вернулся!
— Нет, Мариэль, произошло… За эту неделю, когда я еще ничего не помнил, я… Я и Эстела… Мы, словно одержимые, увлеклись друг другом. Я поддался ее очарованию и… Теперь я должен жениться на ней. Кажется, у нее будет ребенок.
— О нет! Боже!
— Когда я понял, что произошло, то чуть не сошел с ума! Мне хотелось рвать на себе волосы, расцарапать себя до смерти, раздробить камнем свою голову! Безумец, тогда я понял, что натворил! А Эстела все крутилась возле меня, не понимая, что случилось со мной. Она хотела помочь. О, если бы она знала, какую драматичную роль сыграла в моей судьбе, если бы знала, насколько роковой сделал я шаг!
— Нет, нет, не может быть! Что же теперь делать?
— Я не знаю, Мариэль! Не знаю! Как я могу теперь быть с нею? Ведь я люблю тебя! Что мне выбрать: честь или наше счастье? Остаться мерзавцем, но быть с тобой, или поступить, как требует долг, но потерять тебя?!
— Мы уже потеряны друг для друга!
— Как судьба подставила меня! — словно не услышав, продолжал Бен. — Я поспешил на два дня! На жалких два дня! Если бы мне удалось вспомнить раньше! Если бы я вообще не терял память! Почему так случилось? Почему? За что нас так наказали? Зачем Богу угодно разлучить нас?
Мариэль уже не могла плакать. Она опустилась на землю и, обхватив голову руками, пыталась осознать происходящее, но жестокая реальность совсем не укладывалась в ее сознании.
— И все же, — грустно проговорила она, — все же я не понимаю: как можно было забыть все-все?! И неужели ничто не напомнило тебе о прошлом? Неужели удар взрывной волны и действие этих наркотиков были настолько сильными, что ты забыл даже события детства — то, что сидит в голове очень крепко?
— По-твоему, я просто придумал отговорку?
— Нет, конечно, нет, но я не понимаю…
— Ты не веришь мне?
— Я верю.
— Но все же думаешь, что я изменил вследствие своей похотливой природы?
— Бен, зачем ты так говоришь?
— Я вижу, что ты не веришь мне!
— Нет, я верю, просто это все так странно, так… обидно, что какие-то лекарства смогли разрушить все твои воспоминания обо мне. Может, они и не были сильными…
— О Мариэль, да что ты говоришь?! Ну давай сделаем виноватым меня, а не роковую случайность, если тебе будет легче!
— Я не ищу виноватых! Мне просто больно, что все так получилось!
— А думаешь, мне не больно? Думаешь, я не страдаю? Или, по-твоему, мне должно быть легче, что я сам это натворил, а тебе все досталось от другого?
— Но ведь это правда! Ведь я умоляла тебя не уходить на эту войну! Ведь не было никакого смысла! Но ты не послушал меня, и вот что получилось! Тебя ведь могли и убить! Что бы мне тогда оставалось делать? Как, по-твоему, мне пришлось бы доживать эту жизнь? По сути, ты бросил меня, когда ушел туда! Ты распорядился моей судьбой, а не я твоей!
— Но от этого, Мариэль, мне еще тяжелее! Я виню себя, а ты можешь скинуть груз ответственности!
— Еще бы мне держать его на себе! Ведь не я ласкала другого! Как же тебе не подсказало сердце, что это была не я?
— Мариэль! Что за детские слова! Поверь, если бы ты оказалась в такой же ситуации, ты бы тоже забыла меня. Тут уж против природы не пойти, и против науки тоже. Мы не властны в этом.
— Сомневаюсь. Мне кажется, останься от меня всего одна-единственная капля крови, она бы помнила про тебя!
— Это лишь слова.
— Но я доказала это и делом! Ни один мужчина даже руки моей не коснулся за это время! А знаешь, как на меня набрасывались с этими планами замужества!
— Выходит, ты большая умница, а я — полная дрянь!
— Бен, я не виню тебя. Ясно, что просто обстоятельства сложились так трагично… Но если бы ты не уходил… Я ставлю тебе в вину только это! Но какая уже разница? Теперь уже ничего не поделаешь…
— Нет, мы можем все исправить! Можем быть вместе! Я не буду жениться, я откажусь от нее!
— Тогда я возненавижу тебя! Ты всегда был джентльменом, даже в детстве, и что с тобой стало? Нет, что умерло, не воротишь. Слишком поздно! Ты должен жениться на ней!
Он смотрел на нее жалобным, трагическим взглядом, но Мариэль не проронила ни одного плохого слова, в ее глазах светилась печаль, которая не смывается годами, но печаль, приправленная не гневом, а разочарованием. О, эти глаза убивали Бена! Сколько боли было в них, боли, которая не выплескивалась наружу. Он припал к ее ногам. Все же что бы он ни говорил, а Бен чувствовал, что виновата не только судьба. Мариэль подняла его.
— Теперь мы никогда не будем вместе! Бен, ты только вдумайся в это ужасное ледяное слово — никогда!
— Нет, Мариэль, будем! Мне плевать, что подумают другие!
— А тебе не плевать на мое мнение? — вспылила Мариэль. — Так вот знай, что я никогда теперь не буду с тобой! Не потому, что ты увлекся другой, нет. Я прощаю тебя. И если хочешь знать, я все еще люблю тебя, но кому теперь до этого есть дело? Наше счастье погублено, и уже нет дороги назад! Я не позволю тебе жить с грехом даже ценою собственного счастья. Ты должен теперь жениться на ней! Оставь меня. Не приходи никогда! Прощай, Бенджамин! — она кинулась прочь изо всех сил и бежала словно от этой черной новости, будто ее еще можно было оставить позади.
Скрылось поле, где росли маки, осталась вдали проселочная дорога. Бен даже не успел приметить, куда она побежала. Зато миссис О′Бэйл видела все. Она отошла от окна, прижав руки к груди. Она поняла все. Да, ее сестра не ошиблась: Бен принес лишь горе и разрушение. «Сказал ли он, что разлюбил Мариэль, или он успел жениться, — горько размышляла миссис О′Бэйл, — все едино: их беспечной радости конец».
Мистер и миссис О′Бэйл не донимали Мариэль с расспросами, не злорадствовали: «Вот видишь, мы ж тебе говорили, что он обманет. Птицу видно по полету». Они лишь пытались своим сочувствием и поддержкой возродить дочку к жизни. А она чахла с каждым днем. О, эти страдания не давали покоя даже птицам в саду — уж не так радостно пели они, ни разу не выглянуло солнышко, молчаливо исполняли свою работу слуги, безмолвием и печалью были означены вечера в гостиной, в которой стало совсем неуютно. Жизнерадостность Мариэль выцвела и засохла, как скошенный цветок. Лишь спустя неделю она стала разговаривать, обращать внимание на то, что происходило вокруг. С утра до вечера она работала то вместо конюха, то прачкой, то скребла пол до изнеможения. Постепенно Мариэль пришла в себя, но страшную перемену могли увидеть в ней все.Как-то ночью миссис О′Бэйл вошла в комнату проверить дочь и вздрогнула от неожиданности, увидев ее у окна. Она сидела на полу, облокотившись на низкий подоконник, запустив руки в спутанные волосы, и глядела, вероятно, на луну. Должно быть, Мариэль не слышала, как скрипнула дверь, но и, услышав мамин голос, она все равно не обернулась.
— Мариэль, почему ты не спишь? Что с тобой? — женщина присела.
— Я… не могу.
— Чего не можешь?
— Всего. Спать, есть, жить. Зачем я живу, мама? — с растерянным взглядом обратилась к ней Мариэль.
— Что за ерунду ты мелешь? Ты брось эти глупости! Посмотри на себя: в твоих глазах будто идет дождь. Я уже неделю не видела их без слез. А эти губы? Сколько уже они не улыбались? Подумай о веселом. Тебе не станет легче, если ты будешь накручивать себя. Жизнь продолжается!
— Жизнь? Да разве это жизнь? Тогда я хочу смерти! Если она противоположность, надо думать, она прекрасна!
— Какая ересь!
— Как тихо на улице. Я хочу в сад!
— Сейчас ночь, Мариэль. Это невозможно!
— Что за чепуха! Разве я не могу спуститься только оттого, что на дворе ночь? — Мариэль рассмеялась, как безумная, и потянулась открывать окно, но миссис О′Бэйл остановила ее, прежде чем она успела это сделать. Тогда Мариэль выбежала из комнаты и через мгновение оказалась под окном, устроившись прямо на земле. Мама погрозила пальцем.
— Я хочу, чтоб в этом мире было все возможно… — нараспев сказала бунтарка.
Подоспевшая миссис О′Бэйл укутала дочь в пальто и отправила в дом.
Отныне о ней заботились как о подломленном болезнью человеке, старались не оставлять наедине с ее невзгодами, и это понемногу привело ее в чувство, но не надолго. Бывало, за столом, полным гостей, шла оживленная беседа, как вдруг Мариэль ни с того ни с сего выбегала и подолгу плакала в своей комнате. Кого бы ни приглашали мистер и миссис О′Бэйл, Мариэль ко всем оставалась равнодушной. В Бэнчизу часто стал приходить переехавший в Голуэй старый приятель мистера О’Бэйла со своим сыном Фердинандом. Это был порядочный и симпатичный молодой человек, которого все очень скоро полюбили. Родители часто намекали Мариэль, что Фердинанд заглядывается на нее, но что до самой Мариэль, то она едва могла вспомнить, какого цвета его глаза. Чуть позже она стала замечать, что окружающие все чаще и чаще упоминают его имя. Мистер О’Бэйл постоянно нахваливал его за работу и прекрасное отношение к делу, да и вообще все уже души в нем не чаяли и принимали за своего. Мариэль и не ревновала, и не интересовалась, что за человек так приблизился к их семье. Впрочем, в последнее время Бэнчиза принимала много гостей. Похоже, ее хотели развлечь. Мариэль это понимала, но идея казалась ей плохой. Когда ее силой вытаскивали в общество, веселость не приходила, она могла забыться, но не от радости, а по-прежнему из-за своих мыслей и переживаний, и вместо того чтобы провести вечер с гостями, за разговорами, она глядела в одну точку, продолжая думать о своем, а когда слезы предательски скатывались из ее глаз, то спешила удалиться подальше от всех.
Тем временем Бен убивался не меньше, чем его любимая. Только ему некуда было спрятаться от того, что испортило его жизнь. Всюду напоминание об ужасной ошибке, о его преступлении. Бен решил сделать так, как велела Мариэль: жениться. Но перед этим он должен был еще раз увидеть ее.
Мариэль играла на фортепиано, закрывшись в спальне, как вдруг окно раскрылось и появился он.
— Что тебе нужно?! — встрепенулась она, как дикая кошка. — Оставь меня в покое!
— Я люблю тебя.
— А я ненавижу тебя!
— Ты лжешь, Мариэль.
— Да, лгу, и что? И что?!
Ее всю колотило, словно в лихорадке, а Бенджамин стоял удивительно спокойный, каким его еще никто не видел.
— У меня скоро свадьба, — ровным голосом проговорил он.
Мариэль часто закивала, вскинув брови:
— Поздравляю! Надеюсь, ваш союз станет счастливейшим на свете!
— Ты изменилась.
Мариэль отреагировала резко, как внезапно раненная тигрица, устремив на него прищуренные глаза. У нее был такой странный взгляд, словно с ней заговорили стены.
— Я не знаю, есть ли хоть какой-то выход, но я буду искать его, Мариэль. Я не сдамся.
— Бен, как ты не понимаешь, выхода уже нет! Если ты еще хоть сколько-нибудь дорожишь мною, то уходи! Прошу тебя!
Мариэль кинулась было на диван, но вдруг вскочила: «Нет, я не буду плакать. Уж лучше умру от веселья, чем от слез!» И она, взяв быструю лошадь, поскакала в Голуэй, не слушая никаких увещеваний. Первым делом она заглянула в трактир, где всегда в это время устраивали танцы. Сразу нашлись и спутники, и подруги. Она была нарасхват, и все смешили и делали комплименты, угощали лимонадом и мороженым. Раскатистый хохот, звонкие бубны и ритмичные удары каблуков должны были вымести из души весь мусор. Она кружилась то с одним кавалером, то с другим, не присела ни на минуточку, и вскоре это вымотало ее, как она и хотела. Один из завсегдатаев трактира, наблюдавший за Мариэль с самого начала ее появления, встал из-за стола и направился к ней. Однако дойти не успел, так как на пороге появился мистер Фердинанд, и Мариэль живо зашагала к нему.
— Мистер Фердинанд? Вы следите за мной?
— Да, я знал, что смогу вам понадобиться.
— Вы хотите быть моей нянькой?
— И это тоже. Позвольте, я буду вашим пажом.
— Ох, мне все равно. Можете быть мне кем угодно.
— Я вижу, здесь многие поедают Вас глазами, мисс Мариэль, и если Вы не намерены… кхе… Ну, Вы понимаете… Тогда прошу Вас в мою карету.
Мариэль решила, что на сегодня достаточно, и послушно вышла на улицу.
— А как Вы нашли меня?
— Считайте, что сердце подсказало. — Фердинанд улыбнулся.
Она поняла тонкий намек, но сделала вид, что ей все равно. Впрочем, так оно и было.
После этого случая мистер Фердинанд почти каждый день являлся в Бэнчизе. Он учил Маковку итальянским словам, приносил ей интересные книжки, рассказывал о современных художниках — Мариэль заново открывала мир. Он стал для нее неплохим товарищем, однако когда сэр Фердинанд не появлялся в имении, Маковка и не вспоминала о нем. Она не кидалась бежать, чтобы встретить его, завидев издалека его карету. Но проводить дни в его обществе было куда приятнее, чем одной. Однако, если вначале сэр Фердинанд делал все, что было в его силах, и даже больше, лишь бы удовлетворить любое желание своей любимицы, то когда они привыкли друг к другу, он и начинал спорить, не боясь вывести ее из терпения, и предлагал свои условия.
— До магазина Роккерс лучше пойти этой дорогой, — настаивала Маковка.
— Нет, вы ошибаетесь, мисс, мы не сможем пересечь живую изгородь и вообще дойти, не выпачкав одежды, а вот этим путем мы дойдем быстрее. Вам бесполезно со мной спорить.
Но Мариэль шутливо передразнивала его и пускалась бежать по своей тропинке, пока мистер Фердинанд пытался догнать ее.Однажды сэр Фердинанд нашел Мариэль тоскующей, со следами слез на бледных щеках, которые в прежние дни цвели пепельно-розовым оттенком.
— Да когда вы перестанете плакать и оставите вашу детскую влюбленность? Давайте-ка прогуляемся до леса.
— Влюбленность?! — вскипела Мариэль, но тут же успокоилась. — Это не влюбленность.
— Что бы это ни было, разве можно так долго убиваться? Вы молоды, прекрасны, вокруг столько достойных мужчин, счастливая жизнь ожидает вас, а вы убиваетесь…
— Да что вы понимаете в этом!
— Возможно, вы правы: я уже ничего не понимаю, но одно я осознаю точно, — и светло-голубые глаза его наполнились влагой, — я люблю вас, Мариэль, безумно люблю! — сэр Фердинанд упал на колени, прижавшись губами к руке своей возлюбленной.
— Ах, сэр Фердинанд, прошу вас, не шутите так со мной. Не вы ли говорили, что отрицаете любовь?
— Безумец, я сам не ведал, что говорю. Я хотел скрыть от вас свою страсть, но что может мужчина рядом с вами? О, прошу вас, Мариэль, будьте благосклонны ко мне. Я знаю, вы не любите меня так, как можете, но ведь я вам не совсем безразличен? Я не противен вам?
— Нет, что вы… — Мариэль трепетала, как белка, увидевшая приближение куницы.
— Извините, что я не сдержался. Не будем спешить. Я все понимаю. Когда ваши раны затянутся… Я буду ждать вас.
«Ох, почему мы всегда влюбляемся в тех, с кем наше счастье невозможно? — размышляла Мариэль, оставшись в одиночестве. — Он знает, что мое сердце, отданное другому, разодрано в клочья, и тем не менее надеется получить его жалкие остатки. На что они ему?»
На следующий день состоялся важный разговор между Мариэль и ее родителями. Оказывается, сэр Фердинанд давно уже просил руки Мариэль. Более удачной кандидатуры мистер О′Бэйл и сыскать не мог: джентльмен из порядочной семьи, занятый делом, богатый, умный, хозяйственный — чего еще желать? Они только потирали руки да ждали, когда Мариэль решится.
— Теперь ты знаешь, Мариэль, намерения мистера Фердинанда. Давно пора выдавать тебя замуж. Сэр Фердинанд достоин тебя.
— Но я не понимаю, зачем он выбрал меня, когда знал, что я люблю другого?
— Ох, Мариэль, пойми, брак не обязательно должен быть основан на любви; уважение друг к другу и симпатия — вот что нужно. Мы уверены, что со временем ты выкинешь из головы и сердца того, кто принес тебе столько боли, и полюбишь сэра Фердинанда. Он сам так сказал.
— Что ж, его воля. Хорошо.
— Ну, помолимся.
«Такой взгляд на вещи снимает с меня всю ответственность», — про себя подумала Маковка.
После всего, что было, Мариэль не стала упираться, ведь теперь все равно ей нечего было ждать счастья. Все кончилось слишком рано, но жизнь надо было доживать. Она перечила родителям — и что из этого вышло? В итоге они оказались правы. Намеренно или нет, но Бен обманул ее. Теперь она не ослушается, а тихо понесет свой крест — без ропота, но не без тайных страданий юной души. Мариэль дала положительный ответ на предложение руки и сердца Фердинанда. Состоялся скромный праздник в честь их помолвки, и спустя два дня Мариэль, отданная под покровительство тетушки, уехала.Какое-то время Бен и правда исполнял просьбу Мариэль оставить ее в покое, но через неделю все же не выдержал. Как бы там ни было, это ни на что не повлияло, поскольку Мариэль и след простыл.
Она упросила родителей на время поселиться в столице. Миссис О′Бэйл поощрила эту идею, она и сама подумывала, как бы растормошить Мариэль. Было решено, что Мариэль будет находиться под опекой миссис Кинди, а Фердинанд будет сопровождать их в поездке. Тем более, ему как раз нужно в Дублин по делам. «Чудесно, — радовалась миссис О’Бэйл. — Там силы ее подкрепятся, а грустные мысли развеются». Но ведала ли она, что такая боль не рассеивается и не проходит даже через тысячу лет?
Миссис Кинди и Мариэль остановились на пару недель в Дублине, сняв гостиничные номера на оживленной улочке. Окна отеля выходили на великолепный парк, где царила атмосфера веселья и милого дружелюбия, где частенько Мариэль гуляла после уроков, думая о прекрасном будущем. Могла ли она тогда знать, чем обернутся ее мечты?
Как-то раз, пока ее жених запасался деловыми журналами и газетами в книжной лавке, Мариэль, ожидая его на крыльце, механически разглядывала прохожих, с трудом улавливая слова миссис Кинди, которая трещала то об одном, то о другом. Внезапно сзади к ней подлетели школьные подруги.
— Мариэль! Вот это встреча!
— Бетси, Римма! — воскликнула Мариэль, обнимая их и удивляясь, как они чудесно выглядят. — Как я рада! Тётя, это мои подруги по школе. — Мариэль представила всех по очереди.
— Почему ты не навестила нас сразу после каникул? Ах, негодница, совсем нас забыла! Ты так бледна! Но какое платье! Ты заказывала его в Голуэе? — они засыпали ее вопросами. — Ты, правда, выходишь замуж? До нас дошли слухи! Где же твой Бенджамин? Так не терпится посмотреть на того, о ком были все твои разговоры! Ха-ха-ха.
Как всегда, то, чего мы больше всего опасаемся, случается скорее, чем то, о чем мы грезим. Мариэль почувствовала, что не в силах оставить этот неприятный вопрос без ответа. Только она решила отвести подруг в сторонку, как подоспел мистер Фердинанд, и юные ирландки не преминули познакомиться с ним.
— Мистер Фердинанд, это мои дублинские приятельницы, — запинаясь, проговорила Мариэль. — А это мой жених и будущий муж, мистер Фердинанд.
Бедняжка Мариэль повесила голову, боясь взглянуть в удивленные глаза подруг, боясь их болезненных восклицаний, но надо отдать им должное — разом смекнув обо всем, они мило поздоровались, поздравив избранника подруги, и, пригласили Мариэль провести время вместе.
— Милые дамы, вам будет лучше, если вы сразу отправитесь на прогулку без меня, я не буду смущать ваш женский коллектив своим присутствием. Позвольте откланяться. Дорогая Мариэль, повеселитесь и ни о чем не беспокойтесь, а я пока займусь работой.
— Хорошо. Я вернусь к обеду.
Как ни тяжело было рассказывать Мариэль о своей судьбе, ей пришлось это сделать — уж слишком бойкими были ее подруги, которые не пропустят ни одну мелочь. Они расположились на уютной скамейке в парке, где часто после занятий проводили часы досуга, и начали заполнять пробелы в осведомленности друг друга.
— Ты не знаешь главного, Мариэль, — с запалом сказала Бетси (это была невысокого роста блондинка, с аккуратно уложенными волосами, живыми темными глазами, искрящимися хитростью и радостью, примерная ученица в свое время, однако славившаяся взбалмошным поведением), — нашу Римму заметил сам Том Гордон! На балу, который давала миссис Вебер, он подошел к ней, пригласил на танец, затем еще раз, потом катал ее в своей карете, и это все вылилось в ужасные сплетни! Но Римме, разумеется, все равно.
— Как это все равно?! — возмутилась очаровательная девушка, поправив складки на платье. — Ты неверно рассказываешь, Бетси, тогда мне было ой как не все равно, я боялась, что общество осудит нас, но потом…
— Стой! — оборвала ее Бетси, — Пусть Мариэль сама догадается.
— О чем? — улыбнулась Мариэль, глядя то на одну девушку, то на другую, а те хитро переглядывались друг с другом, подмигивая и не переставая хохотать. — О, неужели Том разом закрыл рты всем этим болтунам, сделав тебе предложение?
— Да! — победно воскликнули они. — Подумать только, да, Мариэль? Ты помнишь, каким гордым он казался, а как увидел Римму, сделался смирным и покорным. О, как он добивался ее расположения!
— Ты ответила на предложение?
— Конечно! Наша свадьба состоится в ноябре, а потом мы поедем в Париж, — и с этими словами Римма вытянула вперед изящную ручку, на которой красовалось превосходное кольцо. — Затем мы переедем в родовое поместье Линделл-Хилл, которое приносит такой невероятный доход, что мы сможем путешествовать по всему свету. Ну, да что все обо мне. Ты пробудешь в Дублине до конца месяца, милая?
— О, боюсь, что нет.
— Неужели ты пропустишь грандиозный концерт? — возмутилась Бетси. — Я буду играть одна все три часа! Мне отвели главное место, Мариэль!
— А как же мисс Вайон?
— Что ты, — подхватила Римма, — теперь Бетси у нас главная звезда! Ее таланту рукоплещут известные люди, настоящие ценители искусства и богачи. Ей делают такие щедрые предложения, что голова кругом идет! Разве только сам Моцарт не сошел с небес восхвалять ее!
— Да, наконец, я добилась того, чего хотела! — восторженно и без стыдливости поведала Бетси. — Хоть я и не тщеславна, но я прихожу в невероятный восторг, как подумаю, что мне чертовски повезло! Скоро мы едем в Рим, затем в средиземноморский тур.
— Как здорово, девочки! Я так за вас рада!
— Мариэль, — Римма заботливо взяла подругу за руку, — что же ты, как сложилась твоя судьба? Похоже, не так, как ты планировала?
Сердце Мариэль забилось отчаянно, страдальческие глаза силились улыбнуться, но выходило не очень радостно. Она не знала, что ответить, что рассказать — ей и нечего было рассказывать. Вся ее жизнь строилась только на любви к человеку — его у нее отобрали. Все счастье, все силы души, все стремления были брошены к его ногам — там они и исчезли. Мариэль сказала пару общих фраз о событиях своей жизни, совсем не знаменательных, и сменила тему, перейдя к воспоминаниям.Мариэль возвращалась в гостиницу, грустно думая о том, что она никогда не смирится с тем, что случилось, что никогда не полюбит Фердинанда даже вполовину того, как любит Бена. А между тем он станет ее мужем, и судьбы их будут сплетены навеки. Забыть Бена представлялось ей невозможным и невероятным, а жить с одним мужчиной, думая о другом, — неправильным. Однако именно так и было. Поэтому теперь Мариэль надо было бросить все силы на то, чтобы порвать все концы, связывающие ее с Беном. И миссис О’Бэйл очень вовремя предупредила слуг, что любое распространение информации относительно местопребывания ее дочери будет караться увольнением.
Через пару дней после этого заявления Бен подозвал к себе бывшего конюха, предложив щедрую награду в обмен на ценные сведения, но боязнь потерять место для слуги оказалась сильнее страсти к наживе. Бен поморщился, почувствовав, что все вокруг включены в этот гнусный заговор, и принялся за другие средства. Пытался он и поговорить с ее родителями, но все заканчивалось тем, что его просили покинуть Бэнчизу и никогда не возвращаться. Он не сдавался. В один из таких дней Бен перелез через высокие ворота и все-таки пробрался в поместье.
— Миссис О’Бэйл, — начал он, увидев яростный взор хозяйки, — не гоните меня. Мне нужно поговорить с вами!
— Мариэль здесь нет, — миссис О’Бэйл, сидевшая в плетеном кресле за чтением какой-то бумажки, живо встала и засобиралась.
— Скажите мне ее адрес, прошу вас. Хотя бы поведайте, в каком она городе.
— Не знаю, ничего не знаю. Напомнить, чем заканчивается незаконное вторжение в чужие владения?
— Миссис О’Бэйл, где она? Умоляю, скажите мне!
— Тебе незачем это знать, Бенджамин. Все кончено. Оставь мою дочь в покое. Она помолвлена. У вас теперь разные дороги. А дорогу сюда тебе вообще следует забыть, ибо Мариэль здесь больше нет, а я всегда тебя недолюбливала, и, видит Бог, не зря.
Бен сглотнул накипавшие слезы обиды. Сколько несправедливых слов сказали ему! Очернили, будто изверга. А что он сделал? Чем провинился? Тем, что потерял память, едва не подорвавшись на мине? Все ставили ему в вину то, что он соединился с другой девушкой, не беря в расчет то, что сделано это было словно не им, а другим человеком, который ничего не знал и не помнил. Во всем была виновата лишь злая судьба, а нести несправедливое наказание приходилось ему.
Миссис О’Бэйл, уходя, оставила на столике конверт. Взяв его, Бен узнал почерк Мариэль: «Так вот что она читала. Письмо!» Бен спрятал находку в карман и поспешил удалиться. На конверте значился лишь адрес назначения, зато сургучная печать сослужила ему хорошую службу. Через одного приятеля Бен вскоре узнал, что такие печати накладывают лишь в департаменте Дублина, однако лишь по этой зацепке найти человека в большом городе казалось крайне сложным. Поиски Мариэль закончились ничем. Бену не оставалось ничего иного, как уехать самому. Тем более, Эстеле пора было возвращаться домой: к работе и привычной жизни.
Прошло три месяца, в течение которых Мариэль отчаянно пыталась похоронить прошлое и начать новую жизнь. Она восполняла пробелы, искала свою дорожку, пробовала себя в разных областях. Фердинанд же много работал, поскольку хотел добиться успеха на своем поприще, а все свободное время он посвящал будущей жене, заботясь о ней, пытаясь развлечь и развеселить. Мариэль находила это очень трогательным, она знала, как старается Фердинанд, лишь бы ей было чуточку отраднее. Они довольно мило проводили совместные вечера, много разговаривали и никогда не ссорились. Все было как бы идеально, но между ними оставалось что-то, что было невидимо глазу, но чувствовалось обоими. Они никогда не говорили ни о детстве Мариэль, ни о Бене, хотя Фердинанд догадывался, что она думала о нем частенько. Он находил это нормальным, ведь прошло еще совсем немного времени после события, которое повергло его жену в шок, и он не винил Мариэль, помня о том, что сам так поспешно предложил брак. Но вся беда была в том, что Мариэль думала о Бене не частенько, а каждую секунду. Она так и не смогла смириться, что между нею и Беном все кончено. «Зачем?! — шептала она, глядя на ночные звезды, и слезы ручьем текли по ее щекам. — Зачем в моей груди зародилась эта любовь, если мы не можем быть вместе? Неужто это все зря? Такие сильные чувства — и напрасно? Как же так? Для чего тогда они зародились? Как Вселенная, Судьба или Бог могли допустить, что столь крепкая, небывалая любовь оказалась напрасной?» Не зная ответов на эти вопросы, Мариэль, доведенная до отчаяния, кусала губы и заламывала руки. Надо было жить дальше, но это плохо получалось, поскольку в ее душе, где-то очень глубоко, таилось странное чувство, что, несмотря на уже сложившуюся печальную жизнь, еще ничего не закончилось.
За время пребывания в Дублине Мариэль всего пару раз виделась со своей семьей. Скрываться казалось ей глупым, и потому она приняла решение вернуться в Бэнчизу. Мистер и миссис О′Бэйл восторженно встретили ее. Перемена места, как отметили все, пошла Мариэль на пользу. И действительно, это оказало благотворное действие, и возможно, раны бы не обнажились вновь, если бы не поспешность и просто возмутительное желание сэра Фердинанда обвенчаться с женой не через год, как планировалось, а в этом месяце. Сэр Фердинанд постоянно говорил о венчании. Он радовался и за себя, и за невесту, ведь, по его убеждению, дьявол мешал Мариэль жить спокойно, но теперь, когда печаль немного оставила ее, можно было попытать счастья.
— О, мама! Да как он мог только выдумать такое теперь? Это заговор или издевательство? — возмущенно обращалась Мариэль к родителям. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что они не собирались поддерживать ее.
— Как смеешь ты так отзываться о будущем муже? Сэр Фердинанд так любит тебя!
— Да какая это любовь?! Если бы он любил, то не заставлял бы меня венчаться с ним сейчас. Ведь он знает, что… — страстная речь вдруг оборвалась.
— Знает что? Что ты еще не выбросила из головы этого гнусного негодяя? Бесстыжая!
— Бесстыжая? — горько повторила Мариэль, словно подломленная ударом сабли. — Но что в этом грешного, если я люблю Бенджамина? Разве есть в том моя вина? Разве не сам Господь волен в этом? Фердинанд знал о том, что творилось в моей душе, когда захотел жениться на мне, и это не остановило его. Может, потому только, что он хотел одержать победу? Или потому, что возгордился, будто сможет, подобно романтическому герою, ублажить мое раненое сердце?
— Довольно, — оборвал мистер О′Бэйл ее истерику. — Ты реагируешь, Мариэль, на несправедливость маминых слов, а не на предстоящее венчание. Ты ведь смирилась со своей участью. Я знаю, дочка, что тебе больно, но выхода нет, кроме как жить дальше с этой болью. Ты не сможешь сбросить ее, я не смогу разделить ее с тобой, но жизнь идет. Ты выйдешь за сэра Фердинанда не как за первого встречного, ведь ты знаешь, что он хороший человек. Я убежден, что ты любишь его по-своему, совсем по-другому, чем ты любишь кого-то еще… Это нормально. После того как вы обвенчаетесь, Бог поможет тебе избавиться от боли, полюбить по-настоящему того, кто послан тебе судьбой. Все образуется. Верь нашему опыту.
«Верить вашему опыту… — про себя усмехнулась Мариэль. — Как вы ошибаетесь, не ведая, что толкаете меня на погибель!»Как-то раз, желая обсудить церемонию венчания, миссис О′Бэйл вытащила Мариэль прогуляться в лес. Возвращаясь с променада, Мариэль шагала по опустевшему полю и вспоминала, что когда-то давно, будто в прошлой жизни, здесь росли маки. Тогда она была счастлива. Миссис О′Бэйл же вещала своим убедительным голосом, что Мариэль будет счастлива, как только они с Фердинандом обвенчаются. Она еще много что говорила, дабы рассеять в душе дочери все сомнения, но Мариэль почти не слушала ее.
Только они подошли к парадному входу, как из-за угла показался… Бен! Мариэль остолбенела. Столько времени не видела она его, стараясь забыть все, что между ними было, но ничего не получалось. И вдруг — вот он, не утративший над ней своей власти. В глазах у нее защипало, взор затуманился. Тем временем миссис О′Бэйл, впервые в жизни удивившись настолько, что к ней не сразу вернулся дар речи, в ужасе проговорила:
— Тебе же запретили сюда приходить!
— Не волнуйтесь, миссис О′Бэйл. Я сейчас же уйду. Хотел лишь удостовериться, что с Мариэль все в порядке и что она счастлива. Ведь мне вы даже не рассказали о ее судьбе.
— Она будет счастлива, если ты оставишь ее в покое! — недружелюбно произнесла миссис О′Бэйл. — Сейчас же уходи отсюда!
И он ушел, свернув на проселочную дорогу. Остолбенелую Мариэль мама проводила в гостиную.В жизни Бена за это время произошло немало перемен. Им с Эстелой жилось несладко: мало того, что не хватало денег, так еще и не было среди них прежней гармонии и понимания. Все улетучилось с того момента, как Бен вспомнил свое прошлое. Тяжелая, трагическая тишина повисла над их домом. Бен не мог ничего делать, кроме как думать о случившемся и о том, как вернуть все на свои места, но это было невозможно. Эстела то злилась на него, то искренне сочувствовала, войдя в его положение, представив, каково ему. Порой она незаслуженно ненавидела саму себя, винила себя в том, что случилось, — иногда до того, что ей было стыдно смотреть Бену в глаза. Сколько слез выплакала она, сколько переживаний исходило из ее сердца! Она переживала так, что до крови искусывала себе руки. Как только Бен замечал это, он принимался успокаивать ее, подолгу держал в объятиях и просил прощения. Он боялся и за ее здоровье, и за здоровье ребенка, который может вырасти очень нервным. Несмотря ни на что, Бен боялся, как бы она и сама не умерла при родах. Но вышло так, что у нее случился выкидыш. Они даже не успели пожениться. Оба они пролили много слез о мертвом ребеночке, плоде их внезапной любви, но совсем скоро Эстела сказала, что это к лучшему.
— Теперь тебя ничто не связывает со мной. Ты можешь идти. Я отпускаю тебя, зная, как ты ее любишь.
Бен долго уговаривал ее, говоря, что не бросит даже теперь, но Эстела приготовилась к самопожертвованию. Она настаивала на том, что теперь им нужно расстаться. Она была уверена, что Бен все равно никогда не сможет забыть Мариэль.
— Не вини себя, — устало улыбнувшись, сказала Эстела. — Такое иногда случаться в жизни. Тут нет виноватых. Если бы мы иметь ребенок, все было бы плохо, но теперь все хорошо. Не думай, что я буду страдать.
Но Бен думал, думал и считал себя еще большим мерзавцем. Он не поехал в тот же день в Ирландию, не сумев бросить Эстелу совсем одну. Две недели он жил, словно в забытьи: спал днем, просыпался среди ночи, бродил по улице, почти не ел и терзался укорами совести. И Мариэль, и Эстеле он сделал больно, а самому ему было больнее в три раза.
Приехав в Ирландию, Бен не нашел покоя и там. Черные думы путешествовали вместе с ним. Не прошло и недели, как он решил вернуться, опасаясь, что Эстела может наложить на себя руки. Все эти разъезды сильно ударили его по карману. Если бы не отец, Бен не знал, где бы взял деньги. Каково же было его удивление, когда в доме Эстелы он увидел за обеденным столом мужчину. Хозяйка познакомила их. Теперь Эстела не выглядела такой удрученной и печальной, как в то время, когда Бен видел ее в последний раз. Наоборот, она даже расцвела. Бен не мог скрыть своего удивления. Даже он не смог так быстро закопать прошлое. Он полагал, что Эстела тоскует в слезах, а оказалось, она начала новую жизнь, и, судя по ее радостной улыбке, довольно неплохо. Бену вдруг пришла на ум странная мысль о неверности Эстелы. Он даже подумал, а не добивалась ли она его отъезда для себя, а не ради него. Но он все же откинул эти мысли. Просто Эстела была влюбчивой и горячей — истинной испанкой, в которой играют страсти, а не длительное чувство. Как бы там ни было, Бену от этого стало только легче. Лицо его, неподдельно мрачное, вдруг прояснилось — впервые за последнее время. Хотя, вновь приехав в Ирландию, он впал в глубокую меланхолию, то виня во всем себя, то глотая горькие слезы, ощущая себя невинной жертвой слепой судьбы.Бен сидел под молодым дубом, размышляя над своим планом. Вдали белела Бэнчиза, окутанная легким туманом. Завидев оживление во дворе поместья, Бен усмехнулся: мистер и миссис О’Бэйл куда-то уезжали. Вчера слуги выболтали ему это за пару звонких монет. Дождавшись, когда карета покинула поместье, Бен направился к воротам Бэнчизы. Раскрытое окно на втором этаже сослужило ему неплохую службу: поднявшись по балке, Бенджамин перелез через окно, попав в чью-то спальню. В длинных коридорах веяло каким-то странным запахом, которого раньше он не замечал. Бен услышал пение, доносившееся из ванной, и сердце его заколотилось, как неисправный часовой механизм. Он открыл дверь — Мариэль лежала с закрытыми глазами, вся в пене, точно русалка, роскошные кудри ее покрылись белизной. Пена выплескивалась даже за пределы ванны, стекая на мраморные плиты. Она тихонько напевала гробовую мелодию, словно свершая тризну. Внезапно ее черные ресницы взлетели вверх, и пронесся пронзительный крик, такой неожиданный, что Бен вздрогнул.
— Убирайся вон! — закричала она, закрывшись полотенцем, хотя в этом не было необходимости, так как пена скрывала все.
— Вот как ты меня встречаешь теперь? — горько ухмыльнулся Бен. — Ты меня забыла, Мариэль?
— Забыла? О нет! В отличие от некоторых, я не имею такой привычки! Да и тяжело забыть ад, когда выберешься оттуда! — Мариэль жестоко уставилась на него с насмешкой на губах и добавила, догадавшись о его мыслях. — А, ты считаешь мой упрек несправедливым, разве с тобой я не была счастлива, как в раю, верно? Так ты думаешь? Да, милый, я была в раю, пока мне не отрубили крылья!
На глазах Бена накипали слезы раскаяния, он чувствовал себя виноватым, и он бы умер от палящих мук совести, если бы увидел Мариэль тихонько плачущей, но она страдала гневно, и этот гнев породил в нем те же чувства: человеческое раскаяние сменилось звериным инстинктом, он подлетел к Мариэль, схватил ее за горло и, встретив детский испуг в ее глазах, страстно прижался губами к ее лицу. Но она влепила ему пощечину, осторожно вышла из ванны и побежала, завернутая в полотенце, по длинному коридору, оставляя за собой шлейф воды и часто оглядываясь на Бена. А он уселся на мокрый пол, засмеявшись, как безумный. Затем вскочил и, догнав Мариэль в холле, схватил ее.
— Отпусти меня, или я закричу так, что сбегутся все слуги!
— Сначала ты меня выслушаешь, — проговорил он.
— Убери свои руки!
Это подействовало. Бен отступил на пару шагов, выпустив ее. Но он задумал лишь сменить тактику, а не слушать ее угрозы.
— Мариэль, любимая, неужели мы станем теперь врагами? Нам невозможно быть вместе, как ты сказала, и это значит, что мы должны приносить друг другу боль? Только потому, что нельзя все исправить?
Мариэль уронила голову на грудь, закрыв ладонями лицо, и быстро закивала головой в стороны, словно отмахиваясь от мух. Справедливость этих слов звонко звучала. Именно ласковые слова помогли Бену приблизиться к Мариэль. Он поднял ее на руки, крепко прижав к груди, и отнес в теплую комнату, где велел ей переодеться. Спустя пять минут Мариэль вышла, в платье, все еще с влажными волосами, вьющимися от воды, но ее глаза цвета морской волны таили страшную грусть и тревогу. Она села в кресло и выжидающе взглянула на Бенджамина.
— Мой ребенок умер. Даже не родившись, — не отрывая от нее взгляда из-под густых бровей, проговорил Бен.
Он мечтал увидеть радостный взгляд Мариэль, но знал, что его не будет; он ждал удивленного взгляда, но этого не произошло — отразился взгляд, полный презрения к нему. И он знал почему: в расплату за то, что эта новость прозвучала в его устах без доли сожаления, даже буднично, почти радостно, так, как объявляют, что до Рождества осталась неделя. — И нас с Эстелой больше ничего не связывает, — добавил он.
— По-твоему, в моей голове должна промелькнуть зловещая мысль по поводу того, что теперь нет преград к нашему воссоединению?
— Как же его может не быть, когда мы с тобой созданы друг для друга?
— Я обручена, Бен. Но ты ведь не посмеешь меня обвинить в этом теперь.
— Я знаю. Ничего, — словно пряча обиду, на обладание которой он не имел права, проговорил Бен.
Мариэль нервно расхохоталась.
— Я ждала тебя, пока в этом был смысл, и даже когда уже не было. Не скажешь же ты, что я должна была ждать, когда умрет твой ребенок или ты сделаешься вдовцом, пока у тебя пройдет траур и ты, после всего, женишься на мне?
— Ну а зачем выходишь замуж ты?! Мариэль, ведь ты не любишь его. Не стоит за это цепляться.
— Не стоит? — снова пришла в ярость Мариэль. Она была как порох, только куда опаснее. Никогда не угадаешь, когда она вспылит: секунду спокойная, другую — в ярости. Начнешь специально изводить ее — не добьешься ничего, но сказав самое малое, задев ее за живое несправедливостью, сразу же натолкнешься на взрыв эмоций. — Мне стоит цепляться за тебя, да? Несмотря на то, что ты погубил мне жизнь?
— Тише! — приставил палец к губам тот, кому предназначалась эта страстная речь.
Она непонимающе глянула на него, но притихла. Мариэль привыкла верить ему. Секунда, две — и Бен уже спускался с балкона.
Мариэль услышала приближающиеся шаги.
— Мама?!
— Ох, дорогая, погода застала нас врасплох: небо так грохочет! Мы не стали рисковать. Съездим завтра. А что с тобой такое?
Мариэль была так разгорячена, щеки пылали, глаза искрились безумным, почти диким блеском.
— Я разгорячилась после ванны. Пойду отдохну.
Она, и правда, прилегла. Взгляд ее зацепился за рисунок, вставленный в рамку. Это было творение Фердинанда. Он подарил ей его в начале их знакомства, а мама повесила рисунок на стену. Мариэль просто бесило его пустое занятие — рисование. Ладно бы если б он был художником, но у него не получалось даже вполовину так, как рисуют многие люди. Он корпел над своими рисунками, а Мариэль со злости хотела растапливать ими огонь в камине. У нее было живо воспоминание из прошлого, когда они с Беном потешались над мальчиками, которые, вместо того чтобы побегать, погонять мяч, сидели с кистью в руках в накрахмаленных рубашечках, под строгим взором няньки, или разучивали какую-нибудь пьесу. А теперь вот у нее будет такой же муж. Как он был далек от ее идеала! Но он любил ее, и в глазах Мариэль это было главным условием для существования их союза. Конечно, он был хорош собой, совершал добрые поступки, и у Мариэль иногда просыпалась нежность к нему, но на большее не было сил. Ей было немного стыдно за то, что она берет от него любовь, но ничего не может дать взамен. Что-то всегда останавливало ее. Это что-то было рядом с Беном. Она вспомнила свою обличительную речь, его горький взгляд, в котором умерла всякая надежда, и расплакалась. Лишь поздно вечером она немного успокоилась. Когда заглянула мама, она притворилась спящей. Вскоре все в доме стихло. Мариэль тихонько вышла в опустевший двор и, прислонившись спиной к стволу массивного дерева, тихонько опустилась на землю и задрала голову к звездам. Слезы вновь брызнули водопадом, и она прошептала: «Почему, Бен? Почему нам не суждено быть вместе?»
— Еще как суждено! — раздалось рядом.
Мариэль вскрикнула от неожиданности и вскочила, вцепившись от ужаса в ствол и прокручивая в голове все, что она произносила. Бен сидел на крыше террасы. В расстроенных чувствах она не заметила его, к тому же ветви дерева скрывали крышу. Но он, видимо, решил проследить за ней. Мариэль не стала спрашивать, что он тут делает: то же, что и она сама. Он тоже страдал, он любил. Мариэль вздохнула, тяжело, вымученно. С самого раннего детства столько лет она ждала своего любимого, как много загубила времени, лучших дней молодости, ни с кем не ходила гулять, все сидела и ждала, бегала в соседние деревни и города, чтобы узнать хоть что-то новое о войне, каждый вечер жадно пролистывала десятки газет, и вот как ей отплатила судьба за верность. Теперь ей остается только пустая жизнь с болью, с ранами.
Бен спрыгнул на землю и пристально взглянул на Мариэль.
— Мы сломаем судьбу, чтобы одолеть ее.
— Наши судьбы и так поломаны, Бен. И не только наши. Знаешь, мне так жаль эту девушку, Эстелу. Она все понимала, чувствовала, что ты не любишь ее. Отчуждение всегда чувствуется. Ваш ребеночек умер из-за тебя.
— Да, я погубил их. Я мерзавец! Это ты хочешь услышать?! — Бен схватил ее за плечи. — Но знаешь, в этом есть и твоя вина, Мариэль, ведь я стал таким из-за тебя.
— О, конечно, я давно поняла, что зря появилась на свет. Все кругом страдают от моих действий, — с иронией проговорила Мариэль.
— Нет! Если бы не ты, я не был бы счастлив.
— Но разве сейчас ты счастлив?
— По крайней мере, ты рядом. Я еще верю, верю, что мы будем вместе. Послушай, ведь мы стоим сейчас тут вместе: ты и я… — он взял ее за руки.
— Но в душе моей боль вместо радости.
— Да, однако лучше пусть будет боль, но с тобой. Я знаю, ты думаешь так же. Скажи, разве тебе было бы не больнее, если бы ты узнала, что я погиб на войне? Погиб с твоим именем на устах, но ты бы уже никогда не могла заглянуть мне в глаза, взять мою руку. Да, у нашей любви тяжелая судьба, но, Мариэль, любимая, мы оба живы. Давай, как в детстве, засмеем все и всех и убежим навстречу счастью. Хватит думать о других, о том, как сильно они будут горевать, разве ты своим страданием не заслужила счастья? Давай бросим все и убежим? Ты любишь меня, я — тебя, что же еще надо? Удачное стечение обстоятельств? Мы проберемся сквозь ельник, сквозь грубые, колючие ветви, расцарапав себе руки и лицо, но за этим лесом нас будет ждать неземное блаженство. Раны затянутся, если мы будет вместе!