Не напрасно заглянул. АВАНТЮРА (от французского – приключение), рискованное, сомнительное предприятие, часто с корыстными, бесчестными целями, рассчитанное на случайный успех; действие, предпринимаемое без учета реальных возможностей и в подавляющем большинстве случаев обреченное на провал. АВАНТЮРИСТ… 1) Устар. Искатель приключений; 2) тот, кто склонен к авантюризму; беспринципный делец.

Выходит, не нашел я точного слова… Однако, раз «устар.», заглянем также в старый словарь, Даля, за уточнением.

Повезло. У Даля «авантюрист» наряду с плохим, очень плохим, еще и «землепроходец».

А это уже совершенно другое дело! Землепроходцами в старину назывались Семен Дежнев, Ерофей Хабаров, Афанасий Никитин… Что же, и они не учитывали реальных возможностей? Быть того не может. И объективные возможности, надо полагать, такие авантюристы учитывали, и субъективные, свои, – поэтому и в степях глухих мерзли, но выживали, и до диких брегов добирались. И притом уж, наверное, бескорыстными не были.

…К сорокалетию Победы по телевидению показали документальный фильм о киевских маневрах 1935 года. Показали парад после маневров: идут первые наши десантники. Впереди – хват любо-дорого, за ним – строй хватов не меньших, разве что помоложе и чинами пониже. Ровно идут, но чуточку нахально, как ходит на парадах военная аристократия, матросы. А может, и тельняшки у десантников повелись от Гроховского, бывшего матроса?

К переднему подбегает деваха с цветами. Спружинив поясницей на ходу, цветы хват берет, однако видно, что они ему ну совершенно сами по себе ни к чему, а вот деваха – вот только назначь она ему свидание, вот только назначь и явись…

С 1931 года воздушно-десантную технику осваивали в армии отборные части, так и называвшиеся – опытные отряды, вскоре развернутые в батальоны и бригады особого назначения. Но сначала ее испытывали сами сотрудники Осконбюро. И вместе с ними непременно – главный конструктор, во многих случаях первым, добиваясь на это разрешения начальства, ссылаясь на то, что он еще и летчик. Парашюты испытывал первым, тяжелый десантный планер Урлапова поднял в воздух первым, без парашюта десантировался с бреющего полета первым, вместе с Титовым. И так почти во всех повышенно опасных испытаниях.

Утверждение, которое мне проверить не удалось: что в 1928-1929 годах «начвоздуха» Баранова заинтересовал не только Гроховский, а вообще «деятели» такого типа. В частности, Чкалов, незадолго перед тем уволенный со службы, даже, хотя и недолго, отсидевший в тюрьме за постоянные, упрямые нарушения военных и гражданских порядков. Что и Гроховский, и Чкалов, и еще кое-кто из летчиков и конструкторов угодили в одну и ту же систему срочных мер по укреплению авиации нестандартными личностями и что меры эти были предписаны уже и не авиационным командованием, а бери повыше – командованием РККА,

Знакомы тогда Чкалов и Гроховский не были, в дальнейшем, говорят, стали друзьями, но это навряд ли. А вот соперниками – возможно. Чкалов не одобрял Гроховского за «измену» летной профессии, а кроме того, в глубине души, как человек творческий, досадовал, мне кажется, что вот Гроховский до чего-то додумался сверх самолётовождения, а он, Чкалов, нет. Это, конечно, догадка, не более, но в этом виде приемлема.

Встретились они года через два в Тушине. Чкалову, только что возвращенному в армию, предстояло испытывать то, до чего додумался Гроховский. Испытания начинались на другой день, а пока, после взаимных прощупывающих насмешек, перехода на «ты» и на уменьшительные имена, была устроена автомобильная гонка от Тушина до Центрального аэродрома. То хитрый Паша, рассчитав, что впереди путь вот-вот перекроет регулировщик, притормаживал и потом проходил перекресток на полной скорости, помахивая ручкой застрявшему Вале, то Валя на машине помощнее обгонял Пашу. Милицейские свистки отвлекали их не больше, чем чириканье воробьев… Хорошо, что движение в Москве было тогда несравненно жиже нынешнего, а то, глядишь, рассказывать нам было бы дальше не о чем.

«…В Новочеркасске у нас в гарнизоне было кино, была самодеятельность, устраивались танцы. При Павле мне – пожалуйста, куда угодно вместе с ним. Без него – боже упаси и помилуй! Дружить мне разрешалось только с Леной Фиксон, потому что ее муж был в звене у Павла, и, значит, дома они отсутствовали вместе.

Я слышала, что приехали из Москвы, спрашивают про Павла. Знала, как про него говорили: что у него идей в голове и дисциплинарных взысканий в какой-то там карточке, как блох в шкуре у старого козла… Но меня ни о чем не спрашивали. Я – жена, я необъективная. И потом, кто подошел бы ко мне спросить, когда я одна, того Рон разорвал бы. Пес был весь в хозяина: меня считал хозяйской собственностью, а значит, и своей тоже. Так что я только уже выписку из приказа увидела, Павел ее принес: командира звена Гроховского перевести для дальнейшего прохождения службы в НИИ ВВС, летчиком-испытателем. Подъемные получить в части. На сборы – три дня».

В Москве для Гроховских была приготовлена, мало того, отремонтирована комната: при тогдашнем положении с жильем – тоже несомненный признак возлагавшихся на Гроховского особых надежд. (Чкалов, переведенный в НИИ через два года и тоже летчиком-испытателем, долгое время ютился у знакомых.) Комната в коммуналке, соседи, как водится, не сахар, низкий первый этаж, так что в окна с улицы свободно заглядывали, оторопев, прохожие. А не заглянуть – ну можно ли не заглянуть, если там на широких подоконниках выстраивались, например, авиабомбы стоймя на стабилизаторах… И все же комната была своя, отдельная, да еще и в центре Москвы.