…Озорным Курчевского тоже называли правильно. Энергии у него с избытком хватало и на дело и на озорство: на друзей, на охоту, на катера, автомобили, собак, ружья (он и сам их конструировал), розыгрыши, путешествия. Он писал научные труды и рассказы про охоту, печатался в изданиях артиллерийской академии и в журналах «Еж» и «Мурзилка», так что научно-фантастическая повесть – не первый его опыт в художественной литературе. У себя дома в Москве он поселил молодого медведя с Кавказа, любил померяться с ним силами по утрам… Давал прозвища направо и налево и не обижался, когда сам их получал; степенная домработница его друзей, Глухаревых, называла его, совсем не степенного и невыносимо для нее шумного, мордастым: «Там к вам опять этот мордастый явился!» Он мог, так сказать, вполне профессионально прикинуться в развеселой компании пьяным, ловеласом – смеха ради, потому что не пил и не курил никогда, а с женой не расставался ни дома, ни на работе, ни в отпуске: она была его секретарем, мажордомом, шофером, посыльным, охотилась с ним на волков и следила, чтобы он, когда его вызывают в Кремль, отправился туда в приличном костюме, а не как есть – в комбинезоне и в кепке, повернутой козырьком назад…

И у Гроховского Лида была во всем ему помощницей: ездила с ним на маневры и испытания, прыгала с парашютом, покорно просыпалась в любое время ночи, разбуженная, чтобы обсудить только что возникшую у него идею. Однажды Малынич прибежал к ним, тоже обуянный внезапной замечательной идеей, и, только подойдя к дому в Колобовском, спохватился, что ведь ни свет еще ни заря! Но оказалось, что Гроховские давно на ногах, вернее, на коленях: ползают по полу, что-то вычерчивая на большом листе ватмана. И спиртное Гроховский не переносил, кроме виноградного вина… Вот только курил безостановочно и шумным не был. И домработница Лена его ревниво обожала.

– Лена, – просит ее Лидия Алексеевна, – сейчас ко мне подруги придут: поджарьте нам, пожалуйста, яичницу.

 – Не могу, яичница Павлу Игнатьичу на обед, он ее любит.

 – Тогда картошку…

 – А она Павлу Игнатьичу на ужин.

 – Ну хоть бутерброды дайте с колбасой!

 – Чайную дам, а любительская осталась только Павлу Игнатьичу на завтрак…

…Заслуженный изобретатель РСФСР С. Д. Богословский пишет, как в 1919-1924 годах Курчевский руководил мастерской-автолабораторией при Комитете по делам изобретений. «…Трудно было определить границу между домом и автолабораторией. Просторная квартира в несколько комнат была загромождена частями автомобилей, баками, автопокрышками, приборами и инструментами вперемешку с эскизами, книгами и самыми разнообразными ружьями – от шомпольных до штуцеров Голанд-Голанд для охоты на слонов… Приветливые охотничьи собаки дополняли эту несколько сумбурную обстановку в доме, всегда наполненном многими людьми…» Постоянно и запросто приходили в этот дом двигателист, будущий академик Борис Сергеевич Стечкин, авиаконструктор Александр Александрович Архангельский, аэродинамик Владимир Петрович Ветчинкин, хирург Сергей Сергеевич Юдин, будущий генеральный конструктор авиадвигателей Александр Александрович

Микулин, красавец, употреблявший косметику и волосяную накладку, десятки других ученых и инженеров, некоторые уже тогда вошли в славу, некоторых она только еще ждала.

Покрышкой рыжей плешь накрывши

И наведя на брови мат,

С утра не евши и не пивши,

Спешит Микулин на Арбат..,

Просторная квартира на Арбате, 31, была как бы центром коммуны работников автомастерской. Иные там просто жили подолгу, пока не устроятся, иные только столовались от случая к случаю и ночевали, но все это без подробных денежных расчетов, общим котлом. Время было известно какое: война, разруха, на бесперебойное снабжение, даже на регулярную выдачу зарплаты в комитете рассчитывать не приходилось. И Курчевский предложил организовать при мастерской «материально-производственную базу», а попросту подсобное хозяйство в Переславле-Залесском. Своя картошка, овощи, мельница для тамошних крестьян (два фунта с пуда в пользу владельцев мельницы плюс отходы – на корм скоту), рыбная ловля и дичь – и опытная мастерская в Москве была сохранена. Кроме того, заказы, договорные работы на сторону, одним словом, хозрасчет, и в результате в это трудное время, о котором В.И. Ленин писал: «Вся соль теперь в практиках и в практике. Найти людей – деляг (1 из 100; 1 из 1000 коммунистов, и то еще дай бог); превратить наши декреты из грязной бумаги (все равно, и плохие и хорошие декреты) в живую практику – в этом соль» [21] , – Курчевский и его маленькая коммуна создают:

несколько автомобилей, собранных из разноплеменных агрегатов. Немецкий кузов и шасси соединяли с американским мотором, американский грузовик – с немецкой коробкой передач и французским мотором и так далее. Тут, собственно, важна была смелость, пример инициативы и, верно, делячества, потому что каждый завод тогда производил что мог, из какого найдется сырья, а готовых технологий, указаний, применимых в сложившейся обстановке, почти не было. Курчевский делал комбинированные автомобили для собственных нужд мастерской, а потом по его стопам пошли другие предприятия;

горючее, вместо отсутствовавшего бензина, – так называемую ханжу. Смесь эфира со спиртом-сырцом. Это был уже рецепт: ханжа распространилась по автохозяйствам; а у Курчевского на ней работали и автомобили, и мотор мельницы в Переславле;

эмульсию для шин: она затягивала в автомобильных шинах проколы и пробоины. Эмульсию заливали в камеры. Осенью 1922 года на Ходынском поле в Москве военная комиссия стреляла из винтовок и револьверов по колесам пробегавшего мимо нее полугрузовика – это были испытания. За рулем сидел Курчевский. Грузовичок с простреленными шинами делал большой круг, выбирая кочки, грязь, колдобины, возвращался, получал новые пробоины, и так несколько кругов, с разной скоростью;

аэромобиль – комбинацию шасси и управления «даймлер-бенца» и авиационного мотора с толкающим винтом сзади. Курчевский носился на этой комбинации по Москве, пугая извозчиков и выдувая на прохожих воду из луж. За езду по городу без разрешения и без номера насиделся под арестом, а комбинацию пришлось перегнать в тихий Переславль, на базу;

новый вариант аэромобиля – в виде большой трубы, в которой вращались воздушные винты. Рассчитал систему профессор В.П. Ветчинкин из ЦАГИ;

в содружестве с С.Д. Богословским – проект крылатой торпеды с ракетным двигателем: первый шаг в сторону боевой ракетной техники. По замыслу торпеда должна была лететь низко над водой по расходящейся или сходящейся спирали, прочесывать густо всю площадь, с тем чтобы на одном из витков непременно встретить цель;

…и модель пушки с усовершенствованным дульным тормозом. Дульная часть ствола пушки заканчивалась специальной камерой с боковыми отверстиями-соплами: пороховые газы, вырываясь из ствола вслед за снарядом, истекали из сопел в обратную сторону, назад, и при удачном подборе элементов камеры отдача заметно уменьшалась. Изобрел дульный тормоз не Курчевский, он только хотел выжать из него все, что удастся.

Каждая из этих работ и любопытна и полезна, но ни одна все же не поднимается до того, что можно назвать блистательной идеей, озарением… Не что-либо выдающееся, а скорее число интересных находок, разработок говорило о возможностях конструктора, притягивало к нему, собирало вокруг него таланты. Но сам он, как уже сказано, не бросал на полпути ни один мало-мальски стоящий замысел: это было противно его жадной до дела натуре. Многое изменилось для него потом с годами; Курчевский стал во главе опытного завода, особого конструкторского бюро, фактически во главе целого проектного института, как и Гроховский, и все равно наряду с основными объектами большого оборонного значения он по-прежнему строит глиссеры, катера высокой проходимости, переделывает легковушку ГАЗ-А в трехосный вездеход на колесном и гусеничном ходу, конструирует охотничьи ружья, карабины, новые патроны и пули, задумывает систему (и на их опытном заводе делают ее действующий макет) централизованной регулировки уличного движения в Москве, будущую «зеленую волну»… Это была и щедрая, безоглядная трата сил, и в то же время своего рода гимнастика, отработка великой инженерной благодати: умения взять голую идею и довести ее до так или иначе действующего образца, модели. Любым умозрительным сомнениям, возражениям, как бы они ни были авторитетны, Курчевский противопоставлял то, что можно увидеть, ощупать, измерить, испытать…