Какой реакции от меня хотел бы Гален? Чтобы я поощрила ее и дальше следовать закону? Или чтобы поддержала ее в желании жить на земле? На этом моменте я понимаю, к чему она клонит. Так или иначе, мне не стоит побуждать ее ни к чему из этого.

Потому что я - не она. Все, что она пытается делать - быть собой. По крайней мере, мне так кажется. Сейчас я чувствую себя виноватой за всю ту чушь, что наговорила в свое время Торафу. С ней и правда сложно понять, когда она играет с тобой, а когда говорит серьезно.

– Делай то, что приносит тебе счастье, - говорю я ей.
– Я думаю, нам всем стоит делать то, что делает нас счастливыми. И если жизнь на земле сделает тебя счастливой - то пусть так и будет.

Я практически вижу перекошенное лицо Галена. Но Рейна права. Пришло время спрашивать, чего хочет она. Никто не спрашивал ее, хочет ли она остаться здесь и нянчить меня. Никто не спрашивал ее мнения насчет брака с Торафом - хоть все и вышло так, что она его хотела. А если бы не хотела? Ее бы все равно заставили? Я ненавижу думать, что да. Но я не могу себя переубедить в другом. Не с этим дурацким законом, уже слишком долго лежащим на Сиренах тяжким бременем.

Конечно, есть от этого закона и польза. Гален бы поспорил, что этот же закон удерживает их в безопасности от людей уже многие века, и был бы прав. Но я не могу не вспомнить мою бабушку, маму моего папы. У нее была хрустальная фигурка клоуна, держащего связку воздушных шариков. Я видела ее всего однажды, когда она ее протирала. Пока она все вертела и вертела ее в руках, словно пытаясь добраться до каждой скрытой складки, фигурка отбрасывала на потолок радужную призму, превращая всю комнату в гигантский калейдоскоп. Все цвета играли и переливались. И для шестилетней девочки это казалось настоящим волшебством. Когда бабуля натерла фигурку до блеска, она завернула ее в бумажную салфетку, положила в коробку, а саму коробку отправила на чердак. Я спросила ее, почем она не открывает ее, выставив на подставку где-нибудь вблизи окна - тогда бы она смогла любоваться разноцветным балетом на своих стенах каждый день.
– Я хочу сберечь ее в сохранности, - сказала она мне.
– Я держу ее в коробке, чтобы она не разбилась.

В тот день я выучила урок полностью противоположный тому, который мне пыталась преподать бабушка - ну, насколько его могла понять для себе шестилетка: бабуля - зануда. Ведь ослепительные хрустальные клоуны были сделаны не для пыльных шкатулок. Они были сделаны, чтобы ими любовались.

Теперь, спустя годы, я могу объяснить этот урок так: спрятать в безопасности не всегда лучше, чем потом жалеть об утрате. Иногда приходится испытать сожаление, чтобы по достоинству оценить безопасность. Но иногда безопасность - это просто скучно. Рейна, вероятно, проходит через эту дилемму прямо сейчас. И кто я такая, чтобы говорить, что правильно, а что нет?

И почему закон должен диктовать, как ей нужно жить?

Закон запрещает полукровок. Неужели я настолько плохая? Этот закон смахивает на безразмерную футболку. И как часто такие футболки и вправду всем подходят?

Рейна изучает меня, как будто может сказать, что происходит у меня в голове. Нет, больше похоже на то, что она сама внушила все, что происходит у меня в голове. Снова подкрадывается подозрение.

– Да, я могу решать сама за себя, - говорит она.
– Мне не нужно, чтобы все, кому не лень, рассказывали мне, что я должна думать и чувствовать. Я принцесса, в конце концов. Мое мнение считается точно также, как и их, - она смотрит вниз на воду.

Все это время она приводила аргументы в пользу свободы жить на земле. Но теперь я не уверена, что земля вообще имеет какое-либо отношение к этому. Так или иначе это звучит, будто она говорит: “Я хочу жить на земле”, но это означает что-то еще. Что-то еще, вроде того что: “Я хочу пойти посмотреть, что там происходит.”

Она скидывает с себя одежду, оставаясь во все еще влажном купальнике, и берет разгон в воду.

– Ты собираешь вот просто так меня здесь бросить?
– кричу я ей вслед.

– Я не бросаю тебя, Эмма. Ты сама остаешься здесь.

С этими словами, она уплывает, оставляя меня переваривать услышанное.

Я остаюсь стоять парализованной на пляже в своей школьной одежде. Ничего не могу поделать, но такое чувство, словно у меня большие проблемы. Но с чего бы это? Она ведь должна нянчить меня, а не наоборот, верно? Я же не смогу догнать ее под водой. Ее хвост уже проложил между нами приличную дистанцию, которую я никак не преодолею со своими слабыми человеческими ногами. Ко всему прочему, это мои любимые джинсы; после соленой воды место им будет только на свалке.

Разве что… Здесь же стоит блестящий новенький мотоцикл. Я могла бы сократить расстояние между нами, опустить ногу в воду и найти ее. Она бы почувствовала меня и вернулась узнать, зачем я полезла в воду. Вернулась бы? Конечно. Тогда я смогла бы уговорить ее остаться со мной и не бросать меня на произвол судьбы наедине с мотоциклом. Мне бы удалось надавить на жалость.

Конечно, если она не законченная социопатка, как я думаю.

Все же, это мой единственный вариант. Я хватаюсь за сиденье водного мотоцикла и толкаю его в сторону волн. К счастью, сейчас прилив, и мне не приходиться его далеко тащить. Он оставляет за собой вытянутые следы на песке - доказательство того, что кто-то из нас сделал то, чего не должен был делать. Или же, Рейчел может подумать, что мы отправились кататься вдвоем. Да уж, вернее некуда. Специальность Рейчел - как раз выяснять подобные вещи.